...Не пелось и не писалось, но записать-то надо.
Я сидела в директорской приемной и вертела в руках кстати оказавшуюся на столе секретарши морскую раковину с длинными, гладкими шипами, откуда-то из синей сонной глубины, с той стороны, с картины Йерки. Сидела и пыталась понять, на что намекает мироздание, второй раз заставляя меня слоняться по прихожим и обивать пороги в поисках запасных ключей - свои-то я захлопнула в комнате. Вместе с пальто и важной работой. Вот! Дело в работе: "Жизнь коротка, а ты недостаточно несерьезна - берегись."
Об этой очень русской привычке закутывать заколдованным одеялом и вообще язычески оперсонаживать мир мы говорили с Таней и Светой в прошедшую субботу, говорили под пироги и чай, и еще под Йерку за стеной - говорили, вдосталь нагулявшись по Москве: Света ведет меня по ней так, что навстречу попадаются то диковинные дома за диковинными решетками, то нездешняя церковка с бёртоновскими завитушками без единого повтора, с единорогами на поручнях, львами на дверях и цветами на стенах. Одна кремлевкая башня вдруг оказалась готической архитектуры - оттого, что я заметила это сама, появилось какое-то родство, пусть и странное - другого всё равно не завезли, а мне почему-то грустно ходить по Москве и чувствовать себя заезжей мисс Браун - может, потому, что на родине всякой истинной мисс Браун я немедленно стану заезжей мисс с трудновыговариваемой фамилией. Вы же понимаете, что мне некуда деваться, и единственная надежда теперь - на небесный Иерусалим?
Мне запомнился памятник порокам, совращающим детей - ровно там, где московские и примазавшиеся к ним невесты рассекают в кринолинах белыми павлинами, сверкая из-под юбок черными осенними сапогами. Со всей серьезностью. Со всем сюром.
Я другой Москву и не вижу: только пеструю и давным-давно сошедшую с ума, так, что чуешь неладное, когда она прикидывается нормальной. Потому что буйные - буянят, с ними можно бороться бромом, смирительной рубашкой и святой водой. А притаившиеся?
Четыре часа чистого чтения, проведенные в электричке Москва-Солярис, позволили мне очень кстати дочитать "Дом, в котором", о котором я уже, кажется, всё сказала в комментариях к какому-то прошлому посту, и теперь я пытаюсь понять, кто кого: то ли я натягиваю мариам-петросяновскую реальность на то, что вокруг, то ли то, что вокруг, вконец оперсонажилось и добралось до печатного слова, то ли это снова voices in my head, и в реальности всё не так, как на самом деле. Пока я читала "Дом", в доме сломались старые дедушкины часы с грустной-грустной мелодией, под которую я когда-то просыпалась в школу. Молиться, поститься, читать Честертона! Хотя - нет, сначала - Феликса Максимова: глупо было бы взять и выбросить бесценный опыт на московскую мостовую, под иголки каблучков, которыми здесь так акробатически цокают девушки-эквилибристки.
А еще я в субботу попала на концерт Dead Can Dance. Уже в метро заметила - люди едут, как на мессу: нарядно одетые, светлые, улыбающиеся друг другу. "Вы не знаете, как пройти в крокус сити холл?" - "Не знаю, но иду туда же!" Ну что вам сказать. Я сидела на галёрке с биноклем, подобрав волосы, в длинной черной юбке, чуть-чуть жалела, что мне не двадцать, улыбалась и обмирала. Потому что Лиза Джеррард по-прежнему - прекраснейшая из женщин. А видели бы вы, как она улыбается. А слышали бы вы, как она поёт. А постояли бы вы, хлопая в ладоши до боли, до тех пор, пока весь зал не встал, не загудел, не запел, не затопал ногами... Они вышли на бис пять раз. Они действительно живые. И люминесцируют.
[смотреть и слушать]
...А потом мы с Таней разбирали диван, советуясь с гуглом и ютубом. А потом был удивительно солнечный день - Покров - и Даша отвела меня в Кэрроловское кафе, где я остро пожалела об оставленном в Дубне цилиндре. Даша, конечно, красавица: если трезвым взором оглядеть моих друзей, сразу станет ясно, что выбираю я их по внешним признакам. Хорошо, что красота, которая мне нравится, коррелирует с мозгом. Это целая тема для научной статьи.
Об этой очень русской привычке закутывать заколдованным одеялом и вообще язычески оперсонаживать мир мы говорили с Таней и Светой в прошедшую субботу, говорили под пироги и чай, и еще под Йерку за стеной - говорили, вдосталь нагулявшись по Москве: Света ведет меня по ней так, что навстречу попадаются то диковинные дома за диковинными решетками, то нездешняя церковка с бёртоновскими завитушками без единого повтора, с единорогами на поручнях, львами на дверях и цветами на стенах. Одна кремлевкая башня вдруг оказалась готической архитектуры - оттого, что я заметила это сама, появилось какое-то родство, пусть и странное - другого всё равно не завезли, а мне почему-то грустно ходить по Москве и чувствовать себя заезжей мисс Браун - может, потому, что на родине всякой истинной мисс Браун я немедленно стану заезжей мисс с трудновыговариваемой фамилией. Вы же понимаете, что мне некуда деваться, и единственная надежда теперь - на небесный Иерусалим?
Мне запомнился памятник порокам, совращающим детей - ровно там, где московские и примазавшиеся к ним невесты рассекают в кринолинах белыми павлинами, сверкая из-под юбок черными осенними сапогами. Со всей серьезностью. Со всем сюром.
Я другой Москву и не вижу: только пеструю и давным-давно сошедшую с ума, так, что чуешь неладное, когда она прикидывается нормальной. Потому что буйные - буянят, с ними можно бороться бромом, смирительной рубашкой и святой водой. А притаившиеся?
Четыре часа чистого чтения, проведенные в электричке Москва-Солярис, позволили мне очень кстати дочитать "Дом, в котором", о котором я уже, кажется, всё сказала в комментариях к какому-то прошлому посту, и теперь я пытаюсь понять, кто кого: то ли я натягиваю мариам-петросяновскую реальность на то, что вокруг, то ли то, что вокруг, вконец оперсонажилось и добралось до печатного слова, то ли это снова voices in my head, и в реальности всё не так, как на самом деле. Пока я читала "Дом", в доме сломались старые дедушкины часы с грустной-грустной мелодией, под которую я когда-то просыпалась в школу. Молиться, поститься, читать Честертона! Хотя - нет, сначала - Феликса Максимова: глупо было бы взять и выбросить бесценный опыт на московскую мостовую, под иголки каблучков, которыми здесь так акробатически цокают девушки-эквилибристки.
А еще я в субботу попала на концерт Dead Can Dance. Уже в метро заметила - люди едут, как на мессу: нарядно одетые, светлые, улыбающиеся друг другу. "Вы не знаете, как пройти в крокус сити холл?" - "Не знаю, но иду туда же!" Ну что вам сказать. Я сидела на галёрке с биноклем, подобрав волосы, в длинной черной юбке, чуть-чуть жалела, что мне не двадцать, улыбалась и обмирала. Потому что Лиза Джеррард по-прежнему - прекраснейшая из женщин. А видели бы вы, как она улыбается. А слышали бы вы, как она поёт. А постояли бы вы, хлопая в ладоши до боли, до тех пор, пока весь зал не встал, не загудел, не запел, не затопал ногами... Они вышли на бис пять раз. Они действительно живые. И люминесцируют.
[смотреть и слушать]
...А потом мы с Таней разбирали диван, советуясь с гуглом и ютубом. А потом был удивительно солнечный день - Покров - и Даша отвела меня в Кэрроловское кафе, где я остро пожалела об оставленном в Дубне цилиндре. Даша, конечно, красавица: если трезвым взором оглядеть моих друзей, сразу станет ясно, что выбираю я их по внешним признакам. Хорошо, что красота, которая мне нравится, коррелирует с мозгом. Это целая тема для научной статьи.