Талантливы люди моего времени
Говорят, что в семидесятые годы прошлого столетия диссидентство Петербурга, тогда еще Ленинграда, как явление было намного трагичнее и мощнее, чем то же направление Москвы. Богема, творческая интеллигенция, протестные слои населения, не выдерживающие рутины социума, вовлекали в себя самых талантливых молодых людей, и очень часто их неокрепшие души увязали в этих блестящих и бурлящих субстанциях, не имея силы оторваться, и не ведая, впрочем, куда бы они направились, если бы оторвались.
Героиня романа моей френдессы Александры Созоновой «Если Ты есть», молодая женщина, недавно ставшая матерью, но утратившая своего любимого, пытается вырваться из замкнутых кругов как социальных ловушек, так и из заманчивой талантливостью и неординарностью среды Питерских бунтарей. В попытках определить, зачем человек приходит на землю, и для чего сюда пришла именно она, юная Агни проходит, кажется, все круги ада, пропуская каждый через себя и последовательно анализируя все, с чем соприкасается ее душа.
Как загнанный зверь, пойманный капканом времени, она спит, свернувшись, и ест, когда ее никто не видит, предполагая, что жизнь, это всего лишь утробное до-существование, и что она еще не родилась. Или не так? Или это касается не ее одной? И каждому из живущих предстоит родиться из этой жизни, если только суждено вызреть плоду, и если справится с родами незримая рождающая? ««Кстати, о родах! - он останавливался, улыбаясь, вздымая палец. - Ты говоришь, что удары сыплются на тебя все чаще, боль все сильнее, промежутки между ними стремятся к нулю. Напоминает роды? Вот-вот. Близок конец. Еще чуть-чуть, и родится. Кто? Бог. Свобода. Свет. Называй, как хочешь. Вся наша жизнь - роды. У большинства, к сожалению, неудачные»…»
Молодая мать, повергнутая в глубочайшую депрессию рождением ребенка и утратой свой любви, которую она считает судьбинной, слепого социального существования не принимает, она ищет понимания, стремится проникнуть в смысл деятельности человечества, государственной машины: «…Его еще не существует - сознания государства, мозга. Отдельные нейроны соединяются в мозг путем соединения друг с другом. Отдельные мыслящие единицы, объединяясь, смогут организовать нечто доселе невиданное - рассудок страны. Наше государство покуда - животное…». Она хочет гордиться своими соотечественниками, своей страной! Не находя для этого ни малого повода, Агни так же отторгает и бессмысленность существования протестного народа, творческой богемы: «Зачем разбиваться, ради чего. Свобода ради свободы?» - нет, все это героиню романа не окормляет, но где же выход? В отчаянии она подвергает сомнению и саму ценность творчества, которое ее так манит: «Кстати, - думала Агни, - что оно есть такое - это святое вдохновение? Размножение духа?.. Инстинкт размножения духа (если можно его обозвать так) - подспудная, крепкая сила - заставляет писать, мучиться, нервно грызть карандаш, рассыпать семена души своей как можно дальше по свету… И они скачут - рассказы, стихи, сказки, - духовные детишки, гармоничные и кособокие, любимые и проходные, разбегаются, разлетаются во все стороны, множась и множась, заселяя собой мир…» Агни ощущает себя «абсолютно свободной, но не нужной самой себе».
Любовь, которая правит сердцами, и которая чуть ее не убила, но не подчинила двадцатичетырехлетнюю героиню, Агни тоже теперь понимает по-своему: «Любить могут лишь половинки. Целые, самодостаточные, не любят - потребляют чужие души. Или наблюдают их». Кажется, нет гавани на этой земле, которая могла бы ее принять…
Может быть, детство героини всему виной? Может быть, сиротство выпало на ее долю? Но нет, она упоминает родителей, правда, вскользь, однако читателю ясно, что, не умеющие ее понимать, они все-таки были. Отчего же их дочь не научилась принимать себя? Отчего понесла в жизнь себя - собой же нелюбимую, отчего, протягивая руки к людям, она сама себя отторгала, и страдание управляло ею, наращиваясь внутри? «Занавешусь от жизни чем-нибудь, все равно чем. И с покорностью мула протащу этот груз - век. Все мы - атомов связка, молекул небо - все. А отличия - бог их знает, есть они или нет». «Агни сочиняла и бормотала, утешая себя сочинительством. Но то было внешнее брожение, интеллектуальная рябь. Белый словесный бинт, затыкающий рот раны, но не лечащий. В самой глубине жило то, что страшнее смерти»…
Мысли о смерти, как о решении вопроса, для Агни не случайны, с ними она сталкивается и в редкие счастливые минуты, но пуще всего, когда остается одна. «Впору умереть или захолодеть от нездешнего света. Одиночество такое, что кажется, будто идешь по звездам, и они скрипят, как раздавливаемый снег». Мучительно она пытается найти свои ответы, доходя до отчаяния, бросаясь из крайности в крайность, и умоляя Проведение отозваться. Агни нуждается в Водителе, Наставнике, во внешнем импульсе, чтобы вырваться из сетей бессмыслицы человеческого бытия. Но «Страшнее смерти сознание, что ты раб своей жалкой, неудачно слепленной натуры, и не более». Она предпринимает попытки изменить существующее, уезжает с геологами, которых считает лучшими «из людских племен», потому что «они бродят по полгода по свободной, не взнузданной еще земле. По юным холмам и долам - не изуродованным еще поселками и городами, не отравленным, не состарившимся, не избитым до полусмерти… По сыпучим пескам. По хрустальной воде. Их почти не тревожит политика: государство ничем не напоминает о себе в тайге, и они забывают его»… Она проводит время с бродягой, отчаянно рискуя и буквально нарываясь на расправу, раз ответа по-прежнему нет. Нет и выхода, и мысли о смерти возвращаются: «Убить себя. Так же быстро и инстинктивно, как отдернуть руку, коснувшись огня. Отдернуть руку, чтобы устранить боль. Умереть, чтобы стало не больно».
Но ведь рядом люди продолжают жить! Как, чем выживают они, из чего состоит тот компромисс, который веслом лодки или крюком удочки уловил их для существования среди себе подобных? «- Кем бы я ощутил себя в жизненном бульоне? - переспросил Валера. Его окружало три-четыре человека. Его всегда кто-то окружал. Или он прилеплялся к кому-то. - Ну, на мясо я не претендую. Пожалуй, пряности. Придающие всему терпкость и остроту… Агни прикинула, что бы она ответила на подобный вопрос. Камушек! Такой маленький камушек в кипящем бульоне. Не разваривающийся, несъедобный»…
И все-таки читатель не сомневается: если бы инстинкт смерти был в Агни сильнее страстного желания обрести смысл, она нашла бы в себе силы, чтобы решить этот вопрос. Но нет, энергия в ней нарастает, а новорожденный младенец своей «нездешностью» заставляет переосмысливать сущее вновь и вновь. Кажется, вопреки молчанию Неба, вопреки здравому смыслу, в Агни побеждает желание жить. «Зачем ей снятся удивительные обнадеживающие сны, если ее нет? Зачем ей был дарован младенец?» Все-таки здесь, в этом мире жить без Бога невозможно, понимает героиня. Но как дозваться до Него?
Потому ли, что ей нечего было есть, как это объясняет сам автор, или же от невыразимого желания постичь, что ощущает ее ребенок и какого ему, новому, на земле, "Агни питалась тем же, что и младенец, - смесями «Малютка», «Малыш», «Бона», - лишь всухомятку, не превращая их в молоко, а зачерпывая прямо из коробки сладковатый белый порошок"...
Она пишет письмо Богу. Это даже не крик, это почти незвучный стон, безгласные слезы или их иссушенный источник диктует ей горестные слова. Так много просьб у нее, но все они блекнут перед главным вопросом, перед стремлением постичь истину и готовностью платить за это постижение, к которым это письмо и сводится: «Господи покарай меня, чтобы я знала, что Ты есть»!
Но вот в жизни Агни появляется тот, кого она может назвать Учителем. «В какую бездну столкнуть, чтобы ты могла, наконец, взлететь? Чтобы не осталось для души твоей ни одной земной ниши, в которую ее тянуло бы спрятаться»… - говорит он ей. И тогда она начинает осознавать, что взлет для нее неизбежен...
Роман "Если Ты есть" написан в 1989 году, опубликован в 1996 году в журнале "Нева"
Героиня романа моей френдессы Александры Созоновой «Если Ты есть», молодая женщина, недавно ставшая матерью, но утратившая своего любимого, пытается вырваться из замкнутых кругов как социальных ловушек, так и из заманчивой талантливостью и неординарностью среды Питерских бунтарей. В попытках определить, зачем человек приходит на землю, и для чего сюда пришла именно она, юная Агни проходит, кажется, все круги ада, пропуская каждый через себя и последовательно анализируя все, с чем соприкасается ее душа.
Как загнанный зверь, пойманный капканом времени, она спит, свернувшись, и ест, когда ее никто не видит, предполагая, что жизнь, это всего лишь утробное до-существование, и что она еще не родилась. Или не так? Или это касается не ее одной? И каждому из живущих предстоит родиться из этой жизни, если только суждено вызреть плоду, и если справится с родами незримая рождающая? ««Кстати, о родах! - он останавливался, улыбаясь, вздымая палец. - Ты говоришь, что удары сыплются на тебя все чаще, боль все сильнее, промежутки между ними стремятся к нулю. Напоминает роды? Вот-вот. Близок конец. Еще чуть-чуть, и родится. Кто? Бог. Свобода. Свет. Называй, как хочешь. Вся наша жизнь - роды. У большинства, к сожалению, неудачные»…»
Молодая мать, повергнутая в глубочайшую депрессию рождением ребенка и утратой свой любви, которую она считает судьбинной, слепого социального существования не принимает, она ищет понимания, стремится проникнуть в смысл деятельности человечества, государственной машины: «…Его еще не существует - сознания государства, мозга. Отдельные нейроны соединяются в мозг путем соединения друг с другом. Отдельные мыслящие единицы, объединяясь, смогут организовать нечто доселе невиданное - рассудок страны. Наше государство покуда - животное…». Она хочет гордиться своими соотечественниками, своей страной! Не находя для этого ни малого повода, Агни так же отторгает и бессмысленность существования протестного народа, творческой богемы: «Зачем разбиваться, ради чего. Свобода ради свободы?» - нет, все это героиню романа не окормляет, но где же выход? В отчаянии она подвергает сомнению и саму ценность творчества, которое ее так манит: «Кстати, - думала Агни, - что оно есть такое - это святое вдохновение? Размножение духа?.. Инстинкт размножения духа (если можно его обозвать так) - подспудная, крепкая сила - заставляет писать, мучиться, нервно грызть карандаш, рассыпать семена души своей как можно дальше по свету… И они скачут - рассказы, стихи, сказки, - духовные детишки, гармоничные и кособокие, любимые и проходные, разбегаются, разлетаются во все стороны, множась и множась, заселяя собой мир…» Агни ощущает себя «абсолютно свободной, но не нужной самой себе».
Любовь, которая правит сердцами, и которая чуть ее не убила, но не подчинила двадцатичетырехлетнюю героиню, Агни тоже теперь понимает по-своему: «Любить могут лишь половинки. Целые, самодостаточные, не любят - потребляют чужие души. Или наблюдают их». Кажется, нет гавани на этой земле, которая могла бы ее принять…
Может быть, детство героини всему виной? Может быть, сиротство выпало на ее долю? Но нет, она упоминает родителей, правда, вскользь, однако читателю ясно, что, не умеющие ее понимать, они все-таки были. Отчего же их дочь не научилась принимать себя? Отчего понесла в жизнь себя - собой же нелюбимую, отчего, протягивая руки к людям, она сама себя отторгала, и страдание управляло ею, наращиваясь внутри? «Занавешусь от жизни чем-нибудь, все равно чем. И с покорностью мула протащу этот груз - век. Все мы - атомов связка, молекул небо - все. А отличия - бог их знает, есть они или нет». «Агни сочиняла и бормотала, утешая себя сочинительством. Но то было внешнее брожение, интеллектуальная рябь. Белый словесный бинт, затыкающий рот раны, но не лечащий. В самой глубине жило то, что страшнее смерти»…
Мысли о смерти, как о решении вопроса, для Агни не случайны, с ними она сталкивается и в редкие счастливые минуты, но пуще всего, когда остается одна. «Впору умереть или захолодеть от нездешнего света. Одиночество такое, что кажется, будто идешь по звездам, и они скрипят, как раздавливаемый снег». Мучительно она пытается найти свои ответы, доходя до отчаяния, бросаясь из крайности в крайность, и умоляя Проведение отозваться. Агни нуждается в Водителе, Наставнике, во внешнем импульсе, чтобы вырваться из сетей бессмыслицы человеческого бытия. Но «Страшнее смерти сознание, что ты раб своей жалкой, неудачно слепленной натуры, и не более». Она предпринимает попытки изменить существующее, уезжает с геологами, которых считает лучшими «из людских племен», потому что «они бродят по полгода по свободной, не взнузданной еще земле. По юным холмам и долам - не изуродованным еще поселками и городами, не отравленным, не состарившимся, не избитым до полусмерти… По сыпучим пескам. По хрустальной воде. Их почти не тревожит политика: государство ничем не напоминает о себе в тайге, и они забывают его»… Она проводит время с бродягой, отчаянно рискуя и буквально нарываясь на расправу, раз ответа по-прежнему нет. Нет и выхода, и мысли о смерти возвращаются: «Убить себя. Так же быстро и инстинктивно, как отдернуть руку, коснувшись огня. Отдернуть руку, чтобы устранить боль. Умереть, чтобы стало не больно».
Но ведь рядом люди продолжают жить! Как, чем выживают они, из чего состоит тот компромисс, который веслом лодки или крюком удочки уловил их для существования среди себе подобных? «- Кем бы я ощутил себя в жизненном бульоне? - переспросил Валера. Его окружало три-четыре человека. Его всегда кто-то окружал. Или он прилеплялся к кому-то. - Ну, на мясо я не претендую. Пожалуй, пряности. Придающие всему терпкость и остроту… Агни прикинула, что бы она ответила на подобный вопрос. Камушек! Такой маленький камушек в кипящем бульоне. Не разваривающийся, несъедобный»…
И все-таки читатель не сомневается: если бы инстинкт смерти был в Агни сильнее страстного желания обрести смысл, она нашла бы в себе силы, чтобы решить этот вопрос. Но нет, энергия в ней нарастает, а новорожденный младенец своей «нездешностью» заставляет переосмысливать сущее вновь и вновь. Кажется, вопреки молчанию Неба, вопреки здравому смыслу, в Агни побеждает желание жить. «Зачем ей снятся удивительные обнадеживающие сны, если ее нет? Зачем ей был дарован младенец?» Все-таки здесь, в этом мире жить без Бога невозможно, понимает героиня. Но как дозваться до Него?
Потому ли, что ей нечего было есть, как это объясняет сам автор, или же от невыразимого желания постичь, что ощущает ее ребенок и какого ему, новому, на земле, "Агни питалась тем же, что и младенец, - смесями «Малютка», «Малыш», «Бона», - лишь всухомятку, не превращая их в молоко, а зачерпывая прямо из коробки сладковатый белый порошок"...
Она пишет письмо Богу. Это даже не крик, это почти незвучный стон, безгласные слезы или их иссушенный источник диктует ей горестные слова. Так много просьб у нее, но все они блекнут перед главным вопросом, перед стремлением постичь истину и готовностью платить за это постижение, к которым это письмо и сводится: «Господи покарай меня, чтобы я знала, что Ты есть»!
Но вот в жизни Агни появляется тот, кого она может назвать Учителем. «В какую бездну столкнуть, чтобы ты могла, наконец, взлететь? Чтобы не осталось для души твоей ни одной земной ниши, в которую ее тянуло бы спрятаться»… - говорит он ей. И тогда она начинает осознавать, что взлет для нее неизбежен...
Роман "Если Ты есть" написан в 1989 году, опубликован в 1996 году в журнале "Нева"