Шестнадцатый, последний. GEO
Маяковский написал про шестнадцатый год, что он грядет «в терновом венце революций». Написал - и промахнулся
текст: Анна Чайковская
Год оказался не катастрофический. Драматичный, тяжелый, мрачный - какой угодно, но более всего - инерционный.
К начавшейся два года назад войне успели привыкнуть. Предчувствие катаклизмов ближайшего будущего перестало быть уделом лишь поэтов и философов и растеклось тонкой пленкой по всему обществу. «Теперь уже давно - ни одной счастливой случайности. Это приводит к унынию. Все окрашивается цветом мрачности и безнадежности», - пишет Лев Тихомиров, в свое время советник Столыпина, доживающий век в Сергиевом Посаде.
Художник Александр Бенуа, один из основателей «Мира искусства», прочитав письмо с фронта, признается: «…от него веет одним только ужасом войны, ее пошлостью, ее грязью». Впрочем, в журналах вроде «Нивы» еще печатают бодрое: «Ты, год Шестнадцатый, ты вынесешь решенье, // Желанный дашь исход разладу двух миров…» Автор этих строк - поэт Аполлон Коринфский, причем имя и фамилия его настоящие. Интересно, его надежды на счастливое разрешение «разлада» - тоже настоящие?
Испуг и шок от войны отошел в прошлое. Всплеск патриотического воинственного азарта, мечты о том, что Россия и войну выиграет, и Германию разобьет, а то и восстановит православный крест на куполе Святой Софии в Константинополе - тоже. Приближающейся катастрофой люди 1916-го пугают друг друга, но сами не очень в это верят. Они спорят о том, победит или погибнет Россия, но родную страну представляют себе все той же - Российской империей с Государем Императором во главе.
Война - «там». Она пугает, но все же она - не здесь, и степень впечатления от ее размаха пока целиком зависит от воображения человека, рассуждающего о войне.
Главные слова 1916 года: привычка, предчувствие, продолжение. К тому, что мирное время кончилось - привыкли. Что весь старый «мiръ» вот-вот закончится - предчувствуют. И продолжают жить. Работают, учатся, пишут картины и книги, шьют рубашки, кормят детей, заключают браки. Даже влюбляются, наверное.
Итак, Россия, 1916 год.
В Хабаровске строится мост, самый длинный в Старом Свете. Заложен был еще до войны, в 1913 году, открыть планировали в 1915-м. Металлические фермы изготавливали в Варшаве (Польша тогда была частью Российской империи), оттуда их в разобранном виде везли в Одессу и далее морем во Владивосток. Но в 1914-м в Индийском океане германский крейсер потопил пароход, который вез две последние фермы, и их пришлось заказывать заново в Канаде. Осенью 1916-го мост открыли, назвав именем цесаревича Алексея Николаевича. Наследника престола, который так и не станет императором.
Начинается движение по Мурманской железной дороге, самой северной в мире, - от Петрозаводска до основанного в том же 1916 году города Романов-на-Мурмане, будущего Мурманска. В этом случае как раз война и ускорила процесс. К тому времени идея связать северные территории империи с ее центром обсуждалась 30 лет, но в конце 1914-го решили, что за дело надо браться безотлагательно - через северные порты шли военные грузы от союзников. Через болота и скалы Карелии и Кольского полуострова протянули дорогу на 987 верст и в ноябре 1916 года торжественно забили последний костыль, а в январе следующего года по Мурманской (теперь Кировской) железной дороге прошел первый товарный поезд.
Газетные новости: на Кавказе закладываются плантации мака для получения опия, в Курске полностью запрещена продажа спиртных напитков, включая лаки, политуры и денатурированный спирт.
В Москве завершаются работы по оформлению Казанского вокзала. Возводит вокзал архитектор Алексей Щусев, автор храма Сергия Радонежского на Куликовом поле, спроектированного им в неорусской версии стиля модерн, еще не догадывающийся о том, что ему предстоит стать автором мавзолея Ленина и лауреатом четырех Сталинских премий. Для украшения здания вокзала Щусев приглашает молодых петербургских художников из объединения «Мир искусства». Тема: мирный путь на Восток, встреча Европы и Азии. Зинаида Серебрякова делает эскизы, где Сиам, Индия, Турция изображаются прекрасными обнаженными женщинами. Эскизы великолепны, но реализованы не будут: не до того.
Александр Бенуа, готовя роспись для ресторанного зала вокзала, занят еще множеством прочих дел, и все они - из той, еще мирной, жизни. Он рисует иллюстрации к «Медному всаднику», обсуждает с Горьким создание издательства детских книг, дописывает «Историю живописи всех времен и народов». Работает над композицией живописного плафона для кабинета директора Казанской железной дороги барона Николая фон Мекка с аллегорическими фигурами: «Время будит Труд (Геркулеса) и Торговлю (Меркурия). В небе летит Аврора». Через год «Аврора» даст залп; еще через 12 лет фон Мекк, добровольно отдавший все капиталы новому правительству и сотрудничавший с Народным комиссариатом путей сообщения, будет расстрелян по обвинению во «вредительстве и дезорганизации» на транспорте.
Кино в России в 1916-м снимают активно, даже азартно. Кинорежиссер Яков Протазанов выпускает свой шестьдесят пятый фильм, «Пиковую даму», причем в съемках использует и движущуюся камеру, и отражения в зеркале, и ракурс «через окно на улицу вниз». Роль Германна исполняет Иван Мозжухин - стройный красавец с горящим взором. Граф Сен-Жермен великолепен, а как хороша молодая графиня в пудреном парике, фижмах и с роковыми глазами декадентки! Кинопродукции попроще не пересчитать. Новая фильма из четырех частей - «Кровь», «На ложном пути», «Чужая ноша» и «Правда, как солнце». Завлекательно? А это, меж тем, экранизация одного из поздних нравоучительных рассказов Толстого с пословицей в названии: «Бог правду видит, да не скоро скажет».
Только-только начинается артистическая карьера Александра Вертинского и сразу - успешно. Он пел «Ариэтки Пьеро», песенки про томную луну и маленького креольчика. И они, похоже, трогали ту самую незащищенную часть души, где еще не наросла корка страха и отвращения от новостей с фронта. Про войну сам печальный Пьеро знал не из газет - с конца 1914-го Вертинский служил на санитарном поезде. Потом, в 1950-е, вернувшись из эмиграции, он напишет:
« - Кто этот Брат Пьеро? - спросил Господь Бог, когда ему докладывали о делах человеческих.
- Да так… актер какой-то, - ответил дежурный ангел. - Бывший кокаинист.
Господь задумался:
- А настоящая как фамилия?
- Вертинский.
- Ну, раз он актер и 35 тысяч перевязок сделал, помножьте все это на миллион и верните ему в аплодисментах».
В том же 1916 году призван в армию - тоже санитаром - Сергей Есенин. Ему 21 год, он на шесть лет моложе Вертинского, но его служба гораздо безопаснее. Полевой царскосельский военно-санитарный поезд Ее Императорского Величества Государыни Императрицы Александры Федоровны вполне комфортабелен, да и задержится там Есенин не больше полугода, отправившись читать стихи императрице и царевнам.
Пожалуй, это больше всего обращает на себя внимание, если смотреть на 1916-й из 2016 года: чтение стихов (и даже их издание), театральные гастроли (дягилевскому балету аплодирует Америка)… Продолжение жизни - почти прежней, почти довоенной. Идет последний год существования Российской империи, но ее население об этом еще не знает. Крестьяне, составляющие 85 процентов населения страны, все так же живут вечным кругом земледельческих работ. Идут своим чередом торговля и строительство. Россияне работают, читают газеты, мирятся и ссорятся. И спорят. О текущих событиях, о политике, о «русском пути» - и непременно о Распутине и об искусстве.
Живописец Константин Сомов, зайдя на Васильевский остров к Кузьме Петрову-Водкину, уже создавшему свое знаменитое полотно «Купание красного коня», в пух и прах разносит его новую картину, высказывая «свою беспощадную правду». После чего тот не спит ночь, почти готовый «застрелиться или повеситься». А сам Сомов продолжает писать иронично-манерные сцены из эпохи пудреных париков; «Юноша на коленях перед дамой», например, - тот же 1916 год, попытка продолжать жить так, будто поезд идет по прежнему пути…
Художник Борис Кустодиев создает одну из самых радостных своих работ, «Масленицу»: снег блестит, и сани мчатся, и хохочут румяные русские красавицы. Выходит в свет брошюра Казимира Малевича «От кубизма и футуризма к супрематизму». В Санкт-Петербурге регулярно выходят номера эстетского, с обложками знаменитого графика Мстислава Добужинского, журнала «Аполлон», публикующего обзоры художественной, музыкальной и театральной жизни столицы. Журналу отпущен еще год, он закроется в 1917-м.
Журнал «Нива» - попроще, для широкой публики - продержится до 1918-го. Пока же на его страницах печатается реклама чудодейственного средства «Ориантин», которое «седым волосам возвращает постепенно и незаметно их прежний натуральный цвет и мягкость», обсуждается возможность заключения браков между германскими военнопленными и русскими подданными, публикуется «Дневник военных действий» и портреты погибших, начиная с прапорщиков.
Пишущие о войне журналисты все время сбиваются на бравурно-нервный тон, громоздя метафоры и гиперболы: «Непроницаемою огненною стеною окружили они германского скорпиона, который в бешеных конвульсиях агонии бросается из стороны в сторону и нигде не находит выхода, и живые стены вражеских армий, вырастая с непостижимой быстротой, медленно сдвигаются все ближе и ближе, грозя раздавить заключенное в огненном кольце чудовище…»
Настоящие литераторы - да еще знающие войну не с чужих слов - такого не пишут. У Александра Блока, табельщика 13-й инженерно-строительной дружины Земского и Городского союзов, война не вызывает никаких иных чувств, кроме отвращения: «Запах войны и сопряженное с ней - есть хамство».
Для 24-летней Марины Цветаевой этот год - время потрясения от Петербурга, который она называет именно так, несмотря на то, что он уже два года как переименован в Петроград: «…у всех молодых людей проборы - и томики Пушкина в руках... О, как там любят стихи! Я за всю свою жизнь не сказала столько стихов, сколько там за две недели. И там совершенно не спят. В три часа ночи звонок по телефону. «Можно придти?» - «Конечно, конечно, у нас только собираются». И так - до утра».
В 1916 году в стране продолжаются грандиозные индустриальные проекты. Правительство выделяет 11 миллионов рублей на строительство шести автомобильных заводов - в Москве, Ярославле, Рыбинске, Нахичевани и еще двух заводов в Подмосковье. Предполагается, что они будут производить не менее десяти тысяч автомобилей в год. Московский автозавод АМО, основанный Торговым домом «Кузнецов, Рябушинские и К˚», уже введен в строй и выпустил первые автомобили. После революции братья Рябушинские эмигрируют во Францию, АМО станет Заводом имени Лихачева, но это уже другая история.
В том же 1916-м объявляет набор студентов первое высшее учебное заведение на Урале - Пермское отделение Императорского Петроградского университета. Создается оно энергией и усилиями купца и депутата Пермской городской думы Николая Васильевича Мешкова, владельца заводов и пароходов на Каме и Волге. Мешков фактически спас Пермский край от голода в 1891 году, когда по поручению Пермской земской управы купил и привез в губернию четыреста тысяч пудов зерна. А потом построил в Перми ночлежный дом и аптеку. У него впереди - тюремное заключение в Москве, национализация созданного им пароходства и работа в Народном комиссариате путей сообщения. В 1916 году Мешков с Рябушинскими были людьми одного круга, Через год революция сломает их судьбы…
Еще сценка из жизни. Один 16-летний подросток насобачился писать стихи, наслушался похвал приятелей и решил опубликовать их на страницах солидного петербургского журнала «Вестник Европы». Просто «заклеил их в хорошую, вощеную оберточную бумагу пристойного коричневого цвета, обвязал прекрасным тонким шпагатом и сам отнес на Моховую, 37, рядом с Тенишевским училищем». Юноша получил два ответа из редакции. От двух редакторов, академиков, действительных статских советников. Один - ругательный, но с тщательным разбором. Второй - тоже отрицательный, но уважительный, добрый, о котором тот подросток, литератор и филолог Лев Успенский, поэтом так и не ставший, будет с благодарностью вспоминать уже в новой стране, где не будет ни действительных статских, ни «Вестника».
Чтобы почувствовать то время, читать нужно не воспоминания, а дневники. Человек записывает события, допустим, марта 1916 года, и знать не знает, что через некоторое время будет смотреть на эти события из катастрофически вывернутого, другого мира.
«20 марта. Воскресенье. Сколько богатств ежедневно топится на дно-море и уничтожается на суше в виде ни к чему не нужных снарядов, на которые идет такая масса ценного металла! Как человечество с каждым днем войны беднеет! У нас одеваться, например, можно уже только с трудом. Скоро мы все будем ходить обтрепанными и потертыми. Придется облачиться в какие-либо упрощенные косоворотки», - сокрушается в своем дневнике профессор Московского университета Михаил Богословский.
И это тоже март 1916-го. «В Москве местами показалась мостовая и грязь. Был с Сережей у нотариуса Леонида Яковлевича Дудкина. Вчера и третьего дня морозило, а сегодня снег, дождь, слякоть. Грачей еще не видеть у нас на березах, а под горой в селе уже есть. Ездил с отцом Николаем в Бронницы по самому последнему санному пути. Тепло, ночью не подморозило. Видел скворцов, слышал пение жаворонка. Солнышка не видать, а то бы еще скорее таял снег», - записывает карандашом в блокнот священник Стефан Смирнов из подмосковного села Михайловская Слобода.
Иногда кажется, что сквозь 1916-й просвечивает 2016 год. «В Керчи родительский комитет при местных гимназиях обратился с просьбою к директору относительно возбуждения им перед градоначальником ходатайства о более строгом отношении местной цензуры к кинематографическим картинам явно развратного характера». Узнаваемо: беспокоясь о влиянии кино на нравственность подрастающего поколения, родители обращаются к директору, чтобы тот попросил градоначальника «запретить» аморальщину. Газета «Русские ведомости» пишет: «Сгоревший в Кузьминках старый дворец кн. Голицыных снова ставит на очередь вопрос о сохранении памятников старины». А в дневнике художника Бенуа мелькает словечко, ставшее модным в лихие 1990-е: «Багаж отправлен из Феодосии пассажирским поездом. Как бы при теперешнем беспределе он не затерялся».
Закончится 1916 год убийством Распутина, произошедшим 30 декабря по старому стилю.
А журнал «Нива» обратит внимание на грядущее «фатальное число» войны, охватившей мир, и это число - «семнадцать». «Германская империя была создана в 1871 году, сумма цифр дает 17, как и сумма цифр порядковых номеров прусских королей, с Фридриха I начиная. И сумма цифр порядковых номеров правителей воюющих теперь стран, от Франца Иосифа I австрийского до Георга V английского - тоже 17».
Редакция журнала писала об этом в семнадцатый месяц войны, еще не подозревая, насколько точно - точнее Маяковского - предугадывает грядущую катастрофу…
Шестнадцатый, последний // GEO, 2016, июнь.
http://www.geo.ru/puteshestviya/shestnadtsatyi-poslednii?page=3#article-body