В.Вульф "Серебряный шар".
Очень рекомендую. Личное знание предмета, мягкий стиль, интеллигентность в высоком смысле слова.
А также рассказы "стариков" - прекрасная атмосфера театра того времени как на ладони.
Один из рассказов Ангелины Степановой.
"Виктор Яковлевич Станицын поставил пьесу Уайльда "Идеальный муж". Спектакль имел большой успех, он шел на сцене тридцать пять лет. И вот мы поехали на гастроли по Украине и в конце концов очутились во Львове. Чудесный театр, невероятные сборы: вместо красных косынок, кожанок, лент пулеметных через плечо вдруг привезли лордов, леди, фраки, смокинги, бальные платья. Успех феноменальный! И вот последний спектакль. Что только не делали: все билеты были давно раскуплены, ставили какие-то приставные стулья, входные билеты продавались даже на ступеньки в бельэтаже и в верхнем ярусе. Толпа стояла на улице и ждала, нет ли случайно лишнего билетика. И вот утром исполнитель центральной роли Владимир Львович Ершов, он играл сэра Роберта, говорит: "Я играть не могу, у меня геморрой, я не спал всю ночь, боль жуткая, и я не могу ни сидеть, ни ходить, ни играть". Ужас! Ужас! - "Володя, как?" - "Нет, нет, мне никакие таблетки не помогают, оставьте меня, я могу только лежать". - "Володя, подожди, ты стоять можешь?" - "Стоять могу". - "Говорить можешь?" - "Могу". - "Володя, стой и говори - и больше ничего. Надо спасать спектакль". - "Ну что, я буду стоять, как монумент?" - "Володя, я тебе скажу прямо. Эта аудитория лордов отродясь не видела и не увидит, поэтому они всё примут за правду. Мы сделаем так: есть большой диван с высокой спинкой, а в других актах поставим кресло с высокой спинкой. Ты будешь стоять, держаться за эту спинку, мы заменим декорацию, опустим кулису, и это будут как бы апартаменты лорда. Ты сделаешь один шаг, выйдешь и сразу очутишься за спинкой дивана или за спинкой кресла. Надо уходить - один шаг, и ты уже за кулисами".
Одним словом, уговорили. Надели на него фрак или смокинг, не помню уж что, и спектакль начался. Прошел он великолепно. Володя выстоял, в антракте боялся лечь. Говорил: "А вдруг я не встану?" А раньше ведь было четыре антракта, и все на ногах. Было лето, вся сцена в цветах. Когда публика ушла после долгих-долгих аплодисментов, вся труппа вышла на сцену, весь технический персонал, прибежали актеры, которые были не заняты в спектакле, - они были в гостинице, а тут все прибежали, потому что такой сенсационный случай. Володя стоял бледный, измученный, капли пота катились по его лицу, но глаза были счастливые: он выстоял. Пришла наша дирекция и стала его благодарить за то, что он спас престиж театра, обещала премию. Пришла дирекция львовского театра, сказала, что он спас феноменальный сбор, и тоже обещала премировать его. А потом вышел народный артист Борис Яковлевич Петкер, отличавшийся удивительным чувством юмора и на сцене, и в жизни, и сказал: "Володя, ты совершил подвиг! Мы гордимся тобой!" Ершов отвечает: "Что делать, такая профессия! Как это в опере поется: "Смейся, паяц, над разбитой любовью"". Но Петкер продолжал: "Мы решили запечатлеть твой подвиг в стихотворной форме. - И с большим пафосом произнес: - "Пусть жертвенник потух, огонь еще пылает. Пусть арфа сломана, аккорд еще звучит. Пусть жопа треснула, Ершов еще играет!" Это только Петкер мог так сказать, и все покатились со смеху".
А также рассказы "стариков" - прекрасная атмосфера театра того времени как на ладони.
Один из рассказов Ангелины Степановой.
"Виктор Яковлевич Станицын поставил пьесу Уайльда "Идеальный муж". Спектакль имел большой успех, он шел на сцене тридцать пять лет. И вот мы поехали на гастроли по Украине и в конце концов очутились во Львове. Чудесный театр, невероятные сборы: вместо красных косынок, кожанок, лент пулеметных через плечо вдруг привезли лордов, леди, фраки, смокинги, бальные платья. Успех феноменальный! И вот последний спектакль. Что только не делали: все билеты были давно раскуплены, ставили какие-то приставные стулья, входные билеты продавались даже на ступеньки в бельэтаже и в верхнем ярусе. Толпа стояла на улице и ждала, нет ли случайно лишнего билетика. И вот утром исполнитель центральной роли Владимир Львович Ершов, он играл сэра Роберта, говорит: "Я играть не могу, у меня геморрой, я не спал всю ночь, боль жуткая, и я не могу ни сидеть, ни ходить, ни играть". Ужас! Ужас! - "Володя, как?" - "Нет, нет, мне никакие таблетки не помогают, оставьте меня, я могу только лежать". - "Володя, подожди, ты стоять можешь?" - "Стоять могу". - "Говорить можешь?" - "Могу". - "Володя, стой и говори - и больше ничего. Надо спасать спектакль". - "Ну что, я буду стоять, как монумент?" - "Володя, я тебе скажу прямо. Эта аудитория лордов отродясь не видела и не увидит, поэтому они всё примут за правду. Мы сделаем так: есть большой диван с высокой спинкой, а в других актах поставим кресло с высокой спинкой. Ты будешь стоять, держаться за эту спинку, мы заменим декорацию, опустим кулису, и это будут как бы апартаменты лорда. Ты сделаешь один шаг, выйдешь и сразу очутишься за спинкой дивана или за спинкой кресла. Надо уходить - один шаг, и ты уже за кулисами".
Одним словом, уговорили. Надели на него фрак или смокинг, не помню уж что, и спектакль начался. Прошел он великолепно. Володя выстоял, в антракте боялся лечь. Говорил: "А вдруг я не встану?" А раньше ведь было четыре антракта, и все на ногах. Было лето, вся сцена в цветах. Когда публика ушла после долгих-долгих аплодисментов, вся труппа вышла на сцену, весь технический персонал, прибежали актеры, которые были не заняты в спектакле, - они были в гостинице, а тут все прибежали, потому что такой сенсационный случай. Володя стоял бледный, измученный, капли пота катились по его лицу, но глаза были счастливые: он выстоял. Пришла наша дирекция и стала его благодарить за то, что он спас престиж театра, обещала премию. Пришла дирекция львовского театра, сказала, что он спас феноменальный сбор, и тоже обещала премировать его. А потом вышел народный артист Борис Яковлевич Петкер, отличавшийся удивительным чувством юмора и на сцене, и в жизни, и сказал: "Володя, ты совершил подвиг! Мы гордимся тобой!" Ершов отвечает: "Что делать, такая профессия! Как это в опере поется: "Смейся, паяц, над разбитой любовью"". Но Петкер продолжал: "Мы решили запечатлеть твой подвиг в стихотворной форме. - И с большим пафосом произнес: - "Пусть жертвенник потух, огонь еще пылает. Пусть арфа сломана, аккорд еще звучит. Пусть жопа треснула, Ершов еще играет!" Это только Петкер мог так сказать, и все покатились со смеху".