В Израиле детям можно все
Еще в отеле, когда нам, вновь прибывшим, читали лекции по Зум, нас предупреждали: «Если вы увидите здесь, в Израиле, ребенка, ползущего по грязному полу, или ребенка, который валяется и орет благим матом, а ему никто не мешает это делать, не удивляйтесь: это тут норма. Тут детям разрешают все». Позже от того же лектора я услышала и описание идеологической базы такого поведения, но сегодня писать об этом не буду. Надо собраться с мужеством, чтобы говорить на эту тему всерьез.
Пока же я о ползущих и орущих детях. Ползущего я увидела впервые в поликлинике, тут она называется иначе, но неважно. Годовалый ребенок был не здоров, из носика выползали зеленоватые сопли, девочка их размазывала, пальцы облизывала, трогала ручками волосики и ползла снова. Мама сидела на стульчике, а ребенок вот так полз по каменному полу, вновь и вновь устремляясь к выходу, откуда мать его извлекала, относила в другой конец коридора и отпускала снова.
Тут дети и взрослые лечатся вместе, все сидят в одной очереди. Это тоже сейчас неважно, а насчет малышки, все бы ничего, но по полу сильно тянуло холодом, ребенок был одет легко, явно болел, но вот ползал себе туда-сюда.
Грязный холодный пол - ну и что. Дети цыган, которые в природе аккуратными не бывают в принципе, болеют очень редко. У них крепкий иммунитет, по какому льду они бы не проползали. Это я не шучу, тут вопрос закалки «со всех сторон» и выращивания природного иммунитета. Для здорового ребенка, конечно. Спокойное отношение, такое «природное» выращивание - дитя действительно имеет шанс вырасти крепким. Мне смотреть на это было тяжко, что отношения к делу не имеет. Вот я и не стала делать выводов, понимая, что вот такого рода пренебрежение к, казалось бы, необходимым гигиене и возможному переохлаждению могут дать ожидающим дизентерии и воспаления легких совершенно диаметральные результаты. Ну и, в конце концов, там были другие дети, которые сидели вместе со своими сопливыми носиками рядом с родителями и никуда не ползли. Возможно, просто не хотели. Потому что в Израиле детям можно все, и их бы, наверное, тоже отпустили.
Орущего ребенка я увидела впервые вчера. Вечером я возвращалась с прогулки и, повернув на свою улицу, услышала дикий рев. Рев был действительно безобразным. Плотная девочка дет шести валялась на асфальте, дергая ногами и руками и ревела с переливами. Голос зычный, в нем явно был видел характер будущей женщины, чьему мужу я уже сейчас не позавидую. Девочка валялась и орала, рядом с ней стояли трое мужчин и одна женщина. Один из мужчин пошел в подъезд дома, другой потянулся следом. Третий мужчина переговаривался с женщиной, даже повернулся вокруг своей оси, женщина изредка произносила что-то короткое и едва слышное девочке, но девочка только прибавляла жару. Я приближалась, и было мне это девочку ужасно жаль.
Да, мне скажут сейчас, что она проходила свой урок, что в этом уроке полно бонусов, потому что хочешь орать - ори, человек должен сам понять, производят его действия результат или нет.
Согласна, и мои дети в свое время орали, разница только в том, что я не позволяла капризу перейти в истерику и в том еще, что могла этот ор в любой момент прекратить. А тут от четверых взрослых просто исходили волны растерянности и неуверенности в себе. И, на мой взгляд, эти методы, применительно ко всем, родились от несостоятельности взрослых, от их внушаемости. От распиаренной системы воспитания в ребенке свободы, которая поразила многие умы. Свобода, может быть, у этих детей очень условная есть (потому что другой в принципе не бывает), а вот надежных взрослых рядом нет.
Я поравнялась с орущим ребенком, женщина на секунду встретилась со мной взглядом, у нее было огорченное и виноватое лицо человека, который рад бы это прекратить, но не знает, как.
«Не обращайте внимания, не вмешивайтесь, пройдите мимо», - вспомнила я голос лектора. В десятитысячный раз за всю свою жизнь я подумала, как скудно устроены головы, которые прекращение такой истерики видят только как физическое и моральное насилие над бедной, лишенной свободы деточкой.
Я прошла мимо. Но мысленно все же наклонилась и сказала внятно: «А вот под той машиной кошка с двумя хвостами…» И тут же увидела, как ребенок перестал орать и, вытирая зареванные глазищи, спросил: «Где?»
- Да вон!
- Ну где? - ребенок снова хныкнул, потому что рев, перешедший в истерику, в миг не остановишь.
- Пойдем, покажу, - я протянула бы ей руку.
- Пойдем, - сопя носом, она дала бы мне свою чумазую ладошку, и я бы ее крепко сжала.
- Смотри, смотри скорее, вон тот двор, туда! Представляешь, она шла, а у нее один хвост изогнут над спиной, а вторым она размахивала так широко! Я глазам с своим не поверила! У нее такие длинные ноги, и одна лапа белая совсем, а вся остальная кошка серая, и оба хвоста серые!
- Мы ее найдем?
- Я думаю, да. А если даже и нет, то мы теперь знаем, где ее искать, и каждый раз, когда будем тут проходить, будем смотреть внимательно под все машины. Договорились?
- Да, - девочка тут же заглянула бы под машину. И потом радостно вскрикнула: «Да вот же она!»
Пока же я о ползущих и орущих детях. Ползущего я увидела впервые в поликлинике, тут она называется иначе, но неважно. Годовалый ребенок был не здоров, из носика выползали зеленоватые сопли, девочка их размазывала, пальцы облизывала, трогала ручками волосики и ползла снова. Мама сидела на стульчике, а ребенок вот так полз по каменному полу, вновь и вновь устремляясь к выходу, откуда мать его извлекала, относила в другой конец коридора и отпускала снова.
Тут дети и взрослые лечатся вместе, все сидят в одной очереди. Это тоже сейчас неважно, а насчет малышки, все бы ничего, но по полу сильно тянуло холодом, ребенок был одет легко, явно болел, но вот ползал себе туда-сюда.
Грязный холодный пол - ну и что. Дети цыган, которые в природе аккуратными не бывают в принципе, болеют очень редко. У них крепкий иммунитет, по какому льду они бы не проползали. Это я не шучу, тут вопрос закалки «со всех сторон» и выращивания природного иммунитета. Для здорового ребенка, конечно. Спокойное отношение, такое «природное» выращивание - дитя действительно имеет шанс вырасти крепким. Мне смотреть на это было тяжко, что отношения к делу не имеет. Вот я и не стала делать выводов, понимая, что вот такого рода пренебрежение к, казалось бы, необходимым гигиене и возможному переохлаждению могут дать ожидающим дизентерии и воспаления легких совершенно диаметральные результаты. Ну и, в конце концов, там были другие дети, которые сидели вместе со своими сопливыми носиками рядом с родителями и никуда не ползли. Возможно, просто не хотели. Потому что в Израиле детям можно все, и их бы, наверное, тоже отпустили.
Орущего ребенка я увидела впервые вчера. Вечером я возвращалась с прогулки и, повернув на свою улицу, услышала дикий рев. Рев был действительно безобразным. Плотная девочка дет шести валялась на асфальте, дергая ногами и руками и ревела с переливами. Голос зычный, в нем явно был видел характер будущей женщины, чьему мужу я уже сейчас не позавидую. Девочка валялась и орала, рядом с ней стояли трое мужчин и одна женщина. Один из мужчин пошел в подъезд дома, другой потянулся следом. Третий мужчина переговаривался с женщиной, даже повернулся вокруг своей оси, женщина изредка произносила что-то короткое и едва слышное девочке, но девочка только прибавляла жару. Я приближалась, и было мне это девочку ужасно жаль.
Да, мне скажут сейчас, что она проходила свой урок, что в этом уроке полно бонусов, потому что хочешь орать - ори, человек должен сам понять, производят его действия результат или нет.
Согласна, и мои дети в свое время орали, разница только в том, что я не позволяла капризу перейти в истерику и в том еще, что могла этот ор в любой момент прекратить. А тут от четверых взрослых просто исходили волны растерянности и неуверенности в себе. И, на мой взгляд, эти методы, применительно ко всем, родились от несостоятельности взрослых, от их внушаемости. От распиаренной системы воспитания в ребенке свободы, которая поразила многие умы. Свобода, может быть, у этих детей очень условная есть (потому что другой в принципе не бывает), а вот надежных взрослых рядом нет.
Я поравнялась с орущим ребенком, женщина на секунду встретилась со мной взглядом, у нее было огорченное и виноватое лицо человека, который рад бы это прекратить, но не знает, как.
«Не обращайте внимания, не вмешивайтесь, пройдите мимо», - вспомнила я голос лектора. В десятитысячный раз за всю свою жизнь я подумала, как скудно устроены головы, которые прекращение такой истерики видят только как физическое и моральное насилие над бедной, лишенной свободы деточкой.
Я прошла мимо. Но мысленно все же наклонилась и сказала внятно: «А вот под той машиной кошка с двумя хвостами…» И тут же увидела, как ребенок перестал орать и, вытирая зареванные глазищи, спросил: «Где?»
- Да вон!
- Ну где? - ребенок снова хныкнул, потому что рев, перешедший в истерику, в миг не остановишь.
- Пойдем, покажу, - я протянула бы ей руку.
- Пойдем, - сопя носом, она дала бы мне свою чумазую ладошку, и я бы ее крепко сжала.
- Смотри, смотри скорее, вон тот двор, туда! Представляешь, она шла, а у нее один хвост изогнут над спиной, а вторым она размахивала так широко! Я глазам с своим не поверила! У нее такие длинные ноги, и одна лапа белая совсем, а вся остальная кошка серая, и оба хвоста серые!
- Мы ее найдем?
- Я думаю, да. А если даже и нет, то мы теперь знаем, где ее искать, и каждый раз, когда будем тут проходить, будем смотреть внимательно под все машины. Договорились?
- Да, - девочка тут же заглянула бы под машину. И потом радостно вскрикнула: «Да вот же она!»