Четыре питерских Исаакия (10)
Глава десятая, в которой повествование по ряду причин приобретает эпизодический характер.
Вся эта монферрановская история настолько укладывается в пространство бальзаковского творчества, что ее и рассказывать тянет по возможности а-ля Бальзак. Изложенное к настоящему моменту сильно напоминает собою вполне самодостаточный сюжет, который великий Оноре обычно описывал в отдельном романе на тему становления младого честолюбца своего излюбленного типа. Некий гибрид "Сцен политической жизни" и "Отца Горио" на русской почве с подбалтыванием чего-то вполне себе вотрено-рюбампревского (хотя я твердо уверена, что Бетанкур относился к Монферрану вовсе не как Вотрен к Эжену / Люсьену / прочим своим мальчикам, и прошу это иметь в виду. Хватит в сей истории одного нетрадиционного Вигеля).
На подписании Аракчеевым очередного проекта великий автор "Человеческой комедии", мнится мне, поставил бы точку и дальнейший рассказ о судьбе соотечественника вел бы мозаично, упоминая Огюста то там, то здесь, и в общем проследив его судьбу до конца, но в основном эпизодами (ну, например, как он рассказал о Растиньяке: пограбил там, женился на дочери любовницы здесь, стал министром тогда-то, толкнул циничную речугу провинциалам на одной из страниц романа такого-то, и т.п.).
Эпизод первый, или Очень кратко о многострадальном Екатерингофе
Я некоторое время размышляла, говорить ли о побочных прожектах Монферрана - ну, например, об оформлении заброшенного ныне до безобразия Екатерингофа, где сейчас вроде собираются восстанавливать с нуля монферрановские павильоны. Кстати, хорошо вышли, в духе тех самых 24 маленьких разностильных проектов, с помощью которых Бетанкур красиво сманипулировал Александром (все-таки рисовальщик Огюст был отменный).
Нет, не буду говорить, ибо главный герой сих беспорядочных заметок все же не ловчила из Франции, а Исаакиевский собор. Упомянуть про Екатерингофский парк можно разве в том смысле, что Монферран над ним работал в 1823-24 гг. Как раз критические годы отстранения от Главной Стройки Его Жизни. Замечу также, что без покровителей Огюст никогда не оставался, умея к ним подольститься: заказ на оформление поступил от питерского губернатора Милорадовича и позволил младому честолюбцу не сосать лапу в трудные годы. И на этом все. Вот если когда-нибудь все-таки парк с постройками восстановят, может быть, тогда... А кому интересно знать больше, можно пройти, например, по ссылочке http://www.spb-business.ru/show.php?directory=70540, я же на сей счет умолкаю.
Эпизод второй, или Не бывает в жизни окончательных побед.
Кто думает, что Монферрану после вторичного утверждения главным архитектором будущего чуда настала жизнь-малина, тот ничего не понимает в жизни. Отныне Огюст был в упряжке коренником, и положение его сильно напоминало ситуацию, описанную Льюисом Кэрролом: надо было очень, очень быстро бежать, чтобы остаться на одном месте, а чтобы попасть куда-нибудь еще, надо было бежать по крайней мере вдвое быстрее.
Впрочем, это пошло на пользу всем, и прежде всего самому Монферрану. Есть такие люди, которым для профессионального роста нужно, чтобы их все время подстегивали. Из пустого места и архитектора невзначай французский авантюрист за сорок лет сделался действительно очень хорошим инженером-профессионалом, сумевшим не просто возвести махину на болоте, но возвести ее довольно прочно, творчески и во многом оригинально. Насчет художественного вкуса я молчу, ибо если его нет, то взяться неоткуда; но сколько могло вырасти что-нибудь из ничего, столько в результате беспрестанных прыжков выше головы выросло.
Я думаю, что в жизни Монферрана это были лучшие годы.
Весь 1825 год прошел в разработке рабочих чертежей. Да, теперь было не то, что раньше, когда строительство могло вестись по одному из 24 карандашных рисунков. С Монферрана потребовали настоящую отчетность, и были правы. И хотя с этого времени Огюст торжественно именуется везде главным архитектором и ставит на чертежах рядом с подписью свою личную печать, его весьма тщательно наблюдают. А именно: Комитет по рассмотрению претензий Модюи вроде расформирован, но при Комиссии из членов покойного Комитета создан Совет по части художественной и строительной, подчиненный непосредственно Комиссии по строительству собора. Входили в Совет три профессора Академии художеств, три инженера путей сообщения и три архитектора или каменных дел мастера, работающие в других ведомствах. А целью Совета - внимание! - было проводить техническую экспертизу представляемых Монферраном и его помощниками рабочих чертежей.
Само собой, великий архитектор пытался взбрыкнуть, отказавшись предъявить Оленину якобы незавершенные рабочие чертежи. За что получил выговор от Комиссии за проявленное к ней неуважение. И больше уже не взбрыкивал.
Да, узду на Огюста надели крепкую и полезную. К тому же на престоле в это время уже Николай, любивший говорить о себе: "Мы, инженеры". Проверяют Монферрана объективно и нелицеприятно. Собственно, он все время под кнутом, пардон, под контролем, и вынужден не только не халтурить, но, потея, как мышь под метлой, искать технических решений, опережавших как собственно монферрановский уровень, так - местами - и уровень строительной техники того времени.
13 сентября 1826 года, например, Совет дал заключение по рабочим чертежам, представленным Монферраном, и неслабо прошелся по узлам сопряжения старой ринальдиевской кладки и новых частей огюстова здания: "Приделка малых куполов к оставшимся частям старой церкви не обещает надлежащей прочности, потому что при способе, принятом для ныне строящихся фундаментов, значительная осадка оных неизбежна, отчего произойти может между старыми и новыми частями разрыв, тем более значительный, чем стены, малые купола поддерживающие, построятся из кирпича, начиная с фундамента, и архитектор, приняв сей способ, в своей мемории не излагает никаких мер предосторожности для избежания осадки, от подобных материалов всегда бывающей". Как с обычной деликатностью глаголят искусствоведы, видимо, некоторые детали, лишь намеченные в утвержденном проекте и показанные в малом масштабе, при дальнейшей разработке оказались недостаточно продуманными, что и вызвало множество вопросов. Воистину так. Причем всю дорогу.
Впрочем, танец под кнутом работу над недостаточно продуманными вопросами Монферран, к его чести, осуществил правильно - привлек к решению технических проблем знаменитого (больше в будущем, правда) математика и физика Габриэля Ламе, работавшего в Институте инженеров путей сообщения (о этот мудрый Бетанкур...), и молодого механика Поля Клапейрона (аналогично приглашенного Бетанкуром), ставшего опять же в дальнейшим крупным ученым, профессором химии и механики. Один за всех, и все за одного! Три храбрых мушке... образованных француза - всегда лучше, нежели одинокий недоучка-авантюрист.
Впрочем, пока гениальные инженерные решения, опережавшие свое время, могли находиться сколько им угодно в стадии разработки. Потому что собор начали возводить совсем не так, как обычно. То есть не со стен.
Эпизод третий, или Благожелательная тень Бетанкура продолжает благожелательствовать.
В 1826 году строительство наконец возобновилось - пока на уровне фундамента. Под западный и восточный "малые" портики начали бить дополнительные сваи, равно как и под башни малых куполов; а также затеяли выкладывать стилобаты южного и северного "больших" портиков. Кто давно не смотрел на Исаакий с точки зрения размера портиков, поясняю, что количество рядов колонн в оных портиках неравное: восточный и западный имеют один ряд гранитных столбов, а северный и южный - несколько больше (см., а кто хочет, может немножко посчитать).
В 1827 году кладка стилобатов всех четырех портиков была закончена, леса для установки на данные стилобаты гранитных колонн - готовы. Да будет известно уважаемой общественности, что установить вертикально 48 колонн, каждая из которых является гранитным монолитом высотой 15 м и весит около 110 тонн, не так просто, ибо не пушинки. 15 июня на специальном заседании Комиссии был утвержден проект подъема колонн, так сказать, кисти Монферрана, и началось сооружение на каждом портике коренных лесов так называемого коридорного типа с числом коридоров по числу поперечных рядов колонн в портике. Кто ничего не понял, тот смотрит на рисунок ниже и видит странное сооружение из палочек (на самом деле это довольно толстые древесные стволы в сечении 70 на 70 см) - как бы три коридорчика с общими стенами, уходящие вдаль. Это и есть коренные леса коридорного типа на северном портике Номера Четыре. В левом коридорчике вдали виднеется одна колонна - это самая первая колонна, ибо именно ее подъем изображает данная литография по очередному профессиональному Огюстову рисунку.
Кто тем не менее не сообразил, как и что в данных коридорных типах, тот смотрит дополнительно на следующую картинку и чувствует себя умным аки император Николай I. Ибо осторожный Николай, куда менее ангельски-мистический, нежели его старший брат, Монферрана хорошо знал и дал разрешение на установку колонн только после того, как Огюст предоставил царю действующую модель лесов довольно большой величины. Ее изготовили еще в 1826 году (то есть задолго до утверждения проекта подъема колонн) мастера Д.Биллинг и братья Столяровы. Пойдете в Исаакиевский собор - не поленитесь, поглядите. А что до Николая, то его рачительности, осторожности и тщательному контролю за Огюстом можно только аплодировать.
Первая колонна была поставлена на северном портике 20 марта 1828 года, и бдительный император, убедившись на модели, что не произойдет грандиозного прикола с не менее грандиозным обломом, устроил из процедуры образцово-показательную демонстрацию российской мощи и общаго процветанiя. Царь явился на подъемные работы с семьей и многочисленными иностранными гостями, специально приглашенными в Питер потаращиться. В углубление в базе под колонну заложили платиновую медаль на злобу дня. Затем собственно неподъемный монолит, обшитый войлоком и циновками, обвязали прочными корабельными канатами. При помощи деревянных катков рабочие вкатили колонну в один из пролетов лесов и закрепили концы канатов через систему блоков на кабестанах (в общем, где надо, там и закрепили). Всего кабестанов было 16, у каждого было 8 рабочих. Итак, по сигналу 128 человек начали вращать кабестаны, и колонна была без шума и пыли установлена строго вертикально где-то за 40-45 мин. То есть за время одного нынешнего учебного часа.
Следующую колонну уже без такой помпы установили 7 апреля того же года. Далее процесс шел неуклонно и методично: к 27 июня был околоннен весь северный портик, в 1829 г. соорудили портики южный и западный. Наконец к 11 августа 1830 года была установлена последняя колонна из сорока восьми (как можно легко догадаться методом исключения, последним был создан восточный портик).
На этом месте у внимательного наблюдателя должен возникнуть важный вопрос. А именно: почему на рисунках нет стен? (Два небольших остатка ринальдиевского алтаря в крайнем правом углу первого рисунка не считаются, они не свежевозведенные, а скорее недоломанные). Если возведение собора было начато с установки колонн, а вовсе не выкладывания собственно здания, то почему, собственно? Казалось бы, на топкой болотистой почве надо сначала поставить неслабо весящие стены, потом несколько обождать, чтобы болото обмялось под их весом, и уж тогда устанавливать тяжеленные цилиндрические камни, ибо их надо ставить, как каждый нормальный человек понимает, строго вертикально. И не только из-за красоты и симметрии, но прежде всего по грубым практическим соображениям: если нагрузка пойдет не по оси колонны, у камня начнут крошиться края.
Так почему?
Ответ на самом деле проще простого. Потому что Монферран для установки колонн не более чем использовал наработки своего покойного покровителя. Это выдающийся инженер Бетанкур придумал, как данные колонны возвести, - а иначе не получил бы заказ на грандиозный Номер Четыре С Самыми Большими В Мире Колоннами, Установленными В Здании.
А стены использованию коренных лесов коридорного типа бы очень помешали.
Сделать же так, чтобы сначала стены возвели, а затем колонны подняли, Монферран не умел. Инженерным рылом он не вышел супротив Бетанкура. Зато Огюст отлично умел создавать себе пиар. Это да. Это пожалуйста. В своих альбомах, начиная еще с альбома 1820 года, когда колонны еще и наломаны полностью не были, он с французским тщанием и не менее французским бахвальством подробно расписывал, какие они, будущие колонны, окажутся большие и рекордные и насколько они больше колонн, существующих в других мировых диковинах типа римского Пантеона, терм Диоклетиана, церквей Санта-Мария-ин-Трастевере, Сан Пьетро ин Винколи, капитолийской Aracoeli и пр. (я до безумия люблю Рим, но решительно перекрываю себе кислород и не буду расшифровывать сии краткие упоминания о). И вообще как он, Монферран, велик, а если кто не понял, пусть прочитает еще раз и склонится перед гением Огюста (и немного дона Агустина тож).
Колонны и впрямь впечатляют. А кто не верит - см.
В общем, к осени 1830 года все четыре колонных портика, укрытые временной кровлей, стояли вокруг пустого места, и только с восточной стороны оного грустно возвышалась алтарная часть Номера Три с замечательной мраморной облицовкой (тоже прикрытая сверху от непогоды). Должно быть, Пушкин приводил сюда полюбоваться молодую жену и с присущим ему остроумием изощрялся на тему "понаехали тут к нам, убогим, иностранные специалисты".
Между тем за колоннами наступила наконец очередь стен. Но тут неспешный ход нашего чересчур подробного повествования неминуемо нарушит чуточку боковой, однако весьма важный эпизод, объясняющий, как и почему у Николая с Монферраном все-таки наладились отношения и какую роль в этом сыграла благожелательная тень покойного Бетанкура.
(продолжение следует)
Вся эта монферрановская история настолько укладывается в пространство бальзаковского творчества, что ее и рассказывать тянет по возможности а-ля Бальзак. Изложенное к настоящему моменту сильно напоминает собою вполне самодостаточный сюжет, который великий Оноре обычно описывал в отдельном романе на тему становления младого честолюбца своего излюбленного типа. Некий гибрид "Сцен политической жизни" и "Отца Горио" на русской почве с подбалтыванием чего-то вполне себе вотрено-рюбампревского (хотя я твердо уверена, что Бетанкур относился к Монферрану вовсе не как Вотрен к Эжену / Люсьену / прочим своим мальчикам, и прошу это иметь в виду. Хватит в сей истории одного нетрадиционного Вигеля).
На подписании Аракчеевым очередного проекта великий автор "Человеческой комедии", мнится мне, поставил бы точку и дальнейший рассказ о судьбе соотечественника вел бы мозаично, упоминая Огюста то там, то здесь, и в общем проследив его судьбу до конца, но в основном эпизодами (ну, например, как он рассказал о Растиньяке: пограбил там, женился на дочери любовницы здесь, стал министром тогда-то, толкнул циничную речугу провинциалам на одной из страниц романа такого-то, и т.п.).
Эпизод первый, или Очень кратко о многострадальном Екатерингофе
Я некоторое время размышляла, говорить ли о побочных прожектах Монферрана - ну, например, об оформлении заброшенного ныне до безобразия Екатерингофа, где сейчас вроде собираются восстанавливать с нуля монферрановские павильоны. Кстати, хорошо вышли, в духе тех самых 24 маленьких разностильных проектов, с помощью которых Бетанкур красиво сманипулировал Александром (все-таки рисовальщик Огюст был отменный).
Нет, не буду говорить, ибо главный герой сих беспорядочных заметок все же не ловчила из Франции, а Исаакиевский собор. Упомянуть про Екатерингофский парк можно разве в том смысле, что Монферран над ним работал в 1823-24 гг. Как раз критические годы отстранения от Главной Стройки Его Жизни. Замечу также, что без покровителей Огюст никогда не оставался, умея к ним подольститься: заказ на оформление поступил от питерского губернатора Милорадовича и позволил младому честолюбцу не сосать лапу в трудные годы. И на этом все. Вот если когда-нибудь все-таки парк с постройками восстановят, может быть, тогда... А кому интересно знать больше, можно пройти, например, по ссылочке http://www.spb-business.ru/show.php?directory=70540, я же на сей счет умолкаю.
Эпизод второй, или Не бывает в жизни окончательных побед.
Кто думает, что Монферрану после вторичного утверждения главным архитектором будущего чуда настала жизнь-малина, тот ничего не понимает в жизни. Отныне Огюст был в упряжке коренником, и положение его сильно напоминало ситуацию, описанную Льюисом Кэрролом: надо было очень, очень быстро бежать, чтобы остаться на одном месте, а чтобы попасть куда-нибудь еще, надо было бежать по крайней мере вдвое быстрее.
Впрочем, это пошло на пользу всем, и прежде всего самому Монферрану. Есть такие люди, которым для профессионального роста нужно, чтобы их все время подстегивали. Из пустого места и архитектора невзначай французский авантюрист за сорок лет сделался действительно очень хорошим инженером-профессионалом, сумевшим не просто возвести махину на болоте, но возвести ее довольно прочно, творчески и во многом оригинально. Насчет художественного вкуса я молчу, ибо если его нет, то взяться неоткуда; но сколько могло вырасти что-нибудь из ничего, столько в результате беспрестанных прыжков выше головы выросло.
Я думаю, что в жизни Монферрана это были лучшие годы.
Весь 1825 год прошел в разработке рабочих чертежей. Да, теперь было не то, что раньше, когда строительство могло вестись по одному из 24 карандашных рисунков. С Монферрана потребовали настоящую отчетность, и были правы. И хотя с этого времени Огюст торжественно именуется везде главным архитектором и ставит на чертежах рядом с подписью свою личную печать, его весьма тщательно наблюдают. А именно: Комитет по рассмотрению претензий Модюи вроде расформирован, но при Комиссии из членов покойного Комитета создан Совет по части художественной и строительной, подчиненный непосредственно Комиссии по строительству собора. Входили в Совет три профессора Академии художеств, три инженера путей сообщения и три архитектора или каменных дел мастера, работающие в других ведомствах. А целью Совета - внимание! - было проводить техническую экспертизу представляемых Монферраном и его помощниками рабочих чертежей.
Само собой, великий архитектор пытался взбрыкнуть, отказавшись предъявить Оленину якобы незавершенные рабочие чертежи. За что получил выговор от Комиссии за проявленное к ней неуважение. И больше уже не взбрыкивал.
Да, узду на Огюста надели крепкую и полезную. К тому же на престоле в это время уже Николай, любивший говорить о себе: "Мы, инженеры". Проверяют Монферрана объективно и нелицеприятно. Собственно, он все время под кнутом, пардон, под контролем, и вынужден не только не халтурить, но, потея, как мышь под метлой, искать технических решений, опережавших как собственно монферрановский уровень, так - местами - и уровень строительной техники того времени.
13 сентября 1826 года, например, Совет дал заключение по рабочим чертежам, представленным Монферраном, и неслабо прошелся по узлам сопряжения старой ринальдиевской кладки и новых частей огюстова здания: "Приделка малых куполов к оставшимся частям старой церкви не обещает надлежащей прочности, потому что при способе, принятом для ныне строящихся фундаментов, значительная осадка оных неизбежна, отчего произойти может между старыми и новыми частями разрыв, тем более значительный, чем стены, малые купола поддерживающие, построятся из кирпича, начиная с фундамента, и архитектор, приняв сей способ, в своей мемории не излагает никаких мер предосторожности для избежания осадки, от подобных материалов всегда бывающей". Как с обычной деликатностью глаголят искусствоведы, видимо, некоторые детали, лишь намеченные в утвержденном проекте и показанные в малом масштабе, при дальнейшей разработке оказались недостаточно продуманными, что и вызвало множество вопросов. Воистину так. Причем всю дорогу.
Впрочем, танец под кнутом работу над недостаточно продуманными вопросами Монферран, к его чести, осуществил правильно - привлек к решению технических проблем знаменитого (больше в будущем, правда) математика и физика Габриэля Ламе, работавшего в Институте инженеров путей сообщения (о этот мудрый Бетанкур...), и молодого механика Поля Клапейрона (аналогично приглашенного Бетанкуром), ставшего опять же в дальнейшим крупным ученым, профессором химии и механики. Один за всех, и все за одного! Три храбрых мушке... образованных француза - всегда лучше, нежели одинокий недоучка-авантюрист.
Впрочем, пока гениальные инженерные решения, опережавшие свое время, могли находиться сколько им угодно в стадии разработки. Потому что собор начали возводить совсем не так, как обычно. То есть не со стен.
Эпизод третий, или Благожелательная тень Бетанкура продолжает благожелательствовать.
В 1826 году строительство наконец возобновилось - пока на уровне фундамента. Под западный и восточный "малые" портики начали бить дополнительные сваи, равно как и под башни малых куполов; а также затеяли выкладывать стилобаты южного и северного "больших" портиков. Кто давно не смотрел на Исаакий с точки зрения размера портиков, поясняю, что количество рядов колонн в оных портиках неравное: восточный и западный имеют один ряд гранитных столбов, а северный и южный - несколько больше (см., а кто хочет, может немножко посчитать).
В 1827 году кладка стилобатов всех четырех портиков была закончена, леса для установки на данные стилобаты гранитных колонн - готовы. Да будет известно уважаемой общественности, что установить вертикально 48 колонн, каждая из которых является гранитным монолитом высотой 15 м и весит около 110 тонн, не так просто, ибо не пушинки. 15 июня на специальном заседании Комиссии был утвержден проект подъема колонн, так сказать, кисти Монферрана, и началось сооружение на каждом портике коренных лесов так называемого коридорного типа с числом коридоров по числу поперечных рядов колонн в портике. Кто ничего не понял, тот смотрит на рисунок ниже и видит странное сооружение из палочек (на самом деле это довольно толстые древесные стволы в сечении 70 на 70 см) - как бы три коридорчика с общими стенами, уходящие вдаль. Это и есть коренные леса коридорного типа на северном портике Номера Четыре. В левом коридорчике вдали виднеется одна колонна - это самая первая колонна, ибо именно ее подъем изображает данная литография по очередному профессиональному Огюстову рисунку.
Кто тем не менее не сообразил, как и что в данных коридорных типах, тот смотрит дополнительно на следующую картинку и чувствует себя умным аки император Николай I. Ибо осторожный Николай, куда менее ангельски-мистический, нежели его старший брат, Монферрана хорошо знал и дал разрешение на установку колонн только после того, как Огюст предоставил царю действующую модель лесов довольно большой величины. Ее изготовили еще в 1826 году (то есть задолго до утверждения проекта подъема колонн) мастера Д.Биллинг и братья Столяровы. Пойдете в Исаакиевский собор - не поленитесь, поглядите. А что до Николая, то его рачительности, осторожности и тщательному контролю за Огюстом можно только аплодировать.
Первая колонна была поставлена на северном портике 20 марта 1828 года, и бдительный император, убедившись на модели, что не произойдет грандиозного прикола с не менее грандиозным обломом, устроил из процедуры образцово-показательную демонстрацию российской мощи и общаго процветанiя. Царь явился на подъемные работы с семьей и многочисленными иностранными гостями, специально приглашенными в Питер потаращиться. В углубление в базе под колонну заложили платиновую медаль на злобу дня. Затем собственно неподъемный монолит, обшитый войлоком и циновками, обвязали прочными корабельными канатами. При помощи деревянных катков рабочие вкатили колонну в один из пролетов лесов и закрепили концы канатов через систему блоков на кабестанах (в общем, где надо, там и закрепили). Всего кабестанов было 16, у каждого было 8 рабочих. Итак, по сигналу 128 человек начали вращать кабестаны, и колонна была без шума и пыли установлена строго вертикально где-то за 40-45 мин. То есть за время одного нынешнего учебного часа.
Следующую колонну уже без такой помпы установили 7 апреля того же года. Далее процесс шел неуклонно и методично: к 27 июня был околоннен весь северный портик, в 1829 г. соорудили портики южный и западный. Наконец к 11 августа 1830 года была установлена последняя колонна из сорока восьми (как можно легко догадаться методом исключения, последним был создан восточный портик).
На этом месте у внимательного наблюдателя должен возникнуть важный вопрос. А именно: почему на рисунках нет стен? (Два небольших остатка ринальдиевского алтаря в крайнем правом углу первого рисунка не считаются, они не свежевозведенные, а скорее недоломанные). Если возведение собора было начато с установки колонн, а вовсе не выкладывания собственно здания, то почему, собственно? Казалось бы, на топкой болотистой почве надо сначала поставить неслабо весящие стены, потом несколько обождать, чтобы болото обмялось под их весом, и уж тогда устанавливать тяжеленные цилиндрические камни, ибо их надо ставить, как каждый нормальный человек понимает, строго вертикально. И не только из-за красоты и симметрии, но прежде всего по грубым практическим соображениям: если нагрузка пойдет не по оси колонны, у камня начнут крошиться края.
Так почему?
Ответ на самом деле проще простого. Потому что Монферран для установки колонн не более чем использовал наработки своего покойного покровителя. Это выдающийся инженер Бетанкур придумал, как данные колонны возвести, - а иначе не получил бы заказ на грандиозный Номер Четыре С Самыми Большими В Мире Колоннами, Установленными В Здании.
А стены использованию коренных лесов коридорного типа бы очень помешали.
Сделать же так, чтобы сначала стены возвели, а затем колонны подняли, Монферран не умел. Инженерным рылом он не вышел супротив Бетанкура. Зато Огюст отлично умел создавать себе пиар. Это да. Это пожалуйста. В своих альбомах, начиная еще с альбома 1820 года, когда колонны еще и наломаны полностью не были, он с французским тщанием и не менее французским бахвальством подробно расписывал, какие они, будущие колонны, окажутся большие и рекордные и насколько они больше колонн, существующих в других мировых диковинах типа римского Пантеона, терм Диоклетиана, церквей Санта-Мария-ин-Трастевере, Сан Пьетро ин Винколи, капитолийской Aracoeli и пр. (я до безумия люблю Рим, но решительно перекрываю себе кислород и не буду расшифровывать сии краткие упоминания о). И вообще как он, Монферран, велик, а если кто не понял, пусть прочитает еще раз и склонится перед гением Огюста (и немного дона Агустина тож).
Колонны и впрямь впечатляют. А кто не верит - см.
В общем, к осени 1830 года все четыре колонных портика, укрытые временной кровлей, стояли вокруг пустого места, и только с восточной стороны оного грустно возвышалась алтарная часть Номера Три с замечательной мраморной облицовкой (тоже прикрытая сверху от непогоды). Должно быть, Пушкин приводил сюда полюбоваться молодую жену и с присущим ему остроумием изощрялся на тему "понаехали тут к нам, убогим, иностранные специалисты".
Между тем за колоннами наступила наконец очередь стен. Но тут неспешный ход нашего чересчур подробного повествования неминуемо нарушит чуточку боковой, однако весьма важный эпизод, объясняющий, как и почему у Николая с Монферраном все-таки наладились отношения и какую роль в этом сыграла благожелательная тень покойного Бетанкура.
(продолжение следует)