Были и не были. Борис Васильев
Есть такие авторы, имя которых своеобразный знак качества.
До этого романа я была знакома с творчеством Васильева по экранизациям (Офицеры, А зори здесь тихие, Завтра была война).
Были и не были не разочаровали. Страшные и противоречивые страницы нашей истории написаны многослойно, емко, с удивительной искренностью и чистотой. Ужасы балканской войны - ясно, четко, ужасно, но при этом без смакования, которое сейчас так модно.
И на фоне любых семейных, социальных, мировоззренческих потрясений - вечный поиск ЧЕЛОВЕКА.
О вере
- За что мы воюем, Брянов? - вдруг спросил он и, поймав удивленный взгляд капитана, поспешно разъяснил: - То есть за что воюют русские волонтеры, мне понятно. Но за что воюют французы, поляки, болгары? Хорватович как-то сказал, что у него в корпусе восемнадцать национальностей. Отбросим сербов, черногорцев, хорватов, боснийцев и русских - за что воюет остальная дюжина? За крест? За сербов? За свободу? За наши византийские сновидения?
- За веру, - весомо сказал Брянов.
- Бросьте, не верю! - Олексин раздраженно отмахнулся. - Это какая-то средневековая чушь. Вести религиозные войны в конце девятнадцатого столетия - нелепость. И, извините, даже думать так - тоже нелепость. Атавизм вроде хвостатого человека.
- Так ведь я не бога православного имею в виду, - улыбнулся капитан. - Вы ехали в Сербию через Будапешт, а я через Бухарест, причем значительно раньше вас. Настолько раньше, что мне пришлось задержаться в Бухаресте. Я скучал, шатался по городу, читал запоем и однажды… - Брянов вдруг замолчал.
- Говорите, я слушаю.
- И однажды выучился читать по-болгарски. И прочитал… новую молитву: «Верую во единую общую силу рода человеческого на земном шаре - творить добро». Ну а раз есть новая молитва, значит, есть и новая вера, Олексин. Вера возникает раньше молитв, если это действительно вера.
***
О Боге
- Уж не стал ли ты веровать в бога, Вася?
- В бога? В общепринятом смысле нет: я не хожу в церковь и не бьюсь лбом в заплеванный пол. Но… - Он помолчал, собираясь с мыслями. - Нет, не экономическая модель счастливого будущего нужна человечеству, Гавриил: оно задыхается в тисках злобы и жестокости, ибо топчется в нравственном тупике. Путь нравственного очищения, путь нравственного примера, тернистый путь первых подвижников христианства - вот модель справедливого и доброго общества будущего. Вопрос не в том, как делить добычу, - вопрос в том, чтобы отдать ее добровольно, без всякого дележа. А чтобы подготовить все это, нужна новая религия. Без вороватых и темных попов, без разврата монастырей, без роскоши высшей церковной иерархии. Нужна вера в идею, святую в своей простоте: чем больше ты отдаешь, тем богаче ты становишься. Вот и все. И в этом смысле я готов принять бога, если это позволит людям поверить.
О европейском выборе
- О, Россия, Россия, влюбленный паж Европы! - тихо и зло рассмеялся князь. - Вероятно, мы чудовищно юны и не желаем замечать, что предмет нашего восторга стар и безобразен. Что у него вставные зубы Бисмарка и накладной лондонский парик. Что Европа давно уже прибеливается новейшей философией и румянится площадными революциями темпераментных галлов. А мы смотрим на эту хитрую, поднаторевшую в плутнях старуху восторженными глазами, почитаем за великое счастье всякое небрежное ее одобрение и ради этого готовы подставить свой славянский лоб под любую пулю.
- Не понимаю вашего сарказма, князь, - сдержанно сказал Олексин. - Мы такие же дети Европы, как и все прочие европейские народы.
- Вы заблуждаетесь, Олексин; исторический парадокс заключается в том, что о нас вспоминают тогда, когда начинают печь каштаны. Так что не обожгите руки, друг мой. А пуще того, не подпалите крылья своей благородной идее.
Об эмансипации
Сейчас много говорят, спорят и пишут о женской эмансипации, а мне смешно и грустно. Я смеюсь над наивной попыткой пойти наперекор естеству и горюю, представляя себе, чем мы заплатим за это легкомыслие.
- Чем же? - с некоторым вызовом спросила Маша, ибо считала разговоры об эмансипации очень современными и за это любила саму эмансипацию.
- Разрушением семьи, - почти торжественно изрекла Варя. - Нарушится извечное равновесие полов, перепутаются их задачи, мужчина утратит уважение к женщине, а женщина - к мужчине, и за все расплатится семья. И место высокой любви займет чисто животное влечение мужеподобных женщин и женоподобных мужчин.
Опять русские воюют не по правилам
Долго, вплоть до второй мировой войны, военные академии мира изучали опыт этой переправы. Анализировали, раскладывали по полочкам, учитывали все за и против, взвешивали силы сторон, а концы не сходились с концами. По всем канонам военного искусства турки должны были сбросить в воду первый эшелон, высадившийся на неудобный для атаки берег без артиллерийского сопровождения и даже без ружейной поддержки. Должны были - и не сбросили: Россия опять воевала не по правилам.
Не по правилам воевали русский дворянин Брянов и потомок шведов Тюрберт, украинец Ящинский и немец Фок, поляк Непокойчицкий и грузин Григоришвили и сотни других - русских и не русских - истинных сынов России. Созданный еще Петром Великим русский офицерский корпус был уникальным по своему многонациональному составу. В этом корпусе, спаянном дружбой, обостренным чувством долга и кастовой честью, никто не интересовался, откуда родом офицер, - интересовались его мужеством и отвагой, доблестью и благородством. И солдаты шли за ними в любой огонь, потому что огонь врага уравнивал солдата и офицера, создавая тот необычайный сплав, который никогда не могли понять никакие иноземные специалисты.
До этого романа я была знакома с творчеством Васильева по экранизациям (Офицеры, А зори здесь тихие, Завтра была война).
Были и не были не разочаровали. Страшные и противоречивые страницы нашей истории написаны многослойно, емко, с удивительной искренностью и чистотой. Ужасы балканской войны - ясно, четко, ужасно, но при этом без смакования, которое сейчас так модно.
И на фоне любых семейных, социальных, мировоззренческих потрясений - вечный поиск ЧЕЛОВЕКА.
О вере
- За что мы воюем, Брянов? - вдруг спросил он и, поймав удивленный взгляд капитана, поспешно разъяснил: - То есть за что воюют русские волонтеры, мне понятно. Но за что воюют французы, поляки, болгары? Хорватович как-то сказал, что у него в корпусе восемнадцать национальностей. Отбросим сербов, черногорцев, хорватов, боснийцев и русских - за что воюет остальная дюжина? За крест? За сербов? За свободу? За наши византийские сновидения?
- За веру, - весомо сказал Брянов.
- Бросьте, не верю! - Олексин раздраженно отмахнулся. - Это какая-то средневековая чушь. Вести религиозные войны в конце девятнадцатого столетия - нелепость. И, извините, даже думать так - тоже нелепость. Атавизм вроде хвостатого человека.
- Так ведь я не бога православного имею в виду, - улыбнулся капитан. - Вы ехали в Сербию через Будапешт, а я через Бухарест, причем значительно раньше вас. Настолько раньше, что мне пришлось задержаться в Бухаресте. Я скучал, шатался по городу, читал запоем и однажды… - Брянов вдруг замолчал.
- Говорите, я слушаю.
- И однажды выучился читать по-болгарски. И прочитал… новую молитву: «Верую во единую общую силу рода человеческого на земном шаре - творить добро». Ну а раз есть новая молитва, значит, есть и новая вера, Олексин. Вера возникает раньше молитв, если это действительно вера.
***
О Боге
- Уж не стал ли ты веровать в бога, Вася?
- В бога? В общепринятом смысле нет: я не хожу в церковь и не бьюсь лбом в заплеванный пол. Но… - Он помолчал, собираясь с мыслями. - Нет, не экономическая модель счастливого будущего нужна человечеству, Гавриил: оно задыхается в тисках злобы и жестокости, ибо топчется в нравственном тупике. Путь нравственного очищения, путь нравственного примера, тернистый путь первых подвижников христианства - вот модель справедливого и доброго общества будущего. Вопрос не в том, как делить добычу, - вопрос в том, чтобы отдать ее добровольно, без всякого дележа. А чтобы подготовить все это, нужна новая религия. Без вороватых и темных попов, без разврата монастырей, без роскоши высшей церковной иерархии. Нужна вера в идею, святую в своей простоте: чем больше ты отдаешь, тем богаче ты становишься. Вот и все. И в этом смысле я готов принять бога, если это позволит людям поверить.
О европейском выборе
- О, Россия, Россия, влюбленный паж Европы! - тихо и зло рассмеялся князь. - Вероятно, мы чудовищно юны и не желаем замечать, что предмет нашего восторга стар и безобразен. Что у него вставные зубы Бисмарка и накладной лондонский парик. Что Европа давно уже прибеливается новейшей философией и румянится площадными революциями темпераментных галлов. А мы смотрим на эту хитрую, поднаторевшую в плутнях старуху восторженными глазами, почитаем за великое счастье всякое небрежное ее одобрение и ради этого готовы подставить свой славянский лоб под любую пулю.
- Не понимаю вашего сарказма, князь, - сдержанно сказал Олексин. - Мы такие же дети Европы, как и все прочие европейские народы.
- Вы заблуждаетесь, Олексин; исторический парадокс заключается в том, что о нас вспоминают тогда, когда начинают печь каштаны. Так что не обожгите руки, друг мой. А пуще того, не подпалите крылья своей благородной идее.
Об эмансипации
Сейчас много говорят, спорят и пишут о женской эмансипации, а мне смешно и грустно. Я смеюсь над наивной попыткой пойти наперекор естеству и горюю, представляя себе, чем мы заплатим за это легкомыслие.
- Чем же? - с некоторым вызовом спросила Маша, ибо считала разговоры об эмансипации очень современными и за это любила саму эмансипацию.
- Разрушением семьи, - почти торжественно изрекла Варя. - Нарушится извечное равновесие полов, перепутаются их задачи, мужчина утратит уважение к женщине, а женщина - к мужчине, и за все расплатится семья. И место высокой любви займет чисто животное влечение мужеподобных женщин и женоподобных мужчин.
Опять русские воюют не по правилам
Долго, вплоть до второй мировой войны, военные академии мира изучали опыт этой переправы. Анализировали, раскладывали по полочкам, учитывали все за и против, взвешивали силы сторон, а концы не сходились с концами. По всем канонам военного искусства турки должны были сбросить в воду первый эшелон, высадившийся на неудобный для атаки берег без артиллерийского сопровождения и даже без ружейной поддержки. Должны были - и не сбросили: Россия опять воевала не по правилам.
Не по правилам воевали русский дворянин Брянов и потомок шведов Тюрберт, украинец Ящинский и немец Фок, поляк Непокойчицкий и грузин Григоришвили и сотни других - русских и не русских - истинных сынов России. Созданный еще Петром Великим русский офицерский корпус был уникальным по своему многонациональному составу. В этом корпусе, спаянном дружбой, обостренным чувством долга и кастовой честью, никто не интересовался, откуда родом офицер, - интересовались его мужеством и отвагой, доблестью и благородством. И солдаты шли за ними в любой огонь, потому что огонь врага уравнивал солдата и офицера, создавая тот необычайный сплав, который никогда не могли понять никакие иноземные специалисты.