(no subject)
Третьи сутки без собаки кажутся вечностью.
Ничего не изменилось, все так же лето за окном, все так же светит солнце, люди куда-то спешат, люди гуляют с собаками. А у меня больше нет собаки.
Только на кухне стоят ее миски, и я наливаю воды, потому что мало. На кресле поводки и ошейники, в углу лежит игрушка, в другом -- недогрызенная косточка, а в комнате на столе пеленки, лекарства и шприцы.
Я по-прежнему просыпаюсь в пять утра, хоть мы и не гуляли почти месяц, с тех пор как у нее отказали лапы.
И в шесть часов вечера привычно встаю и иду за поводком.
Постоянно кажется, что вот-вот сейчас раздастся стук когтей по паркету. Что сама носом откроет дверь и скажет свое фирменное "Ух-ууу". Ищу ее взглядом по квартире, вздрагиваю, когда на улице плачет ребенок -- в последние дни донечка очень плакала. Вздрагиваю от собачьего лая, отворачиваюсь от всех встреченных собак.
Огромная, огромная не зарастающая и незаживающая дыра в сердце.
Ничего не изменилось, все так же лето за окном, все так же светит солнце, люди куда-то спешат, люди гуляют с собаками. А у меня больше нет собаки.
Только на кухне стоят ее миски, и я наливаю воды, потому что мало. На кресле поводки и ошейники, в углу лежит игрушка, в другом -- недогрызенная косточка, а в комнате на столе пеленки, лекарства и шприцы.
Я по-прежнему просыпаюсь в пять утра, хоть мы и не гуляли почти месяц, с тех пор как у нее отказали лапы.
И в шесть часов вечера привычно встаю и иду за поводком.
Постоянно кажется, что вот-вот сейчас раздастся стук когтей по паркету. Что сама носом откроет дверь и скажет свое фирменное "Ух-ууу". Ищу ее взглядом по квартире, вздрагиваю, когда на улице плачет ребенок -- в последние дни донечка очень плакала. Вздрагиваю от собачьего лая, отворачиваюсь от всех встреченных собак.
Огромная, огромная не зарастающая и незаживающая дыра в сердце.