"Джен Эйр": живописно-символический постскриптум
В Эрмитаже шикарная выставка Каспара Давида Фридриха, ярчайшего из немецких символистов. Зашла и сразу про Джен Эйр подумала: вот так бы примерно выглядели ее картины в реале, с некоторой поправкой на дилетантизм. Если же говорить о том, что она видела «духовным оком до того, как попыталась перенести на бумагу», то даже не надо делать скидку на то, что «моя рука оказалась слабее моей фантазии, и каждый из них был лишь бледным отражением замысла».
К примеру, Джен сидит на подоконнике и видит этот сюжет в мыслях как-то так.
А вот она с крыши Торнфильда смотрит «на дальний горизонт» и мечтает увидеть мир.
Даже неудобно, что в серии постов тема сисек не была мною раскрыта. После недавней прекрасной лекции Людмилы Фроловой о выставке стало ясно, что надо бы таки ж раскрыть.
Итак. В первой настоящей беседе хозяина Торнфилда с новой гувернанткой просмотр акварелей занимает очень важное место. Эдвард «отбрасывает» все, кроме трех, и начинает задавать Джен вопросы, явно свидетельствующие о недоверчивом восхищении талантом художницы. Джен довольно подробно - на целую страницу текста - описывает свои работы.
«На первой низкие свинцовые тучи стлались над бушующим морем. Даль тонула в сумраке, как, впрочем, и передний план, а вернее - ближайшие вздымающиеся волны, так как суши не было. Единственный луч света выделял полузатопленную мачту, на которой сидел баклан, темный, большой, в брызгах пены на крыльях. В клюве он держал золотой браслет, усаженный драгоценными камнями, которым я придала всю ту яркость, которую сумела извлечь из своих красок, и всю ту выпуклую четкость, на какую была способна моя кисть. Под мачтой и птицей сквозь зеленую воду различались очертания трупа - хорошо видна была лишь прекрасная рука, с которой был смыт или сорван браслет.
Передний план второго рисунка занимала вершина холма, трава на которой гнулась, словно под ветром, гнавшим несколько листьев. Позади и вверх простиралась темная, как бы вечерняя, синева неба, а в ней виделись женская голова и плечи, выписанные такими сумеречными и мягкими тонами, какие только мне удалось подобрать. Едва различимый лоб венчала звезда, ниже лицо будто окутывала дымка. Темные глаза хранили неукротимый блеск, волосы ниспадали неясными тенями, будто черная туча, разметанная на пряди бурей или ударами молний. На шее лежал бледный блик, как пятно лунного света, и тот же перламутровый оттенок отличал легкую гряду облаков, над которой поднималось это видение Вечерней Звезды.
На третьем шпиль айсберга вонзался в зимнее полярное небо, по горизонту северное сияние вскидывало свои расплывчатые копья, почти соприкасающиеся друг с другом. Отодвигая все это в глубину, на переднем плане вздымалась голова - титаническая голова, склонившаяся к айсбергу и опирающаяся на него. Подо лбом смыкались пальцы двух тонких рук, поддерживая его и закрывая черным покрывалом нижнюю часть лица. Видны были лишь лоб, мертвенно-белый, точно кость, и один глубоко запавший глаз, застывший, лишенный даже проблеска мысли, остекленевший в отчаянии. Над висками, среди складок черного тюрбана, безвидного, как сгусток мглы, блестело полукружие белого пламени с вкраплениями багровых искр. Этот бледный полумесяц был «подобием Монаршего Венца», осеняющего «форму, что формы лишена», о которых говорил Мильтон в «Потерянном рае».
Все это, во-первых, явно очень дорого как Джен Эйр, так и Шарлотте Бронте, а во-вторых, не может не иметь смысла/ов, больших и важных.
На этом месте я, само собою, полезла в интернет - а вдруг умные люди уже давно расшифровали, описали и разъяснили. Одна работа на тему действительно нашлась.
Рисунок как один из приемов раскрытия характера главной героини романа Ш. Бронте «Джейн Эйр»
cyberleninka.ru
Автор там еще и типа реконструирует акварели Джен Эйр.
Однако, если честно, рисунки в статье выполнены на том же уровне, что и расшифровка смысла акварелей. То бишь с претензиями, но без особой убедительности, уж не говоря о профессионализме. Не могу не согласиться разве с тем, что раз рисунков три, значит, они три вещи и означают. Конечно, это прошлое, настоящее и будущее! - восклицает автор и далее пытается натянуть сову на глобус найти аргументы в пользу изначально заявленной концепции. Вообще так анализировать совсем не сложно. Давайте я продемонстрирую за пять минут на примере. Никакие эти рисунки не прошлое, настоящее и будущее, показанные Джен в Ловуде Сверху (кстати, нафига транслировать прошлое и настоящее?). А вовсе трое мужчин жизни Джен и отношения с ними. Тоже, разумеется, протранслированные Сверху. Эдвард, само собою, у нас рисунок № 2. Поскольку у него глаза темные, натура вполне неукротимая (до поры до времени), и волосы тоже темные, причем разметанность их на пряди бурей как-то отлично ложится в образ (а без Джен он вообще причесываться перестал). И сама буря, которая, по словам Эдварда, бушует «в этом небе на вершине этого холма», как родная. А еще Эдвард у нас, как Эндимион в Латмосе, спит, но сейчас придет сильная женщина-богиня, склонится, разбудит и обо всем позаботится.
Третий рисунок - мистер Сент-Джон Риверс. Какие могут быть сомнения. Он у нас товарищ ледяной. И поцелуи у него такие же. А еще он впадает в ужасное отчаяние, оставшись один без Джен, почему глазик и остекленел. Про корону из белого пламени с вкраплениями багровуых искр и вовсе говорить нечего - выражение «корону надел» опять же для Сент-Джона как родное.
Остается первая акварель. Некто мертвый и погибший, а также в прошлом богатый, но к моменту смерти золото с него баклан-то поободрал. Ничего не напоминает? Разумеется, это Джон Рид! И неважно, что Джен не испытывала к нему никаких чувств по женской части. Ежу понятно, что он-то испытывал, потому и гнобил. И вообще, от ненависти до любви у нас понятно сколько шагов. Уж не говоря о том, что любовь между кузенами - еще один нередкий литературный штамп. Однако любовная лодка Джона Рида разбилась о быт, то бишь отъезд Джен в Ловуд. Он так и не простил этого маменьке, пошел по рукам и игорным домам, спился и покончил с собой.
Вуаля.
Но на акварелях вообще-то женщины, на первой и второй уж точно? - робко спросите вы. На это я многое могу вам сказать, но лучше ограничиться агрессивным «а что, выпускница Ловуда вам мужиков должна изображать?» и классическим «к черту подробности!».
Однако если серьезно, то да: если на двух акварелях из трех, представленных нам в комплексе, женщины, то и на третьей должна быть женщина.
И, так на минуточку, поскольку Джен говорит, что «сюжеты их ярко возникали у меня в уме» (а Эдвард, весьма близкий ей по духу, утверждает - «замыслы вы черпали в краю эльфов»), надо искать здесь намеки Тех, Кто Сверху.
И вообще-то у нас уже один раз было трехкратное, как положено в эпосе, обращение Джен к высшим силам (свобода - перемена - хотя бы новое служение). С показательным БОМММ! колокола на правильный вопрос.
Так, может быть, доверимся автору и попробуем по-простому? Три трансляции Сверху - это три дороги, по которым может пойти Джен. Налево, прямо и направо.
Как всегда, Сверху дают выбор.
Как всегда, при этом заботливо разъясняют тонкости выбора.
Проще всего с той дорогой, которая налево. Порок всегда куда более прост, чем ограничение себя. Ты можешь выбрать, дорогая, путь золота и драгоценных камней (именно они на рисунке, в отличие от всего остального, такие рельефные, как это вообще возможно). Причем это не обязательно путь куртизанки. Продажа себя в приличный брак без любви за материальные блага (а также в материально обеспеченный гражданский брак без регистрации, но с любовью) тоже где-то тут. Закончится все очень, очень плохо. Суши не видно, любовная лодка разбилась, имеет место труп под водой, то бишь бесспорная гибель, причем даже и золота-бриллиантов не досталось, все ушло баклану.
Между прочим, если бы не было служения и Джен под влиянием большой любви уехала с Эдвардом на юг Франции, так бы все и случилось.
Есть, конечно, и противоположный путь. Направо. Третья картинка из отобранных Эдвардом. Ледяное и отчаянное одиночество. Истощение во всех смыслах («глубоко запавший глаз», который лишен «даже проблеска мысли»). Никого не любить, никому не доверяться, ничем не рисковать. Неизбежно превратиться в одну «титаническую голову», опершуюся на айсберг. Зато быть всегда и везде только и исключительно правым, причем в короне из белого пламени - достижение неких духовных высот.
Правда, в белом пламени виднеются багровые искры, что уже нехорошо. И само пламя на голове носить, прямо скажем, не очень уютно, жжет. Да и если окинуть взором персонажей романа, корона на голове обнаружится не у самых приятных персонажей: тот же Сент-Джон, Бланш Ингрэм, Риды. И всем им Те, Кто Сверху активно (в том числе руками той же Джен) подправляют корону лопатой.
У Фридриха есть картина «Гибель «Надежды» во льдах» - можно, кстати, снять кавычки и образовать «гибель надежды во льдах», весьма соответствует. Но, по мне, его зимние пейзажи подходят даже больше.
Наконец, можно пойти прямо. Очень сложный путь. Буря в небесах, буря на холме. Но если честно и до конца противостоять буре и не терять себя, возможно достичь другого, правильного венца: звезды на челе.
Как-то так.
Напоследок по поводу дилетантизма. На выставке две картины Лермонтова, приехавшие из Тархан. По сравнению с Фридрихом он, несомненно, дилетант. Но он был талантлив, а также честно учился рисовать и много над этим работал. Ну и в Эрмитаже показать в рамках обозначенной темы не стыдно.
Вот где-то на этом уровне должна была работать Джен Эйр. В остальном - смотрите Фридриха и, пожалуй, Рунге. Там много тем и куча аналогий именно с этим романом Бронте.
Ну и выставку очень рекомендую.