В любой сезон
В любой сезон случаются дни, похожие на осенние. Это дни, когда отпадает что-то уставшее, когда облегчается ноша, но приходящая легкость не вызывает ничего, кроме печали. Эти дни можно опознать по нахождению ответов. Ответы тогда приходят к вопрошающему чуть медленнее, чем обычно, чуть затруднительней. Но они, прошедшие сквозь дни отпадания, поражают точностью. И печалят не меньше обнаженных крон.
Говорила я недавно в ответ на вопрос о том, почему люди раздражаются, если им что-то советуют, что виной тому больное самолюбие, неуверенность в своей истинной значимости. Если разогнать поучателей, то кое-как сохранно выглядит картинка своего "я", главное, чтобы не сделалось помех в эфире. Еще надо, чтобы не пришел кто-нибудь и не сказал: "Знаешь, что стоит сделать, чтобы все прошло?". Вот когда вполне по силам понять, так ли уж мешает это, никак не проходящее. Потому что нет, мало кто хочет узнать о якобы желаемом, если это знание предлагают прямо. Лучше пусть остается, лучше пусть мешает, лучше пусть ничего не меняется, потому что за этой ломанной ширмой из мнимой безопасности живет перепуганное и недоумевающее человеческое "я", его выборы и то, что ему сделала жизнь вовсе не в ответ на эти выбирания из предложенного. И еще говорят, что в этом мире властвует его величество случай.
Окей, окей, только не волнуйся. Не хочешь, не надо. И, конечно, нет ни бога, ни его медиумов. Как замечательно, если можно ограничиться собой. Я - вершина мироздания, на мне заканчивается все, и нет надо мной ни бога, ни черта. А вот как я захочу, так карты и лягут. Легли иначе? Нет закономерностей. Случай виноват. А еще сосед, бывший друг и приставший родственник. Самое время пожелать листопада, самое время облегчиться. И совершенно очевидно, что вон тот, проглядевший все глаза в небо, пустой мечтатель и неудачник.
Дуется "я". Боится, трепещет и изо всей силы ставит шерсть дыбом. Вот рефлексы это наука, вздыбился - напугал врага, так исстари велось, когда наши предки бегали табунами. Ах нет, стадами, табуны не про нас. А обезьяны, они стадные звери, поодиночке не существуют, сходят с малого своего ума и идут на корм львам.
Я говорила с человеком об обидах. Сказала, что обиженный вечно в недостатке. Ему сначала не хватило, а после он сделался стеснен, потому что нечем было прикрыть наготу души. И вот, он стоял и ерзал. Здоровья не хватило, пострадали сосуды, стал он плаксив и раздражен. Денег не хватило или званий, и вот он уязвлен и обижен снова. Сил не хватило, он прилег отдохнуть, а встать не смог. И обижается, бедный, что другие устали, но лечь не искусились. Энергии не хватило, слаб духом человек, и вот он зацеплен обычной шуткой. Нет духа? Окей, окей. Всякому про себя виднее. Смотрю и думаю, жив еще, все надеюсь. Ан, нет. Оказалось, давно дух вон.
...
У меня в жизни столько лет прошли без желаний чего-нибудь для себя, что когда эти годы истекли, я удивилась. Жизнь пролистнулась, мне показалось, меня уж и нет, осталось что-то почти невещественное. И вдруг проснулись желания, захотелось быть, как случается с деревьями, если весна начинается рано, лето длится, и осень не спешит уходить. Тогда стволы набирают сил и запускают новые соки для почек, а уж будут листья, нет ли, кто знает. Важно же не чем кончится, а как длится. Поэтому я побуду еще, мне нужно прожить то, что я не успела. После стану другой, тогда можно будет поднять палец и сказать, что давно бы так.
Речь пустеет и закругляется, слова облетают, идешь по россыпи слов, что стали непонятными, словно не жили. Голову поднимешь, а там, где они росли, болтается их скудная сотня, растянутая на горизонт. Я раньше все шептала, все уговаривала, все боялась сказать открыто, что вижу многое. Не боюсь больше.
...
Говорила я недавно в ответ на вопрос о том, почему люди раздражаются, если им что-то советуют, что виной тому больное самолюбие, неуверенность в своей истинной значимости. Если разогнать поучателей, то кое-как сохранно выглядит картинка своего "я", главное, чтобы не сделалось помех в эфире. Еще надо, чтобы не пришел кто-нибудь и не сказал: "Знаешь, что стоит сделать, чтобы все прошло?". Вот когда вполне по силам понять, так ли уж мешает это, никак не проходящее. Потому что нет, мало кто хочет узнать о якобы желаемом, если это знание предлагают прямо. Лучше пусть остается, лучше пусть мешает, лучше пусть ничего не меняется, потому что за этой ломанной ширмой из мнимой безопасности живет перепуганное и недоумевающее человеческое "я", его выборы и то, что ему сделала жизнь вовсе не в ответ на эти выбирания из предложенного. И еще говорят, что в этом мире властвует его величество случай.
Окей, окей, только не волнуйся. Не хочешь, не надо. И, конечно, нет ни бога, ни его медиумов. Как замечательно, если можно ограничиться собой. Я - вершина мироздания, на мне заканчивается все, и нет надо мной ни бога, ни черта. А вот как я захочу, так карты и лягут. Легли иначе? Нет закономерностей. Случай виноват. А еще сосед, бывший друг и приставший родственник. Самое время пожелать листопада, самое время облегчиться. И совершенно очевидно, что вон тот, проглядевший все глаза в небо, пустой мечтатель и неудачник.
Дуется "я". Боится, трепещет и изо всей силы ставит шерсть дыбом. Вот рефлексы это наука, вздыбился - напугал врага, так исстари велось, когда наши предки бегали табунами. Ах нет, стадами, табуны не про нас. А обезьяны, они стадные звери, поодиночке не существуют, сходят с малого своего ума и идут на корм львам.
Я говорила с человеком об обидах. Сказала, что обиженный вечно в недостатке. Ему сначала не хватило, а после он сделался стеснен, потому что нечем было прикрыть наготу души. И вот, он стоял и ерзал. Здоровья не хватило, пострадали сосуды, стал он плаксив и раздражен. Денег не хватило или званий, и вот он уязвлен и обижен снова. Сил не хватило, он прилег отдохнуть, а встать не смог. И обижается, бедный, что другие устали, но лечь не искусились. Энергии не хватило, слаб духом человек, и вот он зацеплен обычной шуткой. Нет духа? Окей, окей. Всякому про себя виднее. Смотрю и думаю, жив еще, все надеюсь. Ан, нет. Оказалось, давно дух вон.
...
У меня в жизни столько лет прошли без желаний чего-нибудь для себя, что когда эти годы истекли, я удивилась. Жизнь пролистнулась, мне показалось, меня уж и нет, осталось что-то почти невещественное. И вдруг проснулись желания, захотелось быть, как случается с деревьями, если весна начинается рано, лето длится, и осень не спешит уходить. Тогда стволы набирают сил и запускают новые соки для почек, а уж будут листья, нет ли, кто знает. Важно же не чем кончится, а как длится. Поэтому я побуду еще, мне нужно прожить то, что я не успела. После стану другой, тогда можно будет поднять палец и сказать, что давно бы так.
Речь пустеет и закругляется, слова облетают, идешь по россыпи слов, что стали непонятными, словно не жили. Голову поднимешь, а там, где они росли, болтается их скудная сотня, растянутая на горизонт. Я раньше все шептала, все уговаривала, все боялась сказать открыто, что вижу многое. Не боюсь больше.
...