Кайф
Так уж вышло с детского сада и потом, в школе я была лучшей в рисунке. У меня не было конкурентов, хотя была самоучкой. Я рисовала даже лучше старшеклассников. Порой ребята заявляли, что это не мои рисунки. К концу школы определилась с профессией и поступила в художественное училище. А на курсе столкнулась с серьезной (как я тогда думала) конкуренцией. За плечами не было художественной школы, поэтому меня смело можно было отнести к слабым ученикам.
Наш классный руководитель, Ванькин, одну меня называл по фамилии, упорно показывая пренебрежение. Но была в училище пожилая преподавательница по мастерским, которая говорила: "За годы своей учительской практики я поняла то, что самоучки, приходя сырыми в училище, позже делают резкий рывок в развитии, а те, которые считались сильными, стопорятся, застревая в тисках своей школы."
На втором курсе начался портрет и у меня обнаружился талант к нему. Я рисовала людей с удивительной схожестью, даже в акварельных набросках, без карандаша, можно было узнать человека. Учителя вдруг изменились ко мне, Ванькин стал называть меня по имени, приговаривая: "Вы моя единственная надежда". Сажал рядом с собой, когда мы фотографировались с курсом.
Интересно, какая надежда? Пристроиться к чужому таланту и получить немного лавров?
Закончив училище, я раздала все краски, книги и художественные причиндалы, забив на все свои художества, талан и устремления. Я смотрела на дилетантов, которые высунув язык, с удовольствием рисовали, и завидовала им, понимая, что я утратила вкус к творчеству. Для меня это перестало быть удовольствием. Бесконечная практика, упорный труд и ориентация на гениев сделали свое черное дело. Это как с пианистами, которые переигрывают руки, теряя способность играть.
Прошли годы и страсть к фотографии и портрету снова разбудили во мне творца, теперь я кайфую от процесса. И пусть мне по пути встречаются Ванькины, у которых всегда есть авторитетное мнение. Им больше не удастся отнять радость творчества.
Наш классный руководитель, Ванькин, одну меня называл по фамилии, упорно показывая пренебрежение. Но была в училище пожилая преподавательница по мастерским, которая говорила: "За годы своей учительской практики я поняла то, что самоучки, приходя сырыми в училище, позже делают резкий рывок в развитии, а те, которые считались сильными, стопорятся, застревая в тисках своей школы."
На втором курсе начался портрет и у меня обнаружился талант к нему. Я рисовала людей с удивительной схожестью, даже в акварельных набросках, без карандаша, можно было узнать человека. Учителя вдруг изменились ко мне, Ванькин стал называть меня по имени, приговаривая: "Вы моя единственная надежда". Сажал рядом с собой, когда мы фотографировались с курсом.
Интересно, какая надежда? Пристроиться к чужому таланту и получить немного лавров?
Закончив училище, я раздала все краски, книги и художественные причиндалы, забив на все свои художества, талан и устремления. Я смотрела на дилетантов, которые высунув язык, с удовольствием рисовали, и завидовала им, понимая, что я утратила вкус к творчеству. Для меня это перестало быть удовольствием. Бесконечная практика, упорный труд и ориентация на гениев сделали свое черное дело. Это как с пианистами, которые переигрывают руки, теряя способность играть.
Прошли годы и страсть к фотографии и портрету снова разбудили во мне творца, теперь я кайфую от процесса. И пусть мне по пути встречаются Ванькины, у которых всегда есть авторитетное мнение. Им больше не удастся отнять радость творчества.