Дама с камелиями. 11.06.14. Большой театр. Захарова, Лантратов.
Jun 13, 2014 18:03
Я умерла вместе с Маргаритой Готье. В третьем акте размазала слезы по щекам, но, отбив ладони в своей ложе, метнулась в партер на вызовы за занавес - потому что поняла, что не могу их отпустить. Не могу отпустить спектакль, не могу отпустить атмосферу… Они тоже не могли - еще в роли, в прострации, усталые и немного потерянные, погруженные в себя, они оглядывали зал будто из зазеркалья, из-за невидимой завесы, отделяющей их от реальности…
Джон Ноймайер. Фредерик Шопен. Дама с камелиями. Звездный состав. Полное растворение.
Я не чувствую в себе сейчас ни малейшей способности к анализу, просто вижу эти образы. Как Манон и Де Грие являются Маргарите, так мне является она и персонажи ее истории. Я закрываю глаза и вижу ее: искушенный изгиб на кушетке - в порочном фиолетовом; взлет кружева - в не верящем до конца в счастье белом; оцепеневший, сжавшийся от боли, вымерзший осенний лист - в глухом коричневом; высший пик откровения, страсти и страдания - в поглотившем все краски остального мира черном; и кровавый крик красного - последний крик о том, что она еще жива… Еще… Уже совсем ненадолго…
Невероятный подарок обнаружился в сети - записи именно с этого спектакля! Моя благодарность оператору не имеет границ! Первый дуэт, она еще холодна, еще не верит…
Как Светлана это делает? Я не знаю… Я только чувствую, что это творение - не для препарирования. Просто, растворяясь в волшебной, прозрачной музыке Шопена, на сцене живет совершенное существо - бесконечно точное и земное в чувствах и абсолютно неземное в средствах их выражения. Боже, как здесь легко недоиграть или переиграть! Я безумно боялась как поверхностно-формального танца, так и утрированных театральных страданий. Не со стороны Светланы - а вообще, со стороны любой исполнительницы этой партии - ее можно испортить, сделать пустой или вульгарной одной щепоткой недопонимания образа… Живая, любящая женщина под маской холодной и циничной львицы, бесконечно правдивая в том, как она то отдается, то сопротивляется, то снова отдается чувству, которое владеет всем ее существом, то будто оттаивающая в изумлении от самой себя, то цепенеющая перед реальностью, то вдруг бессильно расплавляющаяся в магму, сметающую все ее внутренние запреты, то переживающая истинную трагедию, не напоказ, не с пафосным заламыванием рук, а молча, переломившись пополам в холоде огромного пустого пространства сцены - так, что рвется сердце…
Я, наверное, могу написать том о ней одной… Надо чуть-чуть протрезветь, но нет… Влад мне этого не позволит. Это было лучшее, что я видела у него. Нет, это звучит очень формально… Да, вот так - просто это был Арман. Если бы я хотела найти хоть малейшую зацепку… Если бы он позволил мне искать… Не позволил. Он выбежал на сцену, замер, настигнутый волной тяжелого черного плаща, будто задохнувшись… Будто сделал вдох - и все, время остановилось для него, навсегда осталось только в воспоминаниях, как и дыхание, как и жизнь… Я любовалась им каждую секунду. Утонченный, красивый, исполненный романтизма, и сгорающий от настоящего, сильного, глубокого чувства, заключивший тайный договор с гравитацией - он парил, как эльф, но был незыблемой опорой для нее…
Я вспомнила дуэты… Три дуэта - три кульминации каждого действия. Нет, я вспомнила не их. Я вспомнила свои ощущения. Я в них растворилась, полностью отдалась какому-то коду, который, формируясь из сплетения музыки и мятущихся фигур, мистически проникал в меня, минуя сознание… Я не помню деталей, не помню танца. Я помню, что прожила минуты любви.
Еще о Владе - меня просто потрясла в его исполнении сцена чтения письма Маргариты во втором акте. Если к романтично-утонченному Владу я начинаю привыкать, то настолько нервно-ломанным, будто сжигаемым, как еретик на костре, я его не представляла. Это было настолько реально, что я чувствовала, как в нем лопается от боли каждая клетка… Вот эта сцена - дав обещание отцу, Маргарита оставляет Армана, передав ему на прощание письмо…
Мне опять приходится наступать себе на горло, иначе это будет надолго. Но оно и без того сжимается снова. Манон и Де Грие. Тихомирова и Чудин. Можно, я пока только о нем? Я очарована. Так случилось, что именно сейчас, в преддверии серии «Манон», я взяла перечитать книгу. Я уже успела подзабыть этот образ - наивную, жертвенную и страстную натуру Де Грие, окутанную, как камзолом, прихотливым слогом, которым повествуется о немыслимых безумствах… Чистейший мальчик, галантно губящий себя… Вот именно это было у Семена, просто точечно, просто изумительно. И особенно изумительно было то, что, будучи призван в спектакль как зеркало Армана, он был другой. Совсем другой - хотя сжигаемый той же страстью, но как стилистически точно его страсть была перенесена в другую эпоху. Один из невероятных моментов спектакля - мимолетный дуэт Влада и Семена в первом действии, синхронный дуэт-осознание единства их историй - я с замиранием сердца наблюдала, как одними и теми же движениями создают между собой мостик юноши из двух разных веков. Наверное, надо было тут думать о сходстве их романов, а я наслаждалась тончайше переданными различиями, это было невероятное удовольствие. При одних движениях тема Семена была истинно барочна, и выглядела условнее, схематичнее, написанной более крупными мазками, как будто уже подернута патиной, тема Влада же - романтичная, ближе, четче, контрастнее, протяни руку - и он ее примет…
Вообще идея Манон в спектакле великолепна. Я уже раз пять, наверное, написала про рвущееся сердце, напишу и шестой. Прекрасная линия, дающая второй план, глубину, и бесконечную печаль - как напоминание о предопределенности трагического конца. Они мне казались ожившими надгробными памятниками - будто из того мира в этот, к пока еще живым, чтобы не дать этим живым забыться, чтобы воплощать собой дуновение смерти, которое скоро их коснется. Манон в исполнении Анны Тихомировой тоже выглядела такой «вестницей рока» для Маргариты, но я бы сказала, что она была все же не так выразительна, как Семен, а рядом со Светланой, с которой у них был такой же «зеркальный» дуэт - она немного терялась.
Но были в спектакле и вполне живые, жизнь же в себе и воплощающие. Я о Гастоне Рье в исполнении Михаила Лобухина. Любоваться и любоваться. Торжество жизненной силы на фоне всеобщей романтичной трагичности. Нет, он не выбивался из общей драматической канвы спектакля, но как он был нужен, чтобы не сойти с ума - именно такой, островок надежности и силы в царстве болезненной обреченности. Михаил снова был неотразимым красавцем, заставляющим пожалеть, что его очень, просто очень мало здесь, хотя совершенно очевидно, что стилистически больше и не нужно. Вот - и его записали. Роскошен!
Его парой в спектакле была Прюданс в исполнении Кристины Кретовой - на видео с ним она. Увы, я не изменила мнения о ней, она меня не трогает совершенно. В дивной по красоте графичной сцене «черного» бала в третьем действии многие из девушек «в черном» мне показались интереснее танцующей на переднем плане Прюданс. А Дарья Хохлова, танцевавшая Олимпию, девушку, с которой Арман пытается изменить Маргарите - вот она мне понравилась. Она была очень реальной - такая миленькая, но хваткая, молоденькая куртизанка, хорошо знающая, за что и как надо побороться…
Сцена бала: Гастон и Прюданс, Арман и Олимпия, Герцог и Маргарита.
Если бы еще у меня и большей половины зала были шансы разглядеть, как она за него борется, да и не только это! Единственным моментом, вызвавшим мою бесконечную досаду, была идея вынести часть действия за пределы сцены, на настилы по краям оркестровой ямы, прямо перед боковыми ложами. Возможно, постановщик хотел подчеркнуто вынести за сцену нетанцевальные моменты, но вынесли их в итоге в совершенно слепые места! Если с левой стороны, которую мне было видно, просто сидел отец Армана, символизируя погружение в воспоминания, то с правой - были постелены ковры, на которых, как оказалось, происходило множество важных для сюжета событий. Во всяком случае, почти вся «эротика» имела место именно на этих коврах. Я догадалась привстать, когда девушка в соседней ложе перегнулась через бортик, и потом вскакивала каждый раз, когда из поля зрения в этом направлении исчезали герои. Иначе бы я не узнала, когда Маргарита уступила Арману, не узнала бы, что он не смог проникнуться должной страстью к Олимпии - а это немаловажный момент… И я таки не успела отследить одну из ключевых сцен - момент, когда Арман оскорбляет Маргариту деньгами - я даже не могу сказать, что именно он там сделал - отдал их, передал с кем-то, швырнул - я не знаю, мне было видно только как Светлана выходит на авансцену, роняя деньги из рук… Вот только здесь на видео разглядела. Если что - у меня была 10 ложа 1 яруса, что видели люди правее и выше - я думаю, ничего. Такое решение показалось очень странным при наличии огромного пространства исторической сцены.
Еще про сцену и сценографию - теперь о хорошем. Я накануне неоднократно встречала мнение, что «Дама…» - камерный балет, который теряется на большой сцене. Якобы там мало декораций, много очень немноголюдных сцен, пространство нечем заполнить. Так вот, мне так совершенно не показалось. То, что вокруг действия есть пространство и воздух - это правда, но как мне это понравилось! Особенно когда на сцене были один или два персонажа. Эта огромность сцены тут же добавляла философской глубины, выносила действие из реальности, добавляла трагизма маленьким мятущимся фигуркам перед пустотой. Особенно это было остро для меня в кульминационном, феерическом дуэте третьего акта, если бы эта трагедия была втиснута в рамки бытовой имитации замкнутого помещения - она была бы в разы приземленнее и пошлее…
Уйдя от темы главных героев, я немного ушла и от меланхолии… Но вернусь в нее, вспомнив, как мы смотрели… Зал. Вот это удивительно. С первых минут, с пролога, начавшегося в полной тишине, эта тишина повисла и над залом. Тишина погружения и сопереживания. Очень странно разрываться между желанием отблагодарить артистов аплодисментами после каждого блистательного фрагмента и страхом единственным лишним звуком нарушить тончайшую ткань всего повествования, которая не потерпит разрывов. Я предпочла тишину. Остальные - тоже. Во втором действии после более легких эмоционально сцен аплодировать уже получалось, постепенно какой-то компромисс между эмоциями возник, но все равно трагизм истории доминировал. Зато по окончании - в зале все прорвалось. Но на финальных поклонах меня больше всего поразило состояние артистов. Они были «в образе» все. Даже после тяжелейшего «Майерлинга», помнится, все же все хоть и постепенно - но ожили, вышли из транса, здесь же - будто тень трагедии простерлась над сценой, они все были сдержаны, были где-то не здесь, будто все воспринимали через дымку.
Смерть Манон и предчувствие смерти Маргариты. Увы, съемка с мартовского спектакля, но все те же и так же…
Я размазала слезы по щекам, но, отбив ладони в своей ложе, метнулась в партер на вызовы за занавес - потому что поняла, что не могу их отпустить. Не могу отпустить спектакль, не могу отпустить атмосферу… Рядом со мной у оркестровой ямы стояли джентльмены, восторженно и практически беспрерывно кричащие «браво» Светлане. В какой-то момент они сговорились поздравить ее с только что прошедшим днем рождения. «По-здра-вля-ем!» - оглушительно раздалось у меня прямо над ухом. Светлана перевела отрешенный взгляд на нашу группку, и, поблагодарив их дивным плавным взмахом руки, впервые немного улыбнулась. Я поймала этот взгляд…