Жертва репрессий: Игорь Доброштан, Хлестаков из Воркутлага
Начнём для разнообразия с конца.
В 2016 году в Москве выходит сборник статей «Игорь Чубайс против Путина. Чем заменить «вертикаль власти». Вот цитата из этой книги: «Летом 1953 года началось Воркутинское восстание заключенных. Успешный бунт одной из бригад быстро перекинулся на весь лагерь, а спустя несколько недель повстанцам удалось освободить других узников. В результате 100 тысяч зэков, многие с оружием, пошли на захват радиостанции в Воркуте, но на подступах к городу «революция заключенных» была разорвана в клочья советской военно-бомбардировочной авиацией.
Вечная слава героям воркутинцам! Вечная слава Игорю Доброштану, одному из руководителей повстанцев!»
Игорь Чубайс, читающий им придуманный предмет «Россиеведение» в им созданном Институте мировых цивилизаций, в данном случае врёт как дышит: 100 тысяч зэков, бомбардировка с самолётов... Но я сейчас не буду разбирать его враньё. Меня интересует имя человека, которого славит профессор.
Игорь Михайлович Доброштан всплыл на мутной волне перестройки в 1987 г. На конференции общества «Мемориал» (признанного ныне иностранным агентом) бывший узник «сталинских лагерей» выступил с речью о возвращении советского гражданства А.И.Солженицыну:
«Товарищи! О людях судят не по доносам, не потому, что могут сделать с человеком органы безопасности, они могут всё сделать, любые документы могут преподнести (Аплодисменты). О людях судят по их делам (Аплодисменты). И если нам скажут, что Солженицын был 20 раз агентом МВД, мы знаем, что Солженицын был 15 лет гоним, преследуем и его хотели уничтожить.
А здесь выходят люди и говорят, что подождите, они нам какую-то справку дадут. Такой справкой для нас является вся его жизнь! (Аплодисменты)
Сегодня они это говорят о Солженицыне, а завтра скажут, что я гитлеровец, что я преступник, и что вы будете голосовать?!
Если вы будете верить им, ихним справкам, то моей ноги здесь не будет!»
(Цитирую по Википедии).
Во второй половине 1989 г. Игорь Доброштан появляется у другого бывшего заключённого - Мориса Гершмана в городе Абинске Краснодарского края. На пиджаке красуется орден Красной Звезды и два "поплавка" - один за МАИ, второй, по его словам, за юридический факультет университета, хотя, по словам Гершмана, «на нём чётко была обозначена его чисто техническая принадлежность».
Вскоре Харьковская киностудия уже снимает о Доброштане документальный фильм, а зарубежный журнал «Континент» (№2, 1989 г.) публикует объёмный очерк Ольги Бирюзовой «Я люблю тебя, жизнь».
БИРЮЗОВА Ольга Евгеньевна /сообщает журнал/ родилась в 1951 г. в Москве. В 1977 г. окончила Литературный институт им. Горького. Автор ряда повестей и рассказов.
В других источниках автор фигурирует под фамилией Бирюсова. Никаких её произведений, кроме данного очерка, я не обнаружила.
Стиль очерка, конечно, впечатляет. В нём чередуются, без всяких переходов, повествование от первого и от третьего лица, что несколько отдаёт манией величия и шизофренией. Но так даже лучше.
«У каждого человека есть кульминация в судьбе. У Доброштана, в его борьбе за жизнь против смерти, против мертвечины - это восстание в Воркуте, это «Меморандум». Меморандум советских рабов - советским подонкам. Мир не знал еще таких людей! С чем можно его сравнить? Спартак поднял восстание рабов, но он никакого меморандума не писал. Это меморандум отчаявшихся рабов, которые на все пошли и победили. /…/ «Меморандум» - это мощный толчок снизу. И «мафия» дрогнула! «Мафия» почувствовала этот мощный толчок, «мафия», которая весь народ держала за горло! Меморандум стукнул по голове всем и явился посылом к освобождению миллионов напрасно осужденных людей. В какой степени это повлияло? Никто не скажет - на сколько процентов. Но без него не было бы массового освобождения. Бомба разорвалась! Хрущев освободил тогда 20 миллионов человек».
Оцените накал пафоса! А вы думали, что заставило Хрущёва освободить 20 миллионов человек? (Их вообще-то столько за всё время существования ГУЛаг не было).
Из очерка О.Бирюзовой мы узнаём, что Доброштан воевал с 1943 года, был разведчиком 31 дивизии Сталинградской ордена Богдана Хмельницкого, ордена Красного Знамени 52 армии, контрразведчиком той же армии. Приводится выписка из его «боевой характеристики», подписанной зам. начальника ОКРСМЕРШ В.И.Линьковым: «Выполнял особо опасные задания по линии контрразведки в Румынии, Польше, Германии в 1943-1945 гг.» И даже был награждён орденом Красной Звезды.
А в 1948 году герой был арестован. «Решением Особого совещания лишен свободы сроком на 25 лет. В 1955 году руководил восстанием в Воркуте, в котором участвовало более 300 тысяч человек».
За что арестован? Ну ясно же - ни за что! Вот как пишет О.Бирюзова: «Хочется развернуться и заорать в бессилии:
- Господи! Да ни за что! - но голос опять вязнет в пустоте».
В речевом потоке, который то ли воспроизводит, то ли сама продуцирует О.Бирюзова, смешалось всё.
«В Воркуте за Сухобезводным пошла сплошная проволока, сплошные лагеря. И лесоповал».
Сухобезводное - посёлок городского типа в Горьковской (сейчас Нижегородской) области. От Воркуты это о-очень далеко. Ну и лесоповала в Воркуте не было, так как никогда не было и леса.
А после этого герой почему-то оказывается на Кировской пересылке… Такая вот география.
В Воркуте начальник почему-то «бывший у фашистов командантом (?) лагеря военнопленных». Замороженные трупы, сложенные штабелями (погодите ужасаться, осознайте сначала степень достоверности рассказа).
Дело в том, что Доброштан постоянно и вдохновенно врёт:
«При Деревянко привезли в Воркуту большой, до неба, памятник Сталину. Он состоял из кусков. Ставить памятник можно было только, верхнюю плиту подцепив за шею. Начальство все разбежалось. Бежал Деревянко, чтобы не видеть, как будет его возводить. Иоську за шею? Дело сделали на рассвете».
Вот только не было в Воркуте «памятника до неба, состоявшего из кусков». Памятник Сталину был, но небольшой. Как, кстати, не использовались при подавлении бунтов никакие танки: их тоже просто не было в Воркуте. Что им делать на Крайнем Севере, вдали от всех сухопутных границ?
Но О.Бирюзова радостно воспроизводит это враньё:
«В 1953 году на Воркуте было восстание. Лагерное начальство сумело убедить правительственную комиссию и лично генерала Масленникова в том, что восстали враги народа. Краснопогонники устроили на 29-й шахте кровавое воскресенье. Танки стреляли по беззащитным людям. Потом нквдешники фотографировали...
Они вытаскивали трупы за территорию лагеря и складывали композицию, они развешивали убитых на колючей проволоке, имитируя нападение. Им надо было отчитаться. И они «отчитались»: «заключенные нападали на них группами: одна группа, другая группа... за что были расстреляны». По слухам, погибло человек 30.
Всех, кто участвовал в восстании, свезли во Владимирский централ. Доброштан сидел в изоляторе на 7-й шахте, но каким-то образом тоже попал в число восставших».
Это он сам придумал, что участвовал в восстании 1953 г. Потом, правда, нашлись свидетели обратного - пришлось свалить всё на злодеев-«нквдешеников».
Чем же занимался в лагере Доброштан? Судя по его рассказам, в основном бил морду охранникам.
«За эти десять лет - 1386 дней карцера, бура и штрафных лагерей. На деле Доброштана было пять цветных полос: склонен к побегам, склонен к нападению на конвой, склонен..., склонен...
- Я в душе казак, запорожский казак. Я знаю, что будут в меня стрелять, убивать будут - я все равно не уступлю! Тут - на грани с фанатизмом. Нас, казаков, когда-то поляки сажали на кол, и мы умирали так».
Чуть что - заявлял им: «Я - Доброштан!» И все его знали.
Вот тут меня впервые посетило маленькое дежа вю. Что-то мне это напомнило.
«Только выйду куда-нибудь, уж и говорят: «Вон, говорят, Иван Александрович идёт!» А один раз меня приняли даже за главнокомандующего…»
Да. Это несёт пьяный Хлестаков в бессмертной комедии Гоголя «Ревизор».
И излияния Доброштана в изложении Бирюзовой мне не раз напомнят эту сцену…
А это просто не могу не процитировать:
« Это была уже не проверка, а прямое издевательство. Ночь. БУР (барак усиленного режима). Нары, печка холодная, уже остывшая, рядом - ящик с углем. На ящике том - тяжелая деревянная крышка.
Надзорслужба лагеря - Семоньков. /.../:
- Кто смерти не боится? Шаг вперед! - в руках у него пистолет.
«Ну, гад, - думаю. - Я смерти не боюсь!» - шагнул вперед.
Стреляет в меня! Раз! Я увертываюсь. Второй раз!
«Давай, - думаю, - бей,- думаю, - хватит, убивай!»
Стою! Стреляет! Сколько раз они в меня стреляли!!!
А вторая гильза застряла у него в стволе...
Тут я с того угольного ящика крышку хватаю, разворачиваюсь и - как ему... по голове она у него заскользила. Он упал».
Или вот:
«Был среди надзирателей ссучившийся вор, порвавший с блатным миром, слуга оперативников. Ходил в серой каракулевой кубанке. Раз дежурил он пьяный, вызывает меня:
- Ну!- наган приставил ко лбу, - прощайся с жизнью. - Как я дал по тому нагану! Он просил, чтобы я никому об этом случае не говорил - носить и применять оружие в зоне было запрещено».
А вот ещё:
«- Стройся на проверку! - в конце строй не сошелся у них на одного... Раз проверка, второй... утром на работу. А я лежу. Лежу, правда, не просто так, - привели меня в этот барак, положили у окна - руку продуло так, что она не подымается. Чем лечить? Было два камня - на них мочились. Вот я один на печке согрею и прикладываю. Вонь страшная. Но ничем не лечить - еще хуже.
/Мочились на камень? Прямо в бараке? Нет, я, конечно, не специалист, но…/
- Вставай! - орет.
- Я - Доброштан! /…/
- Встать! - Такое редко бывает. Весь барак не спит. Ждут, что будет.
- Ах, вы, гады! - вскакиваю.
И Володя Маркелов с верхних нар:
- Бей их! - и вот мы вместе с Володей - давай их бить! Да так от души! Так давно во мне это копилось! К ним отношение брезгливое! Но это ЧП в лагере - надзирателей бьют. Вдруг их влетает в барак человек 15.
- Встать! Лечь! Руки вниз! - хватают меня. Хватают Маркелова. Я не оделся, в кальсонах, в рубашке, только на одну ногу успел валенок натянуть. А на дворе снегу - по пуп. Двое меня скрутили, а двое сзади бегут и - под зад мне по очереди, то один, то второй - зло свое избывают таким образом. И так мы с ними идем метров 50. Те, кто меня ведут, слабей стали держать. И тут я выворачиваюсь из рук тех, кто держит - и на тех, кто сзади! Бить их! На одного навалился - за нос его! Хрящ перекусить! Их много и каждый хочет бить! Я бью того, который снизу, по морде! Схватил его зубами за голову и бью! А они меня бьют. Потом все - устал я. Лежу - больше не двигаюсь. Они меня так и поволокли».
Хватит? Нет, давайте ещё один эпизод, хотя бы в пересказе. Находясь в карцере, герой-рассказчик ухитрился открыть наручники. Спрятал их за спиной. А когда в карцер вошёл надзиратель со словами «Как ты там, фашист?» - тот ему в ответ:
«- Ты сам, гад-фашист! Ты хуже Гитлера! Геринга! Гиммлера! И Геббельса! Вместе взятых! И более того! Потому что ты - плюс ко всему - вонючка по сравнению с ними!
/…/Как я дал им этими наручниками! Одному! Другому! и - наружу! Наручники выбросил в снег - бегу к своему бараку:
- Бей, братцы, гадов! Ломай бараки! - с вышек тут прострел - тр-тр-тр - бегут ко мне! Как волчья стая! Как псы на меня охотились! Бегаю босиком по снегу. А они меня гоняют. А они меня гоняют! Потом - поймали»...
Ладно, хватит этой блатной романтики. Про пытки хотите?
«БУР. Комната надзирателей. Лежит громадная смирительная рубашка черного цвета. Длиннющий подол и рукава по два-три метра. Надзиратели и врач Галевич. Рубашкой можно пользоваться только в присутствии врача. Это крайняя мера наказания /…/ Принцип действия ее таков - надевают робу и бесконечными рукавами закручивают назад руки, ноги сгибают в коленях, стопы тянут подолом к затылку. При этом подол пропускается сзади под руками, чтобы все это сильнее схватилось. Туже и туже утягивают подол и рукава. Пока человека не сломают. Обычно жертва умирает. Умирает, как правило, от удушья, от перелома позвоночника. Сначала лопались сухожилия на голенях.
Я как будто знал, что со мной такое произойдет, как будто специально готовился к подобному испытанию - в мои физические упражнения входило кольцо».
Много разного я читала об ужасах сталинских лагерей. Но про смирительную рубашку - только у Джека Лондона в повести «Звёздный странник».
Ну, естественно, такой герой прогремел на все лагеря.
«И пошло - дух Доброштана. Дух - это значит сила. Дух - так говорили. Стали мне после этого носить из кухни - хлеба лишку. Как только надзиратель в сторону, раздатчик мне - раз в миску - кусок сала. А если он не будет этого делать, будет ему нехорошо. Таковы законы тюремные».
Может, и правда, есть такие законы - за какой-то там особый «дух Доброштана» сало выдавать? Жаль, больше ни у кого я о таком не читала. Ну, так они же не Доброштаны…
«На столе, например, арбуз - в семьсот рублей арбуз. Суп в кастрюльке прямо на пароходе приехал из Парижа…»
По утверждению героя, «Из Воркутлага, во время его существования, было совершено 94 побега и только один остался не ликвидированным». Это его собственный побег на пару с неким Петром Саблиным, когда они ухитрились спрятаться в грузовом вагоне. Вроде бы сделали в нём ложный пол, под который и залегли. Только какой же он успешный, если поймали их уже на станции Абезь, в 169 км от Воркуты?
Последовал лагерный суд, на котором Доброштан якобы произнёс такую речь:
«- После революции в семье революционера родился сын, - я провел параллель между двумя ситуациями, - сначала отец сидел в царских тюрьмах, а теперь сижу я. То, что было с царским правительством, будет и с вами. Сталинско-бериевское государство разлетится в прах! Поднимется мускулистая рука заключенных, разрушатся казармы! Порвется колючая проволока!
Чувствовалось, что они были поражены нашим поведением. /Мягко сказано!/
А закончил я свою речь так:
- Вы можете меня убить, но вы меня никогда не переделаете!»
«Дали нам 10 лет сроку и еще год изолятора».
Но вообще-то, по словам Доброштана, его должны были отправить в Магадан, а там утопить.
«На баржу грузили бунтарей - выводили ее в море и там затапливали. Периодически делались такие вещи».
Если вы ещё верите в такие сказочки, сообщаю: ни одного случая такой казни не было. Придумали это белоэмигранты в 1920-е гг., а потом бредятину радостно повторяли отечественные фантазёры, вплоть до Н.С.Михалкова...
Через год, выйдя из центрального изолятора, Доброштан, по его словам, залез на полагавшиеся ему верхние нары и на пиле (как, почему?) стал писать: «Бандит и крыса Берия и подобные ему подонки пьют народную кровь».
«И до обеда уже написал три экземпляра. /Три пилы, стало быть, задействовал?/ Клял Берию и Сталина. Призывал не работать, саботировать.
- Ни одной тонны угля, ни одного гвоздя в гробстрой.
- Взрывайте, ломайте!
Пророчил: «Гады уже бегут, как крысы с корабля, который вот-вот должен затонуть»!
И подписался я тогда уже «Комитет действия смелых».
Не буду пересказывать то, как Доброштан описывает забастовку 1955 г. - он стабильно называет её «восстанием», что, на мой взгляд, совершенно не соответствует действительности. Посмотрим только, как он описывает своё участие в ней.
«Утром, когда люди вернулись с шахты, по всему лагерю тут же было объявлено восстание. Это было настоящее восстание, настоящий протест. Немцы /имеются в виду ссыльные трудармейцы/ разъехались по всем другим отделениям и объявили о начале. Остановились все шахты, кроме 6-й. Воркута замерла. Труба созвала заключенных в столовую»
А вот его солагерник М.Гершман рассказывает другое: «По зову трубы Закревского из 3-тысячного населения лагеря собралось, пожалуй, около тысячи. Остальные, не пожелавшие прийти по разным причинам, стояли поодаль или выглядывали из-за бараков. Нашлись и ораторы, как дельные, так и болтуны. Кто-то предложил отпустить за зону всех малосрочников - зачем им участвовать в заварухе? Таких было немного, и они ушли. Остальные, думаю, стеснялись обнаружить своё малодушие - они остались, но разошлись по баракам».
/Помните 100 тысяч у Чубайса, 300 тысяч в начале очерка самой Бирюзовой?.. /
Доброштан-Бирюзова: «Было проведено первое собрание. Требовали начальства из Москвы. Правительственной комиссии. Выбрали комитет из 14 человек. Туда вошло от каждой национальности по представителю. Нужен был руководитель. Кто-то сразу сказал:
- Доброштан.
- Здесь есть более опытные люди, старше меня, мудрее, и в заключении проведшие больше времени, - дело шло шумно, напряженно. Настаивали на кандидатуре Доброштана.
- Я согласен, но при одном условии. Вы будете слушаться меня как Бога. Не избежать моментов, когда советоваться не хватит времени. Я должен буду сам принимать решения. Вы согласны выполнять мои приказы? Даже, если они вам покажутся неясными? Поклянитесь слушаться меня во всем.
Люди поклялись. Сначала тихо, нестройно. Потом - дважды - убежденно и громко».
И опять вспоминается бессмертный «Ревизор»:
«Один раз я управлял департаментом. И странно: директор уехал, - куда уехал, неизвестно. Ну, натурально, пошли толки: как, что, кому занять место?... После видят: нечего делать, - ко мне. И в ту же минуту по улицам курьеры, курьеры, курьеры… можете представить себе, тридцать пять тысяч одних курьеров!»
«Извольте, господа, я принимаю должность, я принимаю, говорю, так и быть, говорю, я принимаю, только уж у меня: ни, ни, ни!.. Уж у меня ухо востро! Уж я…»
«Было страшно. Лагерь окружили со всех сторон: танки, самоходки /а-а-а, опять танки!/, согнали солдат со всей Воркуты. Была усилена охрана на заводе взрывчатых веществ. /Видимо, на складе/.
Громкоговоритель призывал:
- Хватайте Доброштана. Он является большим государственным и военным преступником. Ловите его. Убейте его. Кто это сделает, будет немедленно освобожден. - Но никто на это не пошел. К Доброштану была приставлена охрана из трех-четырех человек. Это организовали латыши. Они знали, где он будет спать, когда и куда будет уходить из барака. Они, сменяясь, не отходили от него до конца восстания».
Морис Гершман: «Выбирали в комитет <…> самых шумливых. Комитет же избрал своим председателем самого горластого…»
Доброштан утверждает, что вместе с эстонским журналистом Рахнула составил документ из 12 пунктов. «Первым делом требовалось освободить женщин, которые были заняты на тяжелой физической работе.
Этот первый пункт документа - благороднейший пункт, говорит сам за себя, говорит о благородстве всего документа в целом».
«- Что, если назвать «Меморандум»? - предложил Доброштан.
- Подойдет, - сказал Рахнула.
- Меморандум?
- Меморандум. - Все проголосовали за «Меморандум». Зачитали. Кто-то должен был подписаться под ним. Все? Или только комитет? Решили - подписаться должен только один руководитель восстания. Он взял ручку, окунул перо в чернила и поставил подпись под «Меморандумом» - Доброштан. Подписал себе смертный приговор».
М.Гершман:
«В список вошли такие требования, как: немедленное смягчение режима - то есть расконвоирование независимо от срока, перевод малосрочников на свободное поселение, пересмотр всех дел осуждённых по статье 58 и в первую очередь по постановлениям Особого совещания, и другие. Последним пунктом было, что комиссия даёт гарантию не преследовать участников забастовки и, разумеется, членов комитета. Особый пункт давал комитету право представлять интересы всех заключённых лагеря шахты №4».
И не надо думать, что это был мирный протест. М.Гершман спокойно рассказывает о том, как у него на глазах заключённые расправлялись с другими заключёнными - «стукачами» или просто личными врагами: «Ещё перед собранием лагерь гудел, стали отыскивать стукачей и бить их, а то и убивать. Многие из них, с более тонким нюхом, моментально кинулись к вахте под защиту охраны. Кинулся туда и некий Костя Айляров, известный всему лагерю стукач и тиран зэков, здоровенный детина, азербайджанец. Мы с Закревским успели огреть его пару раз дубинками, и довольно крепко».
И вот Доброштан вроде как выходит к прибывшей комиссии из 17 человек:
«- Я Доброштан - руководитель восстания».
Зачитывает им «Меморандум». На вопрос о том, кто же будет работать, если женщин освободят, отвечает:
«- Мы! Пока вы будете с нами разбираться! Я вам говорю пункты эти!.. И мы хотим слышать ваше мнение,- и как кулаком ударю по столу прямо перед этим Егоровым. И тишина... Тут люди встают. Медленно. Они должны были меня поддержать!
- И еще здесь 12 пунктов! Вы! Будете отвечать?!! - Я был очень страшен в тот момент. Как говорится, народный мститель. А люди в это время надвигались! /…/
Я тут руки вскинул вверх. И, как тигр, прыгнул на толпу:
- Садитесь!!! - и они стеной чуть отступили, - садитесь!! - они, нехотя, впившись в меня глазами, медленно, как завороженные, сели на землю».
М.Гершман описывает события без особых эмоций и красот: «Члены комиссии встали и пригласили его пойти в управление и поговорить там. Мы не возражали, считая, что пойдёт весь комитет - права-то даны не председателю, а комитету! Но у самых дверей управления нам преградили дальнейший путь, пропустив внутрь одного Доброштана. О чём там шёл разговор, не знаю, но минут через 30 члены комиссии вместе с ним вернулись, и генерал обратился прямо к шахтёрам с призывом сейчас же, немедленно выйти на работу. Доброштан тут же поддержал его, объясняя это тем, что генерал дал ему "слово офицера" не преследовать нас за забастовку».
А вот события в описании Доброштана-Бирюзовой:
«Вы поклялись меня слушаться во всем. Так вот: по пять человек стройся! На вахту и на работу на шахту. Мы должны поддержать комиссию.
И вот достали откуда-то четыре трубы, один кларнет, и несчастные заключенные - с музыкой - пошли на развод. Первый парад заключенных! Несколько тысяч прибыло на вахту».
Тут, правда, заминочка: нет конвоя, чтобы выпустить на работу эти несколько тысяч. И Доброштан заявляет начальнику лагеря майору Захарову:
«- Я даю вам сроку 10 минут. Вас в живых не оставим, если вы не свяжете меня с Егоровым.
Проходит пять минут.
- Доброштан. Идите сюда. Генерал Егоров у телефона.
/…/
Открыли ворота и человек по сто, сто пятьдесят пошли первый раз сами.
- А теперь завозите продукты, - командовал Доброштан, - мы голодны».
Через некоторое время майор Захаров приходит к Доброштану:
«- Доброштан, вас вызывает комиссия.
- Доложите по форме, пожалуйста, - сказал Доброштан.
- Заключенный Доброштан! Вас вызывает председатель комиссии генерал Егоров!
- Можете идти, - отпустил его заключенный».
Какая чудесная история! Жаль, что... Хотя давайте опять почитаем Гоголя:
«О! я шутить не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да что в самом деле? Я такой! Я не посмотрю ни на кого… Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш…»
Доброштан выдвигает ещё кое-какие требования:
«-Вот сидит грузинский писатель Ливан Готуа. Он отбыл срок. Сейчас его должны отправить, как пораженца в правах, на лесоповал, жить в землянке. Он человек больной - он там умрет. И он ни в чем не виноват!»
Леван Партенович Готуа (1905-1973) - был членом Национально-демократической партии Грузии и лидером её молодежного крыла. За антисоветскую деятельность чалился по тюрьмам и лагерям с 1924 г. Сразу после объявления Второй мировой войны он создал подпольную политическую организацию «Комитет национальной обороны Грузии», из-за чего в 1946-55 гг. и оказался в Воркутлаге.
Ну, и невинного писателя-националиста тут же отпускают. А Доброштана якобы везут в Москву. Братья-заключённые против: тебя, мол, там убьют. Но герой, конечно, готов на всё.
«Кто-то снял шапку и пустил ее по кругу: собрали на дорогу денег, тысяч пять».
Э-э-э… Ну ладно, оставим в стороне наличие денег у несчастных «сталинских рабов»: заключённые действительно получали зарплату. Но почему на проезд «по линии НКВД» нужно собирать деньги?
Хотя М.Гершман опять противоречит Доброштану: «Никто не заметил, когда исчез Доброштан - просто его не стало, как будто и не было! Мы терялись в догадках, но ничего путного не узнали. Прошёл слух, что его увезли в Москву и там освободили. Вот тебе бабушка и Юрьев день! Никаких амнистий или пересмотров - освободили и всё тут!»
Да, О.Бирюзова прямо утверждает, что Доброштана освободили:
«Теперь представьте себе человека молодого, здорового и свободного, судимость с него снята, в кармане новенький паспорт с московской пропиской, который он получил в отделении милиции на Каляевской, впереди - МАИ, его восстановили в институте».
Как освободили? Каким образом? А дальше ещё чудеснее:
«И вот Игорь Михайлович Доброштан звонит с Московского телеграфа в Воркуту.
- Это я, Игорь.
- Какой Игорь? - недоумевает Воркута. /Воркута - это кто? Телефонистка? Начальник комбината? Товарищи-заключённые? Загадка. Но так же красивше: такая вот персонифицированная «Воркута»./
- Игорь Доброштан.
- Тебя уж давно повесили, Игорь, а весь забастовочный комитет, которым ты руководил, арестован, - кажется, что в этот момент по всей земле раздалась минута молчания.
- Никому ничего не говори. Я еду к вам!
И человек, перед которым только что окрест лежала мирная жизнь, поворачивается и буквально и внутренне на 180 градусов, чтобы ехать назад в Воркуту. Нет больше чистенького паспорта, института, жены, дочки, Москвы... Есть - судьба. Есть Доброштан, равный себе самому. /Тут хочется вспомнить другого классика: «Друг мой Аркадий, не говори красиво!»/
- Вот мой московский паспорт. Сажайте меня, - забастовочный комитет арестован. Как могу быть я в стороне?! Я могу умереть, но провокатором я никогда не был».
Но, по версии Доброштана-Бирюзовой, никто его тогда сажать не стал, а вот «по возвращении в Москву Доброштана в вечернее время украли с улицы около милиции, что рядом с метро «Новокузнецкая», а на другой день уже отправили поездом в штрафной лагерь Джезказган (Казахстан)».
Так была ли вообще эта сказочная история с поездкой в Москву и обратно, с освобождением и восстановлением в институте?
«На старом деле нет помет об его сентябрьском освобождении 1955 года, как будто не освобождали человека вовсе. Какая уж тут санкция прокурора на арест? Какой закон?»
А ведь и правда! Что это за «освобождение», да ещё и со «снятием судимости», - без документального подтверждения?
Думается, увезли тогда Доброштана из Воркуты во Владимир. Герой рассказывает, правда, что оказался в легендарном Владимирском централе в 1953 г., после более знаменитых волнений заключённых. Вот только в тех событиях он, скорее всего, не участвовал: об этом нет никаких сведений.
О своём пребывании во Владимире Доброштан вспоминает, что там была полосатая роба - совсем как в Освенциме и Бухенвальде, радостно отмечает он. И сидели там - чуть ли не в одно время с ним - «брат С. Орджоникидзе, жена Кузнецова, атаман Семенов, император Пу И, фельдмаршал Кляйст»... Последний якобы говорил: «Вы, русские, настоящие фашисты. Настоящие фашисты - не мы!»
«Там у нас и вист свой составился: министр иностранных дел, французский посланник, английский, немецкий посланник и я». А, нет, это опять Хлестаков...
Не могу удержаться от того, чтобы привести ещё одну версию этой сказочной истории. М.Байтальский повествует:
«Разрешили созвать общее собрание заключенных, на котором среди многих выступавших особенно выделялся бывший летчик Советской армии Доброштан, отбывавший двадцать пять лет каторги. Его увезли в Москву, и через некоторое время он вернулся реабилитированным - первая ласточка в нашем ОЛПе. Затем поступил на сороковую шахту - здесь была у него любимая женщина, он не хотел бросать ее. Но проработал Доброштан недолго.
Все годы своего заключения он был у кума не то что на карандаше, но и под крестиком. Его и в шахту не спускали, а давали работу внутри зоны. Знали его и в спецчастях других шахт. Вряд ли все эти служители культа были в восторге от решения Верховного суда о реабилитации столь одиозной фигуры. То, что произошло вскоре, я расскажу, не пытаясь объяснить.
Однажды, когда он шел с работы, его догнала автомашина. Дверца открылась, его попросили сесть. С того дня Доброштана в Воркуте не видели».
Байтальский вообще огромную книгу накатал. Но если кто-то захочет использовать её в качестве документального свидетельства - путь сто раз хорошенько подумает…
Что было с Доброштаном дальше? Загадка. До какого-то момента он сидел в Джезказгане. В 1975 году, по словам О.Бирюзовой, «с ним все еще мечтает расправиться КГБ Караганды». Как? Неизвестно.
Могу предположить, что персонаж через какое-то время таки был амнистирован (не реабилитирован - заметим это!). В 1955-56 гг. амнистировали многих немецких пособников. Хотя, правда, не с такими сроками огромными. Возможно, он действительно сумел получить высшее образование и где-то работал: Википедия называет его «советским инженером». Но в очерке об этом ничего.
И вот начинается перестройка. В 1986 г. И. М. Доброштан пишет прошение прокурору Советского Союза Рекункову А. М. с просьбой «помочь восстановить справедливость» - видимо, имеется в виду реабилитация. Отказ.
В 1987 году Доброштану И. М. отказывают в просьбе вернуть орден Красной Звезды с формулировкой «Доброштан совершил тяжкое преступление против государства». А чей же тогда орден он нацепил на пиджак, когда явился к М.Гершману? И разве ношение чужих наград не является нарушением закона?
Предоставлю ещё раз слово М.Гершману. По его словам, в 1989 г. Доброштан с женой Марией прожили у него три дня, показавшиеся ему тремя годами: «с утра до вечера он наседал на меня, пытаясь заставить подтвердить всякие небылицы, которые выдумал в погоне за непонятно какой славой. Так, он буквально выклянчивал: "Ну подтверди, друг, что помнишь, как я зампрокурора РСФСР Хохлова за грудки схватил". Я возмущался: побойся Бога, Игорь, не хватал ты прокурора за грудки, зачем врать то? Кстати, он и фамилию прокурора или забыл или не знал и именовал его, почему-то выдуманной: "Барский", которую и назвал Гольцу в редакции. Он забыл фамилии всех комитетчиков».
«Когда он входил в раж, то кричал на весь дом, что имел 22 благодарности от Сталина за работу в тылу врага, разведчиком и контрразведчиком одновременно! Врал он много, но видно было, что он сам в это стал верить, привык уже».
Ну точно же - Хлестаков!
В 1990 Прокуратура Республики Коми, несмотря на ходатайство воркутинского отделения «Мемориала», отказала Доброштану в реабилитации.
Но Игорь Михайлович не унывает. Ведь есть ещё журналисты, есть харьковские кинематографисты… Его вроде даже сам Александр Исаевич Солженицын упомянул в своём творении «Бодался телёнок с дубом». (Извините, искать этот фрагмент не стала).
И герой красуется:
«- Я не хочу реабилитации, - говорит Доброштан на пороге правового государства. - Пусть я буду «изменник родины». Они реабилитируют тех, кто умер. Я живой. Я не мертвый. Разговаривайте со мной. Судите меня. Судите меня судом, если я в чем виноват».
«Сегодня они это говорят о Солженицыне, а завтра скажут, что я гитлеровец, что я преступник, и что вы будете голосовать?!»
Ах, Игорь Михайлович, вас ведь никто за язык не тянул!
До поры до времени я оставила за рамками вопрос: а за что же мотал срока огромные Игорь Доброштан? Ни за что, говорите? Как в анекдоте: «Ни за что у нас 10 лет дают, а тебе дали двадцать пять!»
У И.Гольца всплывала совсем уж безумная версия, что в 1947 г. студента-первокурсника Игоря Доброштана отправили на практику в США! А по возвращении оттуда злобно обвинили в измене Родине! Но О.Бирюзова благоразумно эту версию не приводит. Ибо это, конечно, полный бред. Студент Московского авиационного института Игорь Доброштан был осуждён по статье 54-1а (измена Родине) УК Украинской ССР и по статье 197 (спекуляция).
До сих пор в биографии Доброштана остаётся белое пятно: где он находился и чем занимался с 1941 по 1943 год?
В очерке Бирюзовой некий Евгений Кузьмин (а вы найдите на просторах тогдашнего СССР именно этого Евгения Кузьмина!) рассказывает о том, как в 1942 г. в немецкой тюрьме в Полтаве Игорь Доброштан, как истинный богатырь и гигант духа, спасал людей и вдохновлял их на сопротивление. В каком качестве появился в этой тюрьме Доброштан? Об этом ничего не сказано, но очевидно же: он смелый борец с фашизмом!
«Доброштан натренировался спасать хороших людей от фашистов, а потом - от нашей сволочи в сталинском застенке. С одной чумой он боролся там, с другой - здесь», - непонятно, чьи это слова, неведомого Е.Кузьмина или Ольги Бирюзовой? Но возьмём их на заметку: для автора и её героев советская власть - «сволочь» и «чума», равнозначная фашизму. Да, именно это нам тогда и внушали…
И вот в 1992 г. В.С.Соколов пишет в воркутинскую газету «Заполярье»:
«Призыв «не судите - да не судимы будете!» приводит лишь к тому, что бывшие резиденты гестапо, предатели становятся борцами за свободу: таков пример с Доброштаном, историю которого раскрыла передача «Человек и закон», показанная в октябре нынешнего года по телеканалу «Останкино». Хотелось бы узнать, почему бывшему гестаповцу позволили стать героем?»
И журналист Р.Митин вынужден признать: «Действительно, в передаче «Человек и закон» были оглашены факты, свидетельствующие о том, что Доброштан отбывал свой срок за истинные преступления, а точнее - за сотрудничество с фашистами. Говорилось и о том, что ему, как военному преступнику, отказано в реабилитации, о которой он так интенсивно хлопотал. Однако возьму на себя смелость утверждать, что ни в «Мемориале», ни тем более в краеведческом музее истинную подноготную «героя» и знать не могли. По той простой причине, что до сих пор остаётся закрытой для историков и общественности львиная доля архивных материалов бывших НКВД, КГБ».
В общем, всё равно НКВД виноват!
Эх, жаль, жаль, что не найти запись той телепередачи! Но и так понятно, что срок в 25 лет давали вместо смертной казни. А она полагалась «уличённым в совершении убийств и истязаний гражданского населения и пленных красноармейцев» (Указ Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 г. №39).
Кстати, Игорь Чубайс тоже говорит, что Доброштан «был участником власовского движения» - но в его устах это похвала, а не компромат.
После этого разоблачения персонаж исчезает с арены. Он уезжает в Харьков; мне встретилось даже утверждение, что ему пришлось сменить фамилию. Умер он в 2003 г.
А в 2016 г. его поклонник И.Чубайс всё ещё провозглашал: «Слава Игорю Доброштану!»
И интернет на запрос о Доброштане по-прежнему выдаёт его растиражированные байки.