"Джен Эйр": почему это о любви с хорошим концом, но все равно литература (18)
Мы подошли к самому, пожалуй, неприглядному поступку Эдварда за всю книгу. И я не о том, что гарун бежал быстрее лани, чтобы только не объясняться с любимой девушкой относительно своей стррррашной тайны. Во-первых, мы уже достаточно о нем знаем, чтобы ожидать именно такого поведения. Придумать он все равно ничего не придумает, а правды тем более не скажет. Остается делать ноги. А во-вторых, Джен уже очень неплохо научилась с ним управляться и, бесспорно, начнет его потрошить. «Мне не терпелось вновь заговорить о Грейс Пул и услышать, что он скажет в ответ. Я хотела прямо спросить его, действительно ли он верит, что во вчерашнем жутком поджоге повинна она? А если так, то почему он хранит ее преступление в тайне? И пусть моя настойчивость вызовет у него раздражение! Я уже познала удовольствие поочередно сердить и успокаивать его. Я наслаждалась этим, а верный инстинкт помогал мне не заходить слишком далеко. Я никогда не преступала последней черты. Мне очень нравилось проверять свое новое искусство у самого предела. Соблюдая почтительность в мелочах, ни в чем не нарушая строгих правил, налагаемых моим положением, я тем не менее могла вести с ним спор на равных без страха или опасливой сдержанности. Это нравилось и ему, и мне».
Нет, бежать, бежать и еще раз бежать.
Но далеко ли убежит от гувернантки своей жизни Эдвард? И надолго ли?
С другой стороны, а вдруг получится. «...он отправился в путь, чуть позавтракал. Поехал в Лийс, поместье мистера Эштона. Оно в десяти милях за Милкотом. Там, кажется, собралось большое общество. Лорд Ингрэм, сэр Джордж Линн, полковник Дент и еще многие... Думаю, он там погостит неделю, а то и больше. Когда светские люди съезжаются вместе там, где их ждут роскошь и веселье и все, что может доставить удовольствие или развлечь, они не торопятся расставаться. Ну и джентльменами особо дорожат. А мистер Рочестер такой интересный, такой остроумный! По-моему, его все любят. Дамы в нем души не чают».
Впрочем, от себя, как известно, далеко не убежишь. Менее чем через две недели миссис Фэрфакс получает указание подготовить дом к длительному визиту гостей. То есть Эдварда хватило ну так примерно на неделю, если не меньше, а потом он начал уговаривать общество сменить локацию поближе к гувернантке. За это время великий стратег и непревзойденный тактик, похоже, продумал очередной План и рвется его выполнять.
Хитроумный План должен убить сразу двух крупных зверей: избавить Эдварда от неудобных расспросов и заставить девушку уже не просто обернуться, но вовсе глаз не отводить. Для этого следует явиться не одному, а с группой кузнецов в окружении светского общества, и быть ну таким занятым, что не до швеи-поджигательницы. Причем занятие планируется конкретное: следует за кем-нибудь приударять прямо на глазах гувернантки. Ей не до припоминания мелочей станет, а также, возможно, создастся ситуация, когда, как в «Собаке на сене», «любовь могла от ревности зажечься». «Ну, я притворился влюбленным в мисс Ингрэм, потому что хотел, чтобы ты влюбилась в меня столь же безумно, как я был влюблен в тебя, и я знал, что наилучшей союзницей в достижении этой цели будет ревность».
Ум мощностью в две лошадиные силы.
Почему выбрана Бланш? Несомненно, потому, что ее ни разу не жалко - она этакая идеальная блондинка на красной иномарке, для которой все, кто на дороге, помеха движению. Рочестеру она в лучшем случае несимпатична, а он ей безразличен (хотя иногда у меня ощущение, что мисс Ингрэм втайне жаждет колотушек и прочего бытового насилия от пирата, разбойника, казака, в общем, некоего БДСМ). Но по-любому она крайне, крайне заинтересована в его деньгах. Сама она, считай, бесприданница (все имущество майорат и отошло к брату), по характеру честолюбива, напориста, самонадеянна и, эээ, в общем, на ней написано буквами девяностого кегля «Я ЭТОГО ДОСТОЙНА!!!». Между тем часики активно тикают, девочка далеко уже не девочка, ибо двадцать пять стукнуло. Скоро станет перестарком, а на горизонте не проглядываются даже поклонники, не говоря о женихах. Мужчины из окружения, похоже, дружно решили, что жить-то придется не с титулом первой красавицы, а с заявами, запросами и тещей они определенно недостойны столь крупного бриллианта, и занялись камнями попроще. Даже как-то неудобно задавать вопрос, а был ли у нее лондонский сезон. У нее не могло не быть лондонского сезона (скорее всего, нескольких). Другой вопрос, что такая краса-душа там тоже никому не нужна. Рочестер для нее не то чтобы последний шанс, может, еще кто подвернется, - но редкостная удача, в которую надо вцепляться ногтями и зубами.
С другой стороны, меня терзают смутные сомнения насчет того, действительно ли нормальная девица может себя так (практически карикатурно) вести. Какой-то стойкий привкус наигрыша во всем, что Бланш изрекает. Не спровоцировано ли ее поведение лучшим в мире составителем Планов, вот вопрос.
То есть там, где мисс Ингрэм изволит описывать свои предпочтения, это все точно говорится для конкретного джентльмена и так, чтобы угодить заявленным им вкусам («На мой взгляд, мужчина - не мужчина, если в нем нет хоть частицы дьявола. И пусть история твердит что хочет о Джеймсе Хепберне, но мне кажется, он был именно таким необузданным, неистовым героем-разбойником, кому бы я согласилась даровать мою руку... Ах, как мне надоели нынешние молодые люди!.. Слабодушные, слабосильные сморчки, которые не смеют шагу ступить за ворота родительского парка, да и туда дойти могут лишь с разрешения маменьки и под ее опекой. Они только и знают, что ухаживать за собственными смазливыми физиономиями, холить свои белые руки и выставлять напоказ маленькие ступни!.. Охота, травля, сражения - вот в чем должны они искать успеха, все остальное не стоит и ломаного гроша»).
Так, но все остальное, что она говорит? Не должно ли оно соответствовать предпочтениям джентльмена и в другом отношении? Возможно, он дал понять, что предпочитает смелых до наглости, уверенных до самодовольства, громких, насмешливых, безжалостных и презирающих гувернанток? Так-то делов на три реплики. Рочестер жалуется, что есть у него гувернантка воспитанницы, шибко умная и правильная, а уж строгая - он сам ее боится. Хотелось бы мне ее увидеть, говорит леди Ингрэм, уж я дала бы ей понять ее место! Не вы, маменька, а я! - говорит Бланш. Ну и, собственно, все готово и ждет появления гувернантки.
Похоже. Хотя, может быть, откровенно хамские выступления леди и мисс Ингрэм по поводу домашних учителей обоего пола - исключительно их инициатива. Так случайно совпало, что дамы излили свои чувства в эту сторону.
Но в любом случае Рочестер тему не просто поддерживает - он делает так, чтобы сказанное услышала Джен.
«- Радость моя, не упоминай гувернанток!.. Своей глупостью и капризами они превратили меня в мученицу. Благодарю Небо, что я с ними покончила!
Миссис Дент наклонилась к уху благочестивой дамы и что-то ей шепнула. Судя по ответу, она ей напомнила, что одна из предаваемых анафеме тварей присутствует в гостиной.
- ...Надеюсь, это пойдет ей на пользу! - Затем, понизив голос, но так, чтобы я непременно услышала, она добавила: - Да, она привлекла мое внимание. Я почитаю себя недурной физиономисткой и в ее лице вижу признаки всех недостатков, присущих ей подобным.
- А каковы они, сударыня? - громко осведомился мистер Рочестер.
- Скажу вам на ушко, - ответила она и трижды с внушительной многозначительностью покачала тюрбаном.
- К тому времени аппетит моего любопытства притупится. Оно голодно сейчас.
- Спросите Бланш, она ближе к вам, чем я».
Следующую страницу Бланш, ее брат и ее матушка громко и нелицеприятно высказываются насчет гувернанток (гувернеров тоже), причем неприятные лица в данном случае явно у высказывающихся. Никто их не останавливает, пока сама Бланш не требует переменить тему. А я любила свою гувернантку, с наивным видом говорит одна из барышень. Бланш требует переменить тему еще раз. Рочестер, как тот народ у Пушкина, безмолвствует, прекрасно зная, что любимая девушка вынуждена все это выслушать и не имеет возможности защититься.
Если к этому добавить, что Джен категорически приказано являться к гостям, причем каждый вечер («помните, пока мои гости не уедут, вы будете каждый вечер проводить в гостиной. Таково мое желание, не пренебрегите им!»), и наблюдать, как Рочестер демонстративно флиртует с Бланш, как-то совсем кисло выходит.
Причем пытка, которой добрый Эдвард подвергает любимую, растягивается на много дней. И ни разу девушке не удается уклониться. Попробуем посчитать. В Ловуд Джен приезжает в октябре («я согреваюсь после того, как шестнадцать часов коченела в сырости октябрьского дня»). До приезда Рочестера проходит около трех месяцев («Октябрь, ноябрь, декабрь остались позади. Как-то в январе... надев шляпку и пелерину, я вызвалась отнести его [письмо миссис Фэрфакс] в Хей»). В ту ночь, когда Берта навещает супруга, Джен думает: «Миссис Фэрфакс говорила, что он редко оставался в поместье дольше, чем на две недели, а на этот раз со дня его приезда прошло уже два месяца». То есть на дворе март. Удравший из поместья Эдвард «отсутствовал почти полмесяца, и тут с утренней почтой миссис Фэрфакс пришло письмо». Конец марта-начало апреля. Три дня переполоха в Торнфилде - и заявляется общество.
А «к сторожке Гейтсхеда» Джен «подъехала около пяти часов первого мая».
То есть все эти трэш, угар и содомию Джен должна терпеть от двух до пяти недель. Гм. Однако Эдвард сука редкостная ведет себя не самым лучшим образом. Напомню, что речь идет о вроде как страстно любимой девушке, которая к тому же спасла ему жизнь. Не то чтобы я призывала сначала оценивать степень козлизма, а потом уже спасать, но скажу из собственного врачебного опыта: иногда при взгляде на спасенного бывает откровенно жаль потраченных усилий. В личной жизни, разумеется, все еще печальнее, чем в профессиональной.
Но, может быть, у Эдварда есть смягчающие обстоятельства? Есть. Кто читал «Гордость и предубеждение», тот должен помнить таковое у мистера Дарси, уговорившего друга уехать от любимой девушки (кстати, тоже Джейн). «Я следил... за вашей сестрой. Ее выражение и манеры были искренними, веселыми и обворожительными, как всегда, но ничто в них не говорило об особом предпочтении, и наблюдения этого вечера оставили меня в убеждении, что она, хотя и принимала знаки его внимания с удовольствием, не поощряла их ответным чувством... Безмятежность облика и поведения вашей сестры даже самому проницательному наблюдателю внушила бы мысль, что сердце ее, как она ни мила в обхождении, вряд ли так уж легко завоевать».
Вопрос о догадливости джентльменов в любовных ситуациях - старый больной вопрос, не будем его трогать. Вообще-то все в Торнфилде давно прочухали, к чему идет: «Слуги говорили, что никогда не видели, чтобы кто-то так влюблялся. Просто надышаться на нее не мог. Они ведь за ним подсматривали, как у слуг водится». А если кто считает, что мало ли когда слуги подглядывали, может, уже в период помолвки, то пусть внимательно читает беседу миссис Фэрфакс и Джен за чаем вечером после бегства гаруна. Там нет ничего прямым текстом - и тем не менее все сказано. Позже миссис Фэрфакс и вовсе будет откровеннее откровенного: «Я с самого начала замечала, что он относится к вам по-особому. Бывали минуты, когда подобное предпочтение тревожило меня, внушало желание остеречь вас, но мне не хотелось указать даже на возможность чего-то дурного. Я знала, что подобное предположение поразит вас или оскорбит. А вы были такой тактичной, скромной и благоразумной! И я надеялась, что вы сами сумеете защитить себя».
Впрочем, вернемся к нечутким джентльменам. Дарси объективнее, но он все-таки снаружи. Эдвард же внутри и влюблен по уши. Для него все выглядит как-то так: если Она до сих пор не бросилась мне на шею, значит, Она меня не любит. Или как там интеллигентно - хотя беседует с удовольствием, ответным чувством не поощряет.
Как должна поощрить Бингли Джейн Беннет, понятно, Остин все прописала. А как должна поощрить Эдварда Джен Эйр? Уж не следовало ли ей в ту ночь, когда она на свою голову спасла своего работодателя, не пытаться высвободить свою руку, а, напротив, кинуться в объятия спасенного и, ээээ, делом доказать ему свою любовь?
Вот, видимо, да. Но раз не вышло, почему Эдвард должен страдать дальше один? Пусть она тоже страдает, тем более что он же не столько для себя, сколько для пользы дела, чтобы она видела, мучилась, оценила, что теряет, возгорелась, таки кинулась в объятия работодателя и вообще дала. То есть дала доказательство любви, конечно. Тут ей уже деваться будет некуда, и она, конечно, согласится взамуж. А он, как благородный джентльмен, разумеется, женится. То есть не женится, жениться он не может, но он с апломбом, достойным Бланш, давно сказал себе, что Он Достоин («Мое право любить и быть любимым казалось мне неоспоримым и абсолютно логичным»), а потому он, как благородный джентльмен, сделает вид, что женится, ибо не хочет ранить единственную, любимую, отраду сердца, цветок печени и так далее, уж наговорить Эдвард всегда наговорит.
Но, может быть, он не считает ревность таким уж болезненным чувством? Отнюдь. «Вы никогда не испытывали ревности, мисс Эйр, не правда ли? Ну разумеется, нет. И спрашивать незачем: вы ведь никогда не влюблялись... настанет день, когда вы окажетесь в теснине, когда поток жизни превратится в кипящую пену, водовороты, рев дробящихся валов. И вы либо превратитесь в атомы на острых камнях, либо вас подхватит особенно могучая волна и унесет в более спокойные воды, в которых плыву сейчас я».
Однако экий же козел не очень все это приглядно. Особенно когда читаешь, как мучится Джен. А главное, эта длительная пытка, мелкие предательства и разнокалиберные манипуляции Эдварда совершенно напрасны. Вот чего совсем не люблю и не понимаю, так это когда боль (а в данном случае - много, много боли) человеку причиняют зря. На момент трусливого бегства Эдварда Джен уже его любит.
«...я не оскорбила себя рабским признанием, будто стою настолько ниже него, что не смею допускать подобные мысли. Напротив, я просто сказала:
«С хозяином Тернфилда у тебя нет ничего общего: просто он платит тебе за то, что ты учишь и воспитываешь его протеже, и будь довольна, что он оказывает тебе то уважение и ту доброту, на какие ты имеешь право, добросовестно исполняя свои обязанности. Не сомневайся: это единственная связь между тобой и им, которую он признает серьезно. А потому не отдавай ему свои лучшие чувства, свои восторги, муки и тому подобное. Он не ровня тебе, держись своей касты и из уважения к себе не отдавай всю силу любви твоего сердца, твоей души тому, кому твой дар не нужен и может вызвать лишь презрение».
Я продолжала изо дня в день спокойно исполнять свои обязанности, но нередко меня посещали неясные мысли, что есть причины, по которым мне следует расстаться с Тернфилдом, и я невольно начинала сочинять объявления в газеты и прикидывать, какое место могло бы меня устроить. Таким мыслям я предела не клала: пусть себе созреют и приносят плоды, если это возможно».
Нехило бы так Эдвард попал, заявись он в Торнфильд, а ему Джен заявление на стол и фиксированную дату отъезда.
А ведь ему вовсе не надо являться с обществом и предполагаемой невестой, распушать хвост и всячески выпендряться - ему достаточно просто вернуться. Вот смотрите, Эдвард еще слова не сказал, и Бланш не выступила, и вообще он, как товарищ Саахов, ничего не сделал, только вошел.
«Едва я убедилась, что его внимание приковано к ним [дамам] и я могу не опасаясь смотреть туда, как мои глаза оказались прикованы к его лицу. Я не могла совладать со своими веками: они упрямо поднимались, и зрачки обращались на него. Я смотрела и испытывала горькую радость, несравненную, и все же болезненную радость - чистейшее золото со стальным острием муки, радость, подобую той, какая может охватить умирающего от жажды человека, знающего, что источник, до которого он с таким трудом добрался, отравлен, и все же страстно припадающего губами к божественной влаге... Неужели всего несколько дней тому назад я мысленно твердила, что нас соединяет лишь жалованье, которое он мне платит? Неужели я приказала себе думать о нем только как о моем нанимателе? Кощунство против Природы! Все мои лучшие, истинные, сильные чувства сосредоточились на нем. Я знаю, что должна скрывать это, должна задушить надежду, должна помнить, что для него я ничего не значу. Ведь когда я говорю о нашем духовном родстве, я... имею в виду лишь общность некоторых наших интересов и чувств. Значит, я должна без конца повторять, что нас навеки разделяет пропасть, и все же, пока я дышу и мыслю, я должна его любить».
Довольно часто, когда речь заходит о «Джен Эйр», можно услышать, что, дескать, героиня не может любить свободно а главное, свободно трахаться, и тем скучна. Я бы мягко заметила, что любить свободно вообще нельзя. Примерно так же, как играть со спичками / АК-47 / мегатонными бомбами (подчеркнуть нужное в зависимости от силы чувства). Любовь - большая сила, иногда даже великая, и с ней, как с любой силой, следует обращаться разумно. Что секс должен быть безопасным, в наше время уже вроде бы даже дураки поняли (хотя коллеги из КВД регулярно убеждают меня в обратном). Впрочем, не будем о низменном, будем о высоком. Мы в ответе за то, что делаем со своей душой, так-то если. То, как уважает свою душу и свое чувство Джен, следует видеть, понимать, ценить - и почтительно учиться делать то же самое.
С уважением же к Эдварду у героини дело обстоит все хуже, а с доверием совсем никуда.
«Я уже призналась тебе, читатель, что полюбила мистера Рочестера и не могла его разлюбить потому лишь, что он перестал меня замечать, потому лишь, что я могла проводить часы в одной комнате с ним и он ни разу не обращал на меня ни единого взгляда, потому лишь. что я видела, как им всецело завладела знатная красавица, которая брезговала коснуться меня и оборкой платья... Я не могла его разлюбить... потому лишь, что я ежечасно наблюдала его манеру ухаживать, которая, хотя и была небрежной, более рассчитанной на то, чтобы не он искал, но его искали, очаровывала именно этой небрежностью, а гордость делала ее неотразимой.
...я не испытывала ревности, во всяком случае, очень редко. Мучившую меня боль это слово не объяснило бы. Мисс Ингрэм стояла ступенью ниже ревности, была недостойна этого чувства... Она была вся напоказ, но ни в чем не настоящая; она обладала прекрасной внешностью, многими светскими талантами, но ее ум был убогим, сердце пустым от природы... Она не была доброй, она не умела мыслить самостоятельно и повторяла звучные фразы, вычитанные из книг, и никогда не высказывала - никогда не имела! - собственного мнения. Она превозносила сильные чувства, но не знала, что такое сочувствие и жалость. В ее характере не было ни мягкости, ни искренности. И очень часто она выдавала это, без всякого повода давая волю злобной неприязни, которую питала к маленькой Адели... Не только мои глаза следили за этими проявлениями истинного характера - и следили внимательно, прикаков долговременный каков долговременный стально, проницательно. Да! Будущий жених, мистер Рочестер, держал свою суженую под неусыпным наблюдением, и вот этот-то здравый смысл, эта его настороженность, это ясное и полное представление о недостатках его красавицы, это явное отсутствие страсти к ней и были неиссякаемым источником моих мук.
Я видела, что он намерен жениться на ней ради ее знатности, или, возможно... потому что ее положение в свете и родственные связи его устраивали. Я чувствовала, что он не подарил ей свою любовь и не в ее силах завладеть этим сокровищем... видеть, как мисс Ингрэм прилагает все усилия обворожить мистера Рочестера, видеть бесплодность этих усилий и ее неспособность понять, что она вновь и вновь терпит неудачу, хотя самодовольно верит в меткость своих стрел, видеть, как она торжествующе поздравляет себя с победой, тогода как на самом деле ее гордыня и самовлюбленность все дальше и дальше отодвигают желанную цель, - видеть все это и было мукой, борьбой между ежеминутным волнением и необходимостью безжалостно его подавлять».
Весь этот танец флирта и кокетства совершенно искуственен, причем с обеих сторон. «...он не нравится ей по-настоящему, не вызывает у нее истинного чувства! Не то она не стала бы так щедро чеканить свои улыбки, столь непрестанно блистать взорами, столь тщательно изыскивать позы и без устали пленять».
Да, Джен любит Эдварда все больше и больше, вернее, прощает ему все больше и больше. «Прежде я стремилась изучить все грани его характера, и хорошие, и дурные, беспристрастно взвесить их и вынести столь же беспристрастное суждение. Теперь же дурного я вообще не видела».
С другой стороны, стоит ли оно того? Другими словами, насколько долгоиграющим будет такое отношение со стороны Джен?
«Пока я еще ничего не сказала в осуждение плана мистера Рочестера вступить в брак по расчету ради связей своей избранницы. Я была удивлена, когда обнаружила, что таково его намерение. Мне казалось маловероятным, чтобы подобный человек в выборе жены руководствовался столь меркантильными соображениями, но... все их сословие следовало этим принципам, и я полагала, что на то есть причины, недоступные моему пониманию... Впрочем, я становилась все снисходительнее к моему патрону не только в этом вопросе, но и в других: я забывала любые его недостатки, которые прежде так бдительно выискивала».
Полагала, становилась и забывала. Все это временно и когда-нибудь прекратится, а с Эдварда спросится, потому что простить - не значит забыть и перестать учитывать. А что для него это будет страшнейшей, ужасающей неожиданностью, так это же Эдвард.
Хотя, возможно, он просто все ставит на одну карту. Главное добиться своего сейчас, а там хоть трава не расти. Нынче хороши все средства, а когда девушке будет уже некуда деваться, можно выдохнуть с облегчением. Как он там «словно про себя» бормочет в ночь их любовного объяснения? «В этом искупление, искупление... разве я не нашел ее без друзей, сирой и безутешной? Разве я не буду хранить, лелеять и утешать ее? Разве в моем сердце нет любви, а в моем решении - неколебимой твердости?»
Разве в его голове есть мозги? Впрочем, от любви люди глупеют. Да и страданиями Джен Эдвард нисколько не наслаждается, напротив, следит за ней как ястреб, и стоит ей выйтикаков долговременный из гостиной, вылетает за ней на лестницу, бросив Бланш, дабы спросить, как Джен поживает. Увидев же ее слезы, и вовсе расклеивается: «Спокойной ночи, моя... - Он умолк, закусил губу и ушел, не оглянувшись». Но приходить в пыточную каждый вечер приказать не забывает.
Страшная сила - дурак с Планом. Впрочем, Джен по жизни везет именно на таких мужчин.
(продолжение следует)