Сидя на красивом холме
Студенты, как волхвы, приносят мне дары к Рождеству: горшок с белой камелией, молочный шоколад, внимательное молчание в социальных сетях. Папа зовёт их подхалимами, но он просто завидует: студенты-физики, небось, не дарят ему цветов! И не зовут пить пиво, вызывая бурную - и оправданную! - ревность бедного лорда Грегори. Но что мне делать, если я учу четыре сотни прекрасных технарей с незначительными женскими вкраплениями? Мистер Эй стеснялся и смотрел преимущественно в сторону, вручая мне огромную шоколадку, поблагодарил за лекции от множественного числа, и для смелости быстро перевёл разговор в практическую плоскость: "Мэм, а когда вывесят оценки за последний тест?" На последней лекции студенты снова аплодировали, а после интересовались: сведёт ли нас судьба в будущем? There is no escape from Anna - заверила. Но именно шоколадку я считаю своей самой сокрушительной педагогической победой.
Вот, итоги учебного года я уже подвела - значит, у меня ещё хватает силы воли, чтобы разделять жизнь и работу. Впрочем, она (и сила воли, и жизнь, и работа) скоро иссякнет - и без того марсианская Африка сейчас запойно косплеит чужую планету из "Марсианина", включая жару и сушь и подкидывая красной пыли на вентилятор. Я отпустила студентов и хожу на работу в шортах и сарафанах. Эмпирически доказано: чем короче шорты, тем выше вероятность встречи с первокурсником на нейтральной территории.
А ещё месяц назад громыхала гроза над часовой башней школы для мальчиков, куда мы ездили слушать студенческий хор. Студенческий хор - это всегда тяжёлая артиллерия, под дых и навылет, nobody knows the trouble I've seen, didn't my Lord deliver Daniel - why not every man?! Ни одной ноты смирения, принятия, всех этих взрослых, необходимых вещей, а одна только плавящаяся магма, превращающая каждый день в последний день Помпеи, заливающая всё и вся единственным цветом - ярко-красным. Любовь и смерть во всех возможных комбинациях, ад и рай как два единственных доступных агрегатных состояния. Удивительно видеть это со стороны, и смотреть во все глаза с нежностью и пониманием, но... всё ещё без зависти. Думаю, старость начнётся тогда, когда я забуду, как в юности было на самом деле.
И всё это - в старой английской школе из красного кирпича, прекрасной, как аббатство Даунтон, под сенью часовой башни, отзванивающей своё каждые пятнадцать минут. После концерта мы с мамой долго стоим на ступеньках, прильнув к колоннам, ждём, когда закончится дождь, и читаем золочёные списки имён: школьные капитаны крикета с начала прошлого века. Школа приподнимается над городом и смотрит на колониальные башни и балюстрады далёкого президентского дворца, так же парящего на высоком холме - так по-имперски! И снова: империи больше нет, есть - школа. Мой знакомый волынщик недавно устроился сюда учителем. Южная Африка вышивает на мне узоры гладью.
А ещё я пропустила Самайн в ЖЖ, но не пропустила его же - в живой жизни, хотя хорошей тыквы мы так и не нашли, как ни искали - здесь вам не Преображенка. Поэтому пришлось довольствоваться малым: я предлагала вырезать арбузы и дыни, но Грег нашёл более практичный компромисс:
Да, это - болгарские перцы. В темноте они красиво светятся.
У греговских Джеков-фонарей всегда получаются более экзистенциально-озабоченные лица, чем у моих:
Хорошей зимы всем, у кого она настала.
Вот, итоги учебного года я уже подвела - значит, у меня ещё хватает силы воли, чтобы разделять жизнь и работу. Впрочем, она (и сила воли, и жизнь, и работа) скоро иссякнет - и без того марсианская Африка сейчас запойно косплеит чужую планету из "Марсианина", включая жару и сушь и подкидывая красной пыли на вентилятор. Я отпустила студентов и хожу на работу в шортах и сарафанах. Эмпирически доказано: чем короче шорты, тем выше вероятность встречи с первокурсником на нейтральной территории.
А ещё месяц назад громыхала гроза над часовой башней школы для мальчиков, куда мы ездили слушать студенческий хор. Студенческий хор - это всегда тяжёлая артиллерия, под дых и навылет, nobody knows the trouble I've seen, didn't my Lord deliver Daniel - why not every man?! Ни одной ноты смирения, принятия, всех этих взрослых, необходимых вещей, а одна только плавящаяся магма, превращающая каждый день в последний день Помпеи, заливающая всё и вся единственным цветом - ярко-красным. Любовь и смерть во всех возможных комбинациях, ад и рай как два единственных доступных агрегатных состояния. Удивительно видеть это со стороны, и смотреть во все глаза с нежностью и пониманием, но... всё ещё без зависти. Думаю, старость начнётся тогда, когда я забуду, как в юности было на самом деле.
И всё это - в старой английской школе из красного кирпича, прекрасной, как аббатство Даунтон, под сенью часовой башни, отзванивающей своё каждые пятнадцать минут. После концерта мы с мамой долго стоим на ступеньках, прильнув к колоннам, ждём, когда закончится дождь, и читаем золочёные списки имён: школьные капитаны крикета с начала прошлого века. Школа приподнимается над городом и смотрит на колониальные башни и балюстрады далёкого президентского дворца, так же парящего на высоком холме - так по-имперски! И снова: империи больше нет, есть - школа. Мой знакомый волынщик недавно устроился сюда учителем. Южная Африка вышивает на мне узоры гладью.
А ещё я пропустила Самайн в ЖЖ, но не пропустила его же - в живой жизни, хотя хорошей тыквы мы так и не нашли, как ни искали - здесь вам не Преображенка. Поэтому пришлось довольствоваться малым: я предлагала вырезать арбузы и дыни, но Грег нашёл более практичный компромисс:
Да, это - болгарские перцы. В темноте они красиво светятся.
У греговских Джеков-фонарей всегда получаются более экзистенциально-озабоченные лица, чем у моих:
Хорошей зимы всем, у кого она настала.