В этот день родились два писателя ХХ века с очень разной судьбой
Оригинал взят у kir_a_m в В этот день родились два писателя ХХ века с очень разной судьбой
Оба имели талант, оба получили Нобелевскую премию. Один был обласкан властью, другой сначала ей посажен, затем выслан из страны. И знакомым нужно быть с творчеством обоих.
Михаил Шолохов (24 мая 1905 - 21 февраля 1984)
Она на минуту задержалась в дедовой горнице. Постояла возле угольного столика, тупо глядя на стопку церковных книг, сложенных под образами.
- Дедуня, у тебя бумага есть?
- Какая бумага? - Дед поверх очков собрал густую связку морщин.
- На какой пишут.
Дед Гришака порылся в Псалтыре и вынул смятый, провонявший затхлым канунным медом и ладаном лист.
- А карандаш?
- У отца спроси. Иди, касатка, не мешайся.
Карандашный огрызок добыла Наталья у отца. Села за стол, мучительно передумывая давно продуманное, вызывавшее на сердце тупую ноющую боль. Утром она, посулив Гетьку водки, снарядила его в Ягодное с письмом:
"Григорий Пантелевич!
Пропиши мне, как мне жить, и навовсе или нет потерянная моя жизня? Ты ушел из дому и не сказал мне ни одного словца. Я тебя ничем не оскорбила, и я ждала, что ты мне развяжешь руки и скажешь, что ты ушел навовсе, а ты отроился от хутора и молчишь, как мертвый. Думала, сгоряча ты ушел, и ждала, что возвернешься, но я разлучать вас не хочу. Пущай лучше одна я в землю затоптанная, чем двое. Пожалей напоследок и пропиши. Узнаю - буду одно думать, а то я стою посередь дороги. Ты, Гриша, не серчай на меня, ради Христа.
Наталья".
Иосиф Бродский (24 мая 1940 - 28 января 1996)
x x x
Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.
24 мая 1980
Оба имели талант, оба получили Нобелевскую премию. Один был обласкан властью, другой сначала ей посажен, затем выслан из страны. И знакомым нужно быть с творчеством обоих.
Михаил Шолохов (24 мая 1905 - 21 февраля 1984)
Она на минуту задержалась в дедовой горнице. Постояла возле угольного столика, тупо глядя на стопку церковных книг, сложенных под образами.
- Дедуня, у тебя бумага есть?
- Какая бумага? - Дед поверх очков собрал густую связку морщин.
- На какой пишут.
Дед Гришака порылся в Псалтыре и вынул смятый, провонявший затхлым канунным медом и ладаном лист.
- А карандаш?
- У отца спроси. Иди, касатка, не мешайся.
Карандашный огрызок добыла Наталья у отца. Села за стол, мучительно передумывая давно продуманное, вызывавшее на сердце тупую ноющую боль. Утром она, посулив Гетьку водки, снарядила его в Ягодное с письмом:
"Григорий Пантелевич!
Пропиши мне, как мне жить, и навовсе или нет потерянная моя жизня? Ты ушел из дому и не сказал мне ни одного словца. Я тебя ничем не оскорбила, и я ждала, что ты мне развяжешь руки и скажешь, что ты ушел навовсе, а ты отроился от хутора и молчишь, как мертвый. Думала, сгоряча ты ушел, и ждала, что возвернешься, но я разлучать вас не хочу. Пущай лучше одна я в землю затоптанная, чем двое. Пожалей напоследок и пропиши. Узнаю - буду одно думать, а то я стою посередь дороги. Ты, Гриша, не серчай на меня, ради Христа.
Наталья".
Иосиф Бродский (24 мая 1940 - 28 января 1996)
x x x
Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.
24 мая 1980