Гончаров. Вглядыванье и вдумыванье
Иван Гончаров, коллежский асессор, купеческий сын, уроженец Симбирска, выпускник Московского университета, столоначальник департамента внешней торговли министерства финансов, автор романа «Обыкновенная история», в октябре 1852 года отправляется в кругосветную морскую экспедицию.
Это не коммерция, не развлечение и тем более не «морское путешествие для поправки здоровья», как писали в английских романах. Речь шла о большой политике: Россия и Америка имели виды на Японию, в те времена для иностранцев закрытую. Обе страны отправили туда свои военно-морские эскадры с целью установления с Японией политических и торговых отношений. Обе страны своего добились, но Россия, пожалуй, получила больше: результатом экспедиции, среди прочего, стала книга Гончарова «Фрегат Паллада», которую читают с тех пор вот уже полтора века с неослабевающим удовольствием.
Для Ивана Гончарова это плавание - служебная командировка. Он назначен секретарем адмирала Евфимия Васильевича Путятина, опытного моряка и дипломата. Ему сорок лет.
Называть Ивана Гончарова купеческим сыном - верно, но не вполне. Отец его умер, когда мальчику было всего семь лет, и за дальнейшее его мужское и интеллектуальное воспитание взялся крестный, Николай Трегубов, отставной моряк. Так что морская тема сухопутному симбирскому жителю была не столь уж чужда: моря Иван Александрович, как видно по книге, не боится, и даже не страдает морской болезнью. И все же он - не моряк, взявшийся за перо, а литератор, дерзнувший уйти в море:
«Хотя я и беспечно отвечал на все, частию трогательные, частию смешные, предостережения друзей, но страх нередко и днем и ночью рисовал мне призраки бед. То представлялась скала, у подножия которой лежит наше разбитое судно, и утопающие напрасно хватаются усталыми руками за гладкие камни; то снилось, что я на пустом острове, выброшенный с обломком корабля, умираю с голода… Я просыпался с трепетом, с каплями пота на лбу. Ведь корабль, как он ни прочен, как ни приспособлен к морю, что он такое? - щепка, корзинка, эпиграмма на человеческую силу. Я боялся, выдержит ли непривычный организм массу суровых обстоятельств, этот крутой поворот от мирной жизни к постоянному бою с новыми и резкими явлениями бродячего быта? Да, наконец, хватит ли души вместить вдруг, неожиданно развивающуюся картину мира? Ведь это дерзость почти титаническая! Где взять силы, чтоб воспринять массу великих впечатлений? И когда ворвутся в душу эти великолепные гости, не смутится ли сам хозяин среди своего пира?»
Морю отданы замечательные страницы книги, но от первой до последней страницы, от отплытия из Кронштадта 7 октября 1852 года до начала обратного, сухопутного, пути в Петербург из Иркутска 14 января 1955 года, главный интерес Гончарова составляют люди.
Путь эскадры лежит через Англию, и описание этой страны и ее людей - лучшая часть книги. Нет, Гончарову интересны и обитатели южной оконечности Африки, и жители островов, и японцы, само собой. Однако чувствуется разница. Одно дело описывать какую-нибудь по-португальски говорящую даму с Островов Зеленого Мыса или негров, там же играющих в карты («И как вы думаете, во что они играли? В свои козыри!»), обитателей экзотических, не известных читателям, земель. И совсем другое - рассказывать о стране, которую некоторые из читателей посещали сами, которой многие интересуются…
В Англии живет с 1825 года первый русский политический изгнанник Николай Тургенев, с 1852-го - Александр Герцен. Иные - связаны родством: на дочери английского адмирала Чарльза Ноульса женат руководитель экспедиции, адмирал Путятин. Общественных, деловых связей между Россией и Англией и того больше. Паровоз, который вел поезд на самой первой русской железной дороге, между Петербургом и Царским Селом, куплен у Джорджа Стефенсона в Англии. Первый пароход «Эльборус» - там же. В прошлом имелось прибытие английского корабля под командованием Ричарда Ченслера в Архангельск и сватовство Ивана Грозного к королеве Елизавете, в настоящем - англофильство немалой масти русской образованной публики, начиная с графа Воронцова. А Крымская война, первое прямое военное столкновение России и Англии - еще только в будущем.
Поэтому интерес Гончарова к Англии - это интерес к близкому, уже известному, но достойному внимания; к тому, что нужно не очертить легкими взмахами пера, как диковинку, в общих чертах, а разглядывать внимательно, основательно, проверяя свои впечатления чужими наблюдениями, доверяя собственному взгляду, но попусту не фантазируя.
Гончаров описал не только Англию и англичан; он обрисовал и собственный метод смотреть на иные страны - без предубеждения, с любопытством и вниманием. И с тем качеством, которое, за неимением более подходящего слова, попробуем называть «доброожидательством», то есть с умением предполагать в людях прежде всего доброе.
«Я с неиспытанным наслаждением вглядывался во всё, заходил в магазины, заглядывал в домы, уходил в предместья, на рынки, смотрел на всю толпу и в каждого встречного отдельно. Чем смотреть на сфинксы и обелиски, мне лучше нравится простоять целый час на перекрестке и смотреть, как встретятся два англичанина, сначала попробуют оторвать друг у друга руку, потом осведомятся взаимно о здоровье и пожелают один другому всякого благополучия; смотреть их походку или какую-то иноходь, и эту важность до комизма на лице, выражение глубокого уважения к самому себе, некоторого презрения или, по крайней мере, холодности к другому, но благоговения к толпе, то есть к обществу. С любопытством смотрю, как столкнутся две кухарки, с корзинами на плечах, как несется нескончаемая двойная, тройная цепь экипажей, подобно реке, как из нее с неподражаемою ловкостью вывернется один экипаж и сольется с другою нитью, или как вся эта цепь мгновенно онемеет, лишь только полисмен с тротуара поднимет руку».
Самому Гончарову тоже приходится изобретать слова, чтобы обозначить такой подход к изучению иного мира: «вглядыванье, вдумыванье в чужую жизнь, в жизнь ли целого народа или одного человека, отдельно, дает наблюдателю такой общечеловеческий и частный урок, какого ни в книгах, ни в каких школах не отыщешь».
И он вглядывается.
Как одну из главных черт английского характера отмечает привычку «пристальной внимательности», свойственную, по наблюдениям Гончарова, в Англии всем, без различия пола, возраста, образования и социального статуса. Лондонцы осматривают все достопримечательности, все чудеса природы, науки и техники (особенно техники), все удивительные явления старины (и особенно - новые изобретения).
Осматривают из чувства долга, из профессионального интереса, из предчувствия возможной выгоды, из пустого любопытства... Явление это ново для Гончарова, и он пытается дать ему объяснение, ввести в некую нравственную систему координат:
«Мне казалось, что любопытство у них не рождается от досуга, как, например, у нас; оно не есть тоже живая черта характера, как у французов, не выражает жажды знания, а просто - холодное сознание, что то или другое полезно, а потому и должно быть осмотрено. Не видать, чтоб они наслаждались тем, что пришли смотреть; они осматривают, как будто принимают движимое имущество по описи: взглянут, там ли повешено, такой ли величины, как напечатано или сказано им, и идут дальше».
Гончаров дает зарисовки объектов, вызывающие внимание публики. Он вроде бы и не восхваляет, не задается вечным вопросом русского путешественника «Ну почему же у нас не так?!», но описанное им действительно хочется немедленно, прямо сейчас, даром что полтораста лет прошло, завести и у нас: «Есть особое временное здание, в котором помещен громадный глобус. Части света представлены рельефно, не снаружи шара, а внутри. Зрители ходят по лестнице и останавливаются на трех площадках, чтобы осмотреть всю землю. Их сопровождает профессор, который читает беглую лекцию географии, естественной истории и политического разделения земель. Мало того: тут же в зале есть замечательный географический музей, преимущественно Англии и ее колоний. Тут целые страны из гипса, с выпуклыми изображениями гор, морей, и потом все пособия к изучению всеобщей географии: карты, книги, начиная с младенческих времен географии, с аравитян, римлян, греков, карты от Марко Паоло до наших времен».
Можно было бы сказать, что так работает стихийная структура массового (само)образования. Новые знания распространяются, новые умения пропагандируются, новые предложения находят потребителей, и колеса цивилизации крутятся с нарастающей скоростью, причем без всякого финансового участия правительства. Но Гончаров не торопится с выводами; он наблюдатель, а не философ.
Да и к лицу ли автору обобщать и торопиться с выводами, коль скоро он принадлежит к тому кругу российских литераторов, которым опасность скороспелых обобщений уже осознана и названа? Еще Петр Андреевич Вяземский выразился на сей счет достаточно ясно, когда сравнил письма Фонвизина из Франции с известным анекдотом об одном путешественнике, который, проезжая незнакомый город, увидел через окно кареты, как рыжая баба лупила ребенка, и тут же записал: «В этой стране женщины рыжи и злы». Соблазн обобщений подкарауливает любого путешественника…
Белинский, весьма уважаемый Гончаровым, писал о том же, пусть и выражал свою мысль суше: «Если вы въезжаете в чужую землю с целью изучить ее нравы и обычаи, вы должны забыть на время, что вы гражданин своей земли, и сделаться совершенным космополитом: иначе вы ничего не поймете».
Гончаров, кажется, в таком совете не нуждается: ему нет надобности насильно заставлять себя о чем-то забыть. Ему интересно, он разглядывает новый мир с очевидным удовольствием, и, если иронизирует иногда, то именно в тех ситуациях, когда его собственное естественное любопытство путешественника попадает в резонанс с неуемным любопытством аборигенов. Он попал в Лондон в декабре 1852 года, когда Англия прощалась с герцогом Веллингтоном, героем Ватерлоо. Осмотрев («волей-неволей») массу всяческих новых, полезных и достопримечательных явлений, вроде особых неотпираемых американских замков или технологии высиживания цыплят посредством пара, он не мог миновать и осмотра траурных декораций. «Глядя, как англичане возятся с своим умершим дюком вот уж третью неделю, кажется, что они высидели и эту редкость. Он уж похоронен, а они до сих пор ходят осматривать - что вы думаете? мостки, построенные в церкви Св. Павла по случаю похорон! От этого я до сих пор еще не мог заглянуть внутрь церкви: я не англичанин и не хочу смотреть мостков. До сих пор нельзя сделать шагу, чтоб не наткнуться на дюка, то есть на портрет его, на бюст, на гравюру погребальной колесницы. Вчера появилась панорама Ватерлоо: я думаю, снимут панораму и с мостков».
Гончаров успевает отметить и своеобразное понимание добродетели англичанами, и пронизывающую все стороны жизни коммерцию, и отсутствие шума и ссор на улицах, и привычку к домашнему пьянству, и учтивость «до чувства гуманности», и рельефность бюстов портсмутских дам, и повсеместно растущую специализацию человеческих занятий (тут он даст себе поблажку и немного пофилософствует).
Это действительно - одна из лучших книг в русской литературе, даром, что обходится без главных героев и почти без сюжета. Молодой Чехов, писавший для журнала «Осколки» под псевдонимом «Человек без селезенки», в шутку раздал русским литераторам чины, соответственно их талантам и заслугам. Достойных чина действительного тайного советника не нашлось вовсе, а ступенькой ниже, тайными советниками, оказались двое: Лев Толстой да Иван Гончаров. Это, конечно, шутка, но «Фрегат Паллада» - книга великолепная, и читать ее надо целиком, или хотя бы тот первый том, где наш путешественник полон сил, и ему все внове: и фрегат, и море, и Англия…
Однако ж путешествие продолжается, фрегат Паллада идет к острову Мадере, к мысу Доброй Надежды... Но Англия - Англия не кончается. Везде и всюду русские моряки встречают английских коммерсантов, английских чиновников, английские гостиницы и, естественно, английские товары. Вот уже забрались, казалось бы, на край света, в Южное полушарие, и что же: «У самого подножия горы лежат домов до сорока английской постройки; между ними видны две церкви, протестантская и католическая. У адмиралтейства английский солдат стоит на часах, в заливе качается английская же эскадра».
В двухтомном сочинении, посвященном путешествию русской эскадры в Японию, слова «Япония», «японцы» и «японский» упоминаются без малого пятьсот раз. Производных от слова «Англия» - на сотню больше, и не намного меньше, чем «моряков» и «моря». Гончаров зафиксировал тот самый момент мировой истории, когда Британия правила морями и решительно изменяла картину мира. Он наблюдает за процессом без страха, отдавая должное мужеству англичан, укоряя за алчность, подшучивая над привычками, уважительно отмечая идущую за ними следом цивилизацию, юриспруденцию, технологию.
Первый очерк о путешествии появится в апрельской книжке «Отечественных записок» за 1855 год - в разгар Крымской войны. Политическая обстановка к тому времени существенно изменится. Устанет автор: «Мне поздно желать и надеяться плыть опять в дальние страны: я не надеюсь и не желаю более. Лета охлаждают всякие желания и надежды». Закончит свою службу корабль: фрегат «Паллада» будет затоплен в начале следующего года на Дальнем Востоке.
Останется книга, ценная даже не столько фактами, изложенными в ней - то, что было новой и свежей информацией для читателей середины XIX века, теперь представляет интерес в основном исторический. Интересна, актуальна и бесконечно ценна эта книга именно разумным и трезвым взглядом на мир - познающим, анализирующим, человечным.
Суть его проста. В глубине его - уважение и доверие к миру, благодарное принятие его и спокойное самоуважение. А его внешнее выражение - бескорыстное и бесконечное любопытство, готовность к новому знанию, умение сопоставлять, наблюдать, замечать…
Впрочем, сам Гончаров сформулировал лучше, не смутившись придумать новое слово, вроде бы в словарях русского языка на зафиксированное: назвав условием познания людей и мира прежде всего - внимательное «вглядыванье» в его разнообразные черты, а затем и непременно - ответственное и тщательное «вдумыванье».
Гончаров. Вглядыванье и вдумыванье // Сайт журнала GEO, 2015, апрель http://www.geo.ru/puteshestviya/goncharov-vglyadyvane-i-vdumyvane