Отец Лукиан. Монастырское житие, записки ни о чем.
Светлой памяти Алексея А.
На раздолбанном микроавтобусе встречал меня у поезда отец Лукиан, мы ехали в его владения, заброшенный в далеком городе Б. монастырь. Асфальт кончился, зеленая "труповозка" с дырявым дном периодически потряхивала. "Ты ноги сюда не ставь, картонку продавишь", заботливо напутствовал меня отче.
"Где жить -то будешь ? У нас в гостевой, или в приходском доме?" - спросил батюшка. Монахов в монастыре было ровно двое, иеромонах Андрей и сам настоятель отец Лукиан, помощников залетных и не очень, стабильно обреталось не больше пяти.
"У нас сейчас в монастыре много народу: Димка, Макс, Андрей и еще один Максим, он у нас теперь в городке все время живет. Отслужил в армии, мать его за это время вроде как замуж вышла, сказала, что не особенно его ждет в однушке. Вот до дома не доехал, теперь у нас остался, на пельменный завод устроился, уговариваю, чтоб женился. Ленка от него беременная, вот бы и семьей обзавелся." Поскромничав, соглашаюсь жить отдельно. "Ну как хочешь", - сказал отче.
Поспать мне с дороги так и не удалось. Злобные мухи и оводы решили испить столичной кровушки, мстительно кружили без передыху и отступать не собирались. В Первопрестольной нынче гарь, смог, а здесь, у отца Лукиана свежо и привольно. Говорят, именно сюда, в незамерзающие топи, привел Сусанин поляков. Вот только сейчас болота подсохли, и оводов развелось жуть сколько.
В приходском доме шаром покати, то есть, нет ничего, даже воды. Чтобы умыться за водой надо идти к колодцу. Печь топить я не умею, и понимаю, что не научусь. Беру ведро, открываю дверь и нос к носу сталкиваюсь с пожилой парочкой неопределенного возраста. "Здрасти", - говорят они, и без стеснения в упор разглядывают меня, стоя на дорожке. Шоу "за стеклом" в мои планы не входит, я понимаю, что аборигенам теперь есть чем заняться долгими летними вечерами.
Их взгляды точь-в-точь, как у папуасов из фильма про миссию мира Анжелины Джоли в Африку, доверчивые и слегка замутненные. Плюнув на "неудобно", оставляю ведра с водой на радость мухам, закрываю приходской домик и топаю в гостевую. Там присоединяюсь к разношерстной публике, круглый год тусящей у отца Лукиана. Вместе не так жутко. А ночью здесь действительно витает в воздухе инфернальная жуть. Тишина давящая и темнота хоть глаз коли.
Сам отец Лукиан фигура на редкость колоритная. Он москвич, раньше был толстым, но случилась с ним в молодости язва желудка, прободение, думал помрет, тем более, что произошло это в провинции. Побывав за гранью, он выжил и решил, что пойдет в монастырь. Приметил его у себя один епископ, постриг, рукоположил в иеромонахи.
В столице, в местном "Седьмом континенте" отца Лукиана все знают, трудно батюшку не запомнить - поверх подрясника, (шикарного надо сказать, красного или зеленого), в зависимости от погоды, надето настоящее командирское кожаное пальто времен еще до Второй мировой и шляпа из славных 90-х. На стене в комнате у него висит пейзаж, а-ля "Грачи прилетели", с надписью: "Отцу Лукиану, от Вологодской братвы".
С тех пор так и мотается отец иеромонах между Москвой и монастырем в Б. Тащит в монастырь все: старую посуду, одежду, постельное белье. Периодически спрашивает, не надо ли мне чего, а то пожертвовали, а на престоле к Пасхе нет ни красного воздуха, ни покровцов. Я любительница всяких штучек, типа фарфоровых голубей или ваз-ракушек. Иногда покупаю у него всякую всячину, но чаще всего он дарит мне понравившуюся вещь просто так.
В монастыре много чего нет, например крыши в центральном соборе. Собор хорош, однако без куполов, и дыра в центре. То ли еще немцы снаряд скинули, то ли сама крыша обвалилась. "Ты по центру не ходи, кирпичи падают, мы придел отремонтировали, там служим". Отцу Лукиану лучше не перечить, проверено - себе дороже выйдет.
То ли правда в будущее зрит, то ли развил в себе интуицию. Однажды, стал спешно надевать на себя подрясник, крест, причесался, очки надел. "Отец Владимир сейчас придет". "Откуда ты знаешь ? - Чувствую", - говорит. Не поверив, начинаю подшучивать, ровно до тех пор, пока не раздается звонок в дверь. Вот так и смейся над ним. У отца Лукиана шикарные длинные кудри, на зависть многим девицам, но его беда - колтуны. Он нещадно дерет свою гриву щеткой, пока кудри не превратятся в подобие расчесанного мочала и только тогда перехватывает их резинкой.
Спрашиваю: "Отчего у тебя крест на колокольне кривой?"
"Красноармейцы хотели свернуть, полез один, да насмерть расшибся. Больше на колокольню никто не пытался лезть и крест ломать".
Кривой крест не единственная достопримечательность в монастыре у отца Лукиана. Начали копать территорию, да и выкопали кости, черепа. Не дает отче закопать их на прежнее место, говорит, что сделает гробницу, и в храме их под плиту положит. Вроде бы братию прямо у стены и расстреливали, заодно и осужденных из города, свезли и к стенке монастырской поставили. Соседство через стенку с коробом, полным костей, меня сильно напрягает, и я не могу заснуть ночью.
Да еще и братва местная повадилась собираться на разборки около монастырского забора. Забор - это сильно сказано. С одной стороны его просто нет - там раньше был ров с водой, плавно переходящий в болото. Хилые колышки сбитые в ряд тоже вряд ли смогут остановить разбушевавшихся молодцов, выясняющих отношения с пришельцами с гор. Лишь когда утром мальчишка лет 12-ти с магнитофоном под матерные частушки выгоняет коров, я забываюсь сном.
До плиты и гробницы у отца Лукиана никак руки не доходят, так и стоит пока коробка в укромном месте. Зато купола скоро должны поставить. Временные купола должны украсить собой пять глав монастырского храма, и защитить его от снега и дождя. На солнце они сияют жестяным металлическим блеском, напоминая чешую диковинных рыб.
Вороны - настоящий бич монастыря - они уже сожрали Фимкиных щенков, пока та бегала куда-то, остался один единственный собакин сын. Почетную обязанность гонять ворон, ежели они соберутся стаей на дворе, поручают мне, как самому бесполезному обитателю гостевого домика. Готовить я толком не умею, пельмени, купленные в местном магазине, пока их несешь, слипаются в комок. Комки теста и мяса есть можно, но противно. Отец Лукиан никогда не ест мяса, поэтому в меню, если нет поста, круглогодично только рыба и роскошь - акриды, (креветки), когда отче приезжает в Москву.
В конце концов, надо мной берет шефство некий Андрюха. Помидоры и огурцы он режет с невероятной ловкостью и быстротой, из рыбных консервов делает очень вкусный суп. Местные девки перелезали через забор, чтобы поглазеть на Андрюху, он действительно хорош: высок, строен, быстроглаз и черноволос, слывет сердцеедом, но манеры выдают в нем бывшего заключенного. Говорит, что ушел бы в монастырь навсегда, но без мяса и женщин жить не может. У него послушание - рубить коровьи кости для Фимки и готовить. Кости с остатками мяса привозит по договоренности местный пельменный завод.
В монастыре живут еще и коты - один из них Васик, рыжий недоросток. Ласковый и облезлый, кто-то из местных кинул его в сугроб и Васик отморозил себе и хвост и уши, но в монастыре "на костях" отъелся за зиму, а летом превратился в грозу голубей: ловит и отъедает голову. Почему-то остальное не ест, и безглавые голуби периодически попадаются на крыльце и тропинке.
Смирившись со своей бесполезностью, присоединяюсь к вечерней трапезе. Отец Лукиан достает старые граненые рюмки на ножке. Жары ради, накрывают клеенкой стол во дворе. Ночью, целый рой белых и желтых мотыльков вьется вокруг плафона и вокруг нас, заставляя вспомнить персонажей Маркеса.
Столичные знакомцы отца Лукиана привезли в монастырь бельгийский шоколад, белый, молочный, черный, плитками и конфетами. Его отдают мне весь, за исключением огромного шоколадного зайца, он уже кому-то обещан. Не похудеешь тут с ними, на монастырских харчах.
" А где здесь можно помыться?", спрашиваю. "Мы в жару ездим на озеро, должны были там реактор строить, но случился Чернобыль, стройку отменили, а котлованы остались, теперь там озера, рыбу ловят, там моемся". Как альтернатива для ленивых конечно есть летний душ: каркас из досок, ведро на веревке, клеенчатая занавеска.
"Первые семь лет тяжело, потом привыкаешь" - шутит монах № 2 отец Андрей. Есть у него одна слабость - в свободное время вечером в гостевом доме он смотрит на кассете один и тот же фильм, где снимался будущий о. Иван Охлобыстин.
Осваиваю некоторые премудрости жития монастырского: хожу к колодцу за водой. Аномальная жара даже в болотистой местности дает о себе знать, воды можно за раз набрать только одно ведро, дальше в ведре уже не вода, а желтая муть. Опрокинув на себя пару ведер можно жить дальше.
Оводы достали всех, ноги у меня покрылись сплошной крапчатой сыпью, и отец Лукиан дает отмашку ехать всем на целебный источник. Как отче узнал о нем - загадка. Ехали на том же зеленом автобусе с картонным дном на переднем сиденье. Родник в чистом поле, вода в нем близка к нулю, вокруг на несколько километров ни души. Ноги приятно окунуть в холодную воду, и, о чудо ! Опухшие волдыри буквально сразу перестают зудеть, а на следующий день почти заживают.
Погостив, собираюсь ехать домой. "Люстру забери, сейчас ребята тебе снимут",- говорит отец Лукиан. Старинная, пожертвованная кем-то громадина с бронзовыми цепями весит килограмм десять и висит в келье у батюшки. "Не довезу, тяжело, отче",- даю я задний ход, и с легкой сумкой покидаю гостеприимный домик, за эти недели ставший почти родным. Жара в Москве уже сменилась сыростью и холодом. Я еду в вагоне в козьем свитере отца Лукиана с сумкой через плечо, зеленые босоножки холода ради обуты на х/б носки.
В метро замечаю любопытные взгляды, "понаехали тут", и понимаю, да, мой вид далек от гламурного шика, а посмуглевшее лицо напрашивается проверить прописку. Милиционер долго и недоверчиво всматривается в запись в паспорте "Место рождения г. Москва" и сличает фото на документе.
Уже зимой я узнаю, что люстру из молочно-белого стекла после моего отъезда разбил послушник. Чего он забыл на потолке непонятно, может овода хотел пришибить, но лишил келию лампы. Узнав это - испытываю горькое чувство сожаления, ведь знала же, что отец Лукиан ничего не говорит просто так.
После кончины отца Лукиана я написала письмо в монастырь, где спрашивала, действительно ли крест ломали в 20-х годах красноармейцы, а у стены храма расстреливали местных жителей и братию? Оттуда ответили, что такими точными сведениями не располагают. Останки неизвестных уже захоронены, поставлен памятный крест. Временные купола заменили на капитальные, храм восстановили. Но я то знаю, что все было именно так, как рассказывал отец Лукиан.
На раздолбанном микроавтобусе встречал меня у поезда отец Лукиан, мы ехали в его владения, заброшенный в далеком городе Б. монастырь. Асфальт кончился, зеленая "труповозка" с дырявым дном периодически потряхивала. "Ты ноги сюда не ставь, картонку продавишь", заботливо напутствовал меня отче.
"Где жить -то будешь ? У нас в гостевой, или в приходском доме?" - спросил батюшка. Монахов в монастыре было ровно двое, иеромонах Андрей и сам настоятель отец Лукиан, помощников залетных и не очень, стабильно обреталось не больше пяти.
"У нас сейчас в монастыре много народу: Димка, Макс, Андрей и еще один Максим, он у нас теперь в городке все время живет. Отслужил в армии, мать его за это время вроде как замуж вышла, сказала, что не особенно его ждет в однушке. Вот до дома не доехал, теперь у нас остался, на пельменный завод устроился, уговариваю, чтоб женился. Ленка от него беременная, вот бы и семьей обзавелся." Поскромничав, соглашаюсь жить отдельно. "Ну как хочешь", - сказал отче.
Поспать мне с дороги так и не удалось. Злобные мухи и оводы решили испить столичной кровушки, мстительно кружили без передыху и отступать не собирались. В Первопрестольной нынче гарь, смог, а здесь, у отца Лукиана свежо и привольно. Говорят, именно сюда, в незамерзающие топи, привел Сусанин поляков. Вот только сейчас болота подсохли, и оводов развелось жуть сколько.
В приходском доме шаром покати, то есть, нет ничего, даже воды. Чтобы умыться за водой надо идти к колодцу. Печь топить я не умею, и понимаю, что не научусь. Беру ведро, открываю дверь и нос к носу сталкиваюсь с пожилой парочкой неопределенного возраста. "Здрасти", - говорят они, и без стеснения в упор разглядывают меня, стоя на дорожке. Шоу "за стеклом" в мои планы не входит, я понимаю, что аборигенам теперь есть чем заняться долгими летними вечерами.
Их взгляды точь-в-точь, как у папуасов из фильма про миссию мира Анжелины Джоли в Африку, доверчивые и слегка замутненные. Плюнув на "неудобно", оставляю ведра с водой на радость мухам, закрываю приходской домик и топаю в гостевую. Там присоединяюсь к разношерстной публике, круглый год тусящей у отца Лукиана. Вместе не так жутко. А ночью здесь действительно витает в воздухе инфернальная жуть. Тишина давящая и темнота хоть глаз коли.
Сам отец Лукиан фигура на редкость колоритная. Он москвич, раньше был толстым, но случилась с ним в молодости язва желудка, прободение, думал помрет, тем более, что произошло это в провинции. Побывав за гранью, он выжил и решил, что пойдет в монастырь. Приметил его у себя один епископ, постриг, рукоположил в иеромонахи.
В столице, в местном "Седьмом континенте" отца Лукиана все знают, трудно батюшку не запомнить - поверх подрясника, (шикарного надо сказать, красного или зеленого), в зависимости от погоды, надето настоящее командирское кожаное пальто времен еще до Второй мировой и шляпа из славных 90-х. На стене в комнате у него висит пейзаж, а-ля "Грачи прилетели", с надписью: "Отцу Лукиану, от Вологодской братвы".
С тех пор так и мотается отец иеромонах между Москвой и монастырем в Б. Тащит в монастырь все: старую посуду, одежду, постельное белье. Периодически спрашивает, не надо ли мне чего, а то пожертвовали, а на престоле к Пасхе нет ни красного воздуха, ни покровцов. Я любительница всяких штучек, типа фарфоровых голубей или ваз-ракушек. Иногда покупаю у него всякую всячину, но чаще всего он дарит мне понравившуюся вещь просто так.
В монастыре много чего нет, например крыши в центральном соборе. Собор хорош, однако без куполов, и дыра в центре. То ли еще немцы снаряд скинули, то ли сама крыша обвалилась. "Ты по центру не ходи, кирпичи падают, мы придел отремонтировали, там служим". Отцу Лукиану лучше не перечить, проверено - себе дороже выйдет.
То ли правда в будущее зрит, то ли развил в себе интуицию. Однажды, стал спешно надевать на себя подрясник, крест, причесался, очки надел. "Отец Владимир сейчас придет". "Откуда ты знаешь ? - Чувствую", - говорит. Не поверив, начинаю подшучивать, ровно до тех пор, пока не раздается звонок в дверь. Вот так и смейся над ним. У отца Лукиана шикарные длинные кудри, на зависть многим девицам, но его беда - колтуны. Он нещадно дерет свою гриву щеткой, пока кудри не превратятся в подобие расчесанного мочала и только тогда перехватывает их резинкой.
Спрашиваю: "Отчего у тебя крест на колокольне кривой?"
"Красноармейцы хотели свернуть, полез один, да насмерть расшибся. Больше на колокольню никто не пытался лезть и крест ломать".
Кривой крест не единственная достопримечательность в монастыре у отца Лукиана. Начали копать территорию, да и выкопали кости, черепа. Не дает отче закопать их на прежнее место, говорит, что сделает гробницу, и в храме их под плиту положит. Вроде бы братию прямо у стены и расстреливали, заодно и осужденных из города, свезли и к стенке монастырской поставили. Соседство через стенку с коробом, полным костей, меня сильно напрягает, и я не могу заснуть ночью.
Да еще и братва местная повадилась собираться на разборки около монастырского забора. Забор - это сильно сказано. С одной стороны его просто нет - там раньше был ров с водой, плавно переходящий в болото. Хилые колышки сбитые в ряд тоже вряд ли смогут остановить разбушевавшихся молодцов, выясняющих отношения с пришельцами с гор. Лишь когда утром мальчишка лет 12-ти с магнитофоном под матерные частушки выгоняет коров, я забываюсь сном.
До плиты и гробницы у отца Лукиана никак руки не доходят, так и стоит пока коробка в укромном месте. Зато купола скоро должны поставить. Временные купола должны украсить собой пять глав монастырского храма, и защитить его от снега и дождя. На солнце они сияют жестяным металлическим блеском, напоминая чешую диковинных рыб.
Вороны - настоящий бич монастыря - они уже сожрали Фимкиных щенков, пока та бегала куда-то, остался один единственный собакин сын. Почетную обязанность гонять ворон, ежели они соберутся стаей на дворе, поручают мне, как самому бесполезному обитателю гостевого домика. Готовить я толком не умею, пельмени, купленные в местном магазине, пока их несешь, слипаются в комок. Комки теста и мяса есть можно, но противно. Отец Лукиан никогда не ест мяса, поэтому в меню, если нет поста, круглогодично только рыба и роскошь - акриды, (креветки), когда отче приезжает в Москву.
В конце концов, надо мной берет шефство некий Андрюха. Помидоры и огурцы он режет с невероятной ловкостью и быстротой, из рыбных консервов делает очень вкусный суп. Местные девки перелезали через забор, чтобы поглазеть на Андрюху, он действительно хорош: высок, строен, быстроглаз и черноволос, слывет сердцеедом, но манеры выдают в нем бывшего заключенного. Говорит, что ушел бы в монастырь навсегда, но без мяса и женщин жить не может. У него послушание - рубить коровьи кости для Фимки и готовить. Кости с остатками мяса привозит по договоренности местный пельменный завод.
В монастыре живут еще и коты - один из них Васик, рыжий недоросток. Ласковый и облезлый, кто-то из местных кинул его в сугроб и Васик отморозил себе и хвост и уши, но в монастыре "на костях" отъелся за зиму, а летом превратился в грозу голубей: ловит и отъедает голову. Почему-то остальное не ест, и безглавые голуби периодически попадаются на крыльце и тропинке.
Смирившись со своей бесполезностью, присоединяюсь к вечерней трапезе. Отец Лукиан достает старые граненые рюмки на ножке. Жары ради, накрывают клеенкой стол во дворе. Ночью, целый рой белых и желтых мотыльков вьется вокруг плафона и вокруг нас, заставляя вспомнить персонажей Маркеса.
Столичные знакомцы отца Лукиана привезли в монастырь бельгийский шоколад, белый, молочный, черный, плитками и конфетами. Его отдают мне весь, за исключением огромного шоколадного зайца, он уже кому-то обещан. Не похудеешь тут с ними, на монастырских харчах.
" А где здесь можно помыться?", спрашиваю. "Мы в жару ездим на озеро, должны были там реактор строить, но случился Чернобыль, стройку отменили, а котлованы остались, теперь там озера, рыбу ловят, там моемся". Как альтернатива для ленивых конечно есть летний душ: каркас из досок, ведро на веревке, клеенчатая занавеска.
"Первые семь лет тяжело, потом привыкаешь" - шутит монах № 2 отец Андрей. Есть у него одна слабость - в свободное время вечером в гостевом доме он смотрит на кассете один и тот же фильм, где снимался будущий о. Иван Охлобыстин.
Осваиваю некоторые премудрости жития монастырского: хожу к колодцу за водой. Аномальная жара даже в болотистой местности дает о себе знать, воды можно за раз набрать только одно ведро, дальше в ведре уже не вода, а желтая муть. Опрокинув на себя пару ведер можно жить дальше.
Оводы достали всех, ноги у меня покрылись сплошной крапчатой сыпью, и отец Лукиан дает отмашку ехать всем на целебный источник. Как отче узнал о нем - загадка. Ехали на том же зеленом автобусе с картонным дном на переднем сиденье. Родник в чистом поле, вода в нем близка к нулю, вокруг на несколько километров ни души. Ноги приятно окунуть в холодную воду, и, о чудо ! Опухшие волдыри буквально сразу перестают зудеть, а на следующий день почти заживают.
Погостив, собираюсь ехать домой. "Люстру забери, сейчас ребята тебе снимут",- говорит отец Лукиан. Старинная, пожертвованная кем-то громадина с бронзовыми цепями весит килограмм десять и висит в келье у батюшки. "Не довезу, тяжело, отче",- даю я задний ход, и с легкой сумкой покидаю гостеприимный домик, за эти недели ставший почти родным. Жара в Москве уже сменилась сыростью и холодом. Я еду в вагоне в козьем свитере отца Лукиана с сумкой через плечо, зеленые босоножки холода ради обуты на х/б носки.
В метро замечаю любопытные взгляды, "понаехали тут", и понимаю, да, мой вид далек от гламурного шика, а посмуглевшее лицо напрашивается проверить прописку. Милиционер долго и недоверчиво всматривается в запись в паспорте "Место рождения г. Москва" и сличает фото на документе.
Уже зимой я узнаю, что люстру из молочно-белого стекла после моего отъезда разбил послушник. Чего он забыл на потолке непонятно, может овода хотел пришибить, но лишил келию лампы. Узнав это - испытываю горькое чувство сожаления, ведь знала же, что отец Лукиан ничего не говорит просто так.
После кончины отца Лукиана я написала письмо в монастырь, где спрашивала, действительно ли крест ломали в 20-х годах красноармейцы, а у стены храма расстреливали местных жителей и братию? Оттуда ответили, что такими точными сведениями не располагают. Останки неизвестных уже захоронены, поставлен памятный крест. Временные купола заменили на капитальные, храм восстановили. Но я то знаю, что все было именно так, как рассказывал отец Лукиан.