Многообразная жизнь Артура Кёстлера

[anna_bpguide]

Памятников в Будапеште много и разных. Этот стоит на границе двух социальных миров, там, где Варошлигетская аллея (особняки, посольства, клумбы, статуи на коньках крыш, тишина) переходит, не меняя направления, в улицу Кирай (следы былого благополучия, осыпавшаяся лепнина фасадов, секонд хэнды, пункты ремонта бытовой техники). Дальше к центру Кирай преобразится еще раз, превратившись в сосредоточение модных клубов и дизайнерских магазинов, но это дальше.

На одной из двух половинок разрезанного пополам круглого камня вполоборота, откинувшись назад, в позе неустойчивой и неуютной сидит человек, прикрыв глаза и втянув голову в плечи.
Зовут его Артур Кёстлер (Arthur Koestler).



Артур Кёстлер (Arthur Koestler)

Можно было бы попридержать этот пост на год - тогда бы получился юбилейный текст: Кестнер родился 109 лет назад, 5 сентября 1905 года, здесь, в Будапеште. Но я обещала ув. Мише, и откладывать не стану.



Будапешт

Его биография типична для будапештского мальчика. Не в том смысле, что похоже на другие - напротив, таких биографий - еще поискать. Но из одной его жизни можно нарезать десяток - и каждая впишется в историю способного еврейского мальчика из Австро-Венгрии.



Budapest, Szív utca 16

Родился в Будапеште, в еврейской семье, был единственным ребенком. Еще его дед Leopold Koestler поменял имя на венгерское «Липот». Отец самостоятельно выучил английский, немецкий и французский языки. Симпатизировал Советской венгерской республике 1919 года.

В 1920-м семья переехала в Вену.

Это вполне мейстримная ситуация. Евреи Венгрии до поры жили здесь в условиях социального благоприятствования. Патриархальная страна долго держалась за феодальные порядки, предоставляя именно им на свой страх и риск осваивать новые тропинки в мире капиталистическом. Взлет Будапешта накануне юбилейного 1896 года без учета Еврейского квартала необъясним. Предпринимательство, торговля, финансы, наука - это были к концу 19 века уже традиционные области деятельности для венгерского еврейского населения. А к началу века нового и национальная венгерская буржуазия разобралась, откуда появляются деньги в тумбочках, и принялась предпринимательство, торговлю и пр. осваивать самостоятельно, теперь уже видя в евреях-капиталистах не первопроходцев, а конкурентов.

Как формулирует Иштван Бибо, «Острый политический кризис 1905-1906 гг. завершился укреплением властных позиций националистически ориентированных сил. С этих пор происходит корректировка политики в отношении евреев - благоприятствование сменяется некоторым сдерживанием».




В Вене Артур поступает в Императорско-королевский политехнический институт, сейчас известный как Венский технический университет.



Теодор Герцль

И немедленно заражается идеями Теодора Герцля.
Вступает в Сионистское братство.

Герцль умер за год до рождения Кестнера, но биографию начинал точно так же. Пешт (дом, где он родился, стоял там, где сейчас Большая синагога; неплохая подробность) - Вена (переезд семьи, когда юноше восемнадцать) - университет (но в отличие от Кестлера в 1920-м, Герцль в 1878-м выбрал юриспруденцию).

Главная идея Герцля сформулирована в книге с исчерпывающим названием - «Еврейское государство. Опыт современного решения еврейского вопроса» (Der Judenstaat), вышедшей в Вене в 1896 году, то есть в том самом, когда Будапешт истово праздновал Тысячелетие обретения родины, строя базилику и Парламент, разворачивая гигантскую выставку достижений народного хозяйства и запуская первое на континенте метро.

Любопытно, отмечал ли кто-нибудь эту календарную подробность: 1896-й, юбилей обретенного государства и первый замысел государства планируемого?

В 1925 году Кестлер (ему двадцать) должен был окончить университет, но отцовский бизнес прогорел, денег на учебу не было, и тогда он решил уехать в Палестину в качестве  помощника инженера на фабрике. Русская Википедия добавляет: сжег свою зачетную книжку.



Палестина, кибуц, 1920-е. Наверное, это выглядело как-то так.

Он прибыл в Палестину в 1926 году, жил некоторое время в кибуце, но его заявление о приеме в члены коллектива кибуц в итоге отклонил.

Плохо представляю себе Палестину тридцатых и то, чем мог бы там заниматься немецкоязычный еврей из Будапешта с неоконченным высшим образованием. Видимо, он тоже не очень представлял, поскольку довольно скоро нашел себе занятие не по образованию, а по призванию - стал корреспондентом немецкого издательского концерна Ульштайна. Два года проработал в Иерусалиме как журналист, много путешествовал, брал интервью у глав государств, королей, президентов и премьер-министров. Вернулся в Европу. Год проработал в Париже.

Уже с этого момента начиная: какой фильм мог бы получиться! Какой характер, какие мизансцены! Будапешт - Вена - Иерусалим - Париж… Но поехали дальше.



Берлин, вокзал Görlitz, 1928

Затем переехал в Берлин. (Эта открытость и проницаемость довоенных европейских границ при взгляде из иного мира всегда вводила в некоторую оторопь. До сих пор помню фрагмент из воспоминаний Александра Бенуа: он с молодой женой собрался за границу - приехал на вокзал, распрощался с друзьями и расцеловался с родственниками, усадил жену на диван в купе; - и пошел за билетами).




В Берлине конца 1920-х наш герой - научный редактор газеты Vossische Zeitung.




В 1931 году Артур Кестлер - вот не сидится человеку на месте! - совершил на немецком дирижабле «Граф Цеппелин» полет в Арктику.



«Граф Цеппелин» изнутри. Выпускнику Технического университете (пусть и без диплома) все это должно было быть близко.

Полет этот совершался на волне всеобщего энтузиазма и надежд на сотрудничество советской России и Европы (как раз в это время «инженер Генрих Мария Заузе подписал контракт на год работы в СССР, или, как определял сам Генрих, любивший точность, - в концерне «Геркулес». «Смотрите, господин Заузе, - предостерегал его знакомый доктор математики Бернгард Гернгросс, - за свои деньги большевики заставят вас поработать». Но Заузе объяснил, что работы не боится и давно уже ищет широкого поля для применения своих знаний в области механизации лесного хозяйства…» - и далее по Ильфу и Петрову).

Примерно так, наверное, мог сказать и наш герой. Даже больше - он увлекся идеологией коммунизма в той же мере, как прежде идеями сионизма, и вскоре вступил в Коммунистическую партию Германии.



На фото LZ-127 «Граф Цеппелин» запечатлен во время отлета международной экспедиции для исследований Советского Севера.

В начале 1930-х совершил большое путешествие по Средней Азии (уж не по следам ли Арминия Вамбери,  другого венгра-путешественника, дервиша и лингвиста?) Не берусь сказать, стала ли Средняя Азия за полвека между визитом Вамбери и Кестлера заметно гостеприимнее к иностранцам, но живой остался.



Фото: Джеймс Эббе (James Abbe)

Заинтересовался опытом советских пятилеток и даже написал об этом книгу, но советское руководство ее не одобрило, и на русском языке она издана не была.

Желая изучить на месте опыт построения коммунизма, поехал в 1932-м в Советский Союз.
Через Украину. Поездом. Получил много впечатлений:

«В качестве репортера я пересекал границы почти всех европейских и ряда азиатских стран, но с таким досмотром не сталкивался: таможенники… распаковали весь багаж, разложили наше добро на стойке и на грязном полу; они развернули все свертки, вскрыли коробки конфет и пакетики с запонками, просмотрели каждую книгу, проверили каждый листок бумаги. Потом они принялись упаковывать все, как было. Это заняло полдня, и пока досмотр не закончился, в вагоны нас не пускали - наши купе тем временем подвергались столь же тщательному обыску.

Большинство пассажиров в поезде составляли русские. Они везли главным образом еду. На стойке и на полу таможни громоздились сотни фунтов сахара, чая, масла, сосисок, лярда, печенья и всевозможных консервов. Меня поразило выражение лиц таможенников, перебиравших эти продукты: они были полны зависти, алчности. Мне самому приходилось голодать, и я ни с чем не спутал бы тот жуткий блеск в глазах, с каким голодающий бережно, любовно берет в руки палку салями /…/

Поезд, пыхтя, тащился по украинской степи, часто делая остановки. На каждой станции толпились оборванные крестьяне, протягивали нам белье и иконы, выпрашивая в обмен немного хлеба. Женщины поднимали к окнам купе детей - жалких, страшных, руки и ноги как палочки, животы раздуты, большие, неживые головы на тонких шеях. Сам того не подозревая, я попал в эпицентр голода 1932-1933 годов, который опустошил целые области и унес несколько миллионов жизней… При виде того, что творилось на станциях, я начал догадываться, что произошла какая-то катастрофа, однако понятия не имел ни о ее причинах, ни о масштабах /…/

Мы подъехали к реке, через нее строили мост, и проводник прошел по вагону со стопкой квадратных картонных листов под мышкой, закрывая ими все окна. Я спросил, зачем он это делает, и мне с улыбкой ответили, что это мера предосторожности против любой попытки сфотографировать мост, ибо все мосты относятся к военным объектам. Так я впервые столкнулся с абсурдными ухищрениями, которые я и тогда, и долго еще впоследствии считал проявлением революционной бдительности». А. Кестлер. Автобиография.



Париж, бистро, 1930. Фото: Андре Кертес (André Kertész)

В 1933-м вернулся в Европу, но уже не в Германию (что понятно), а во Францию. Где-то тут должен возникнуть вопрос о языках, на которых говорил и писал (журналист!) этот человек… впрочем, об этом дальше.



Смерть республиканца-анархиста. Фото: Роберт Капа (Robert Capa)

В июле 1936-го началась Гражданская война в Испании, и Артур Кестлер отправился туда. Как журналист, ну и пострелять, вероятно, тоже. Посетил штаб генерала Франко, выдавая себя за человека, симпатизирующего франкистам, используя аккредитацию лондонской Daily News Chronicle в качестве прикрытия. Искал доказательства прямого участия фашистской Италии и нацистской Германии в войне на стороне Франко. Публиковал статьи и репортажи.

Во время второго визита был арестован франкистами. Приговорен к смертной казни по обвинению в шпионаже. Пять месяцев провел в камере смертников в Севилье, зная, что спасения ждать неоткуда. Пишут, что на стене камеры выцарапывал математические формулы. Казни удалось избежать чудом: Кестлера (только его одного) обменяли на жену франкистского летчика.

По возвращению во Франции поправил свои дела, быстро написав на заказ «Энциклопедию сексуальных знаний» за подписью Drs. A. Costler, A. Willy, and Others.

Началась Вторая мировая война. Лучше Википедии не скажешь: «Он вступил в Иностранный легион, эвакуировался с ним в Северную Африку, дезертировал, добрался в Лиссабон, а оттуда вылетел на самолёте в Великобританию, где провел шесть недель в тюрьме за незаконный въезд в страну».



London after air raid the night before, 1940. Фото отсюда

Служил сапером, писал листовки для немецких солдат, участвовал в пропагандистских радиопередачах на немецком языке, дежурил по ночам во время воздушных тревог и водил санитарную машину.







В 1941 году опубликовал в Великобритании роман «Слепящая тьма» (Darkness at Noon). Рукопись книги, написанная на немецком языке, пропала. В дело пошел английский перевод, названный «Мрак в полдень» (по-французски роман называется «Ноль и бесконечность»).

До этого Кестлера в СССР знали и печатали (в 1937-м «Молодая гвардия» выпустила его книгу «Беспримерные жертвы» о зверствах франкистов в Испании). После выхода романа о Кестлере упоминать перестали: речь там шла о московских процессах 1936-1938 годов.

«Разумеется, всем с самого начала ясно, где происходят описываемые события. Персонажи носят русские фамилии (или такие, какие автор считает русскими). Но, конечно, Кестлер не случайно нигде точно не обозначает место действия, не называет прямо по имени ни страну, ни город, ни исторических деятелей. В ссылках на исторические события он сознательно допускает много вольностей. Не было, например, того многократно упоминаемого в романе Первого съезда партии, где присутствовали и были запечатлены на фотографии все ее основатели, в том числе и тот, кто впоследствии захватил власть и начал уничтожать своих бывших соратников. Придуманы автором и те поручения, которые якобы выполнял герой романа за границей, изгоняя из партийных рядов разного рода «уклонистов». Вымышлены подробности тюремного быта, следствия и прочее. Наконец, в реальной жизни не было человека с биографией, которой писатель наделил своего героя Николая Рубашова. Конечно, создавая его образ, он придал ему кое-какие черты внешнего и внутреннего облика некоторых лично знакомых ему старых большевиков. Но в целом Рубашов - образ вымышленный и собирательный, искать его прототип бесполезно. То же относится и к другим персонажам романа» - писал В. Чубинский, доктор исторических наук, в предисловии к первому русскому изданию, 1988 г.

Да, роман был издан в СССР в 1988 году, но до венгерских ли писателей нам тогда было?



Kibbutz Ein Hashofet, 1945. Кестлер - пятый справа.

В 1944-45 году в качестве репортера The Times снова посетил Палестину, где встречался с Менахемом Бегином, тогда -  руководителем еврейской подпольной организации Иргун, занимавшейся защитой еврейских поселений от нападений арабов и борьбой с британскими войсками.

1950-е: Франция - Англия - США - снова Франция и снова Англия.
1969-е - эксперименты с наркотиками и книга о личном (отрицательном) опыте расширения сознания химическими средствами.




Написал семь романов, драму и несколько томов документальной прозы, в том числе о войне в Испании, о необходимости отмены смертной казни и об истории хазар-иудеев, которых считал предками восточноевропейских  евреев-ашкеназов.

Еще - о природе творчества: «Творчество по своей природе не поддается таким манипуляциям. Разница - в квазилинейной прогрессии науки, в отличие от квазивременной структуры искусства. Открытие рождается из постоянного повторения основных закономерностей, а искусство - из изменения разных элементов».

Его родным языком был венгерский, но позже он в основном говорил по-немецки. Видимо, знал немного идиш. Уже подростком свободно говорил на венгерском, немецком, французском и английском языках. Во время пребывания в Палестине писал рассказы на иврите и создал первый в мире еврейский кроссворд. В СССР немного, но все же говорил на разговорном русском.  После 1940 года писал только на английском языке, причем придумал и ввел в язык слово «mimophant» (кто знает, что это?).

Александр Пятигорский говорит о Кестлере как о философе: «Важно вот что: Кестлер гонялся не за деньгами и не за славой, а за интересом в прямом понимании этого слова. Ему интересно - он здесь; неинтересно - он уже в другом месте, где-то там, вечно в пути. Интерес определял и его политические взгляды; сионизм, большевизм и послевоенный (объективно-) либеральный активизм его действительно занимали какое-то время, он изучал предмет изнутри, тратил на это годы, часто рисковал жизнью, потом понимал, как это устроено, и терял интерес (таково мое предположение). Это не прихоть, нет: просто если за пределами нехитрой логики сионизма или большевизма не обнаруживаешь ровным счетом ничего, то какого черта? Чистое, ничем не сдерживаемое, я бы даже сказал, необузданное любопытство к жизни и мысли - воплощением его был Кестлер».

О личной жизни промолчу. Там тоже было бурно. Деталь: между африканским и английским этапами жизни он услышал ложное сообщение о том, что корабль, на котором плыла его вторая жена Харди, потоплен, и что она и его рукописи погибли. Пытался покончить жизнь самоубийством, но выжил.

Прожил 77 лет. В конце жизни страдал от болезни Паркинсона и лейкоза. Он покончил с собой 2 марта 1983 года в Лондоне, приняв смертельную дозу снотворного (смерть наступила на следующий день). Жена Синтия последовала за ним.










Фото отсюда и отсюда

Понятно, почему до сих пор никто не снял кино о человеке с такой биографией. Для сериала в ней слишком много игр со смертью - и с индивидуальной, и с коллективной, а в фильм обычного размера эта жизнь просто не помещается.

***

Большой комментарий ув. maxnicol переношу сюда из http://ru-history.livejournal.com/4252224.html

"Кестлера читал до 1988 г., когда он был впервые издан в СССР (кажется, стараниями Раисы Максимовны): он был из того списка литературы, за хранение которой можно было получить 7 лет ("клеветнические измышления, порочащие советский общественный строй") - и поэтому найти и прочитать его нужно было еще тогда, когда это было реально опасно.
Что-то из того списка перекочевало в школьные хрестоматии (в частности, Солженицын и "Доктор Живаго"), про кого-то теперь мало кто помнит, и они практически не переиздаются (Амальрик, Есенин-Вольпин, Чалидзе, Авторханов, П.Григоренко), кто-то переиздан, но их всё равно почти не читают (П.Зиновьев, В.Максимов, В.Буковский - последний забыт незаслуженно), включение многого в тот список воспринимался просто как проявление маразма советской власти (того же Пастернака или пластинки саундрека Pink Floyd к фильму Tne Wall А.Паркера).
Ну а некоторые те книги были и остались настоящей литературой: например, Ожог В.Аксенова или Мнимые величины Нарокова.
К добротной литературе - не просто к антисоветской литературе, а к литературе, как к хорошо написанной умной и тонкой беллетристике - отношу и Дж.Оруэлла, и его младшего литературного брата А.Кестлера, прошедшего эволюцию, подобную той, что сделала из Эрика Блэра Джорджа Оруэлла: журналистика, увлечение социализмом, участие в испанской войне, тяжелое разочарование после знакомства на практике с методами работы там сотрудников НКВД, с арестами, пытками и расстрелами работавших в Испании советских специалистов (в частности, Мих. Кольцова - это Карков в "По ком звонит колокол" Хемингуэя).
Это привело обоих писателей к мысли о гомологическом сходстве немецкого фашизма и сталинского социализма - с жестким неприятием обоих режимов - и вылилось в написании ими горьких, умных, щемяще-безысходных книг о жизни в тоталитарном обществе.
Оруэлл сильнее просто в силу другого масштаба отпущенного ему таланта, но и у Кестлера достаточно догадок и озарений о том, как там всё было устроено.
Роднит этих двух писателей еще и то, до многого они просто догадывались, постигали сущность репрессивной машины интуитивно, и при этом удивительно верно раскрыли механизм явления и психологию палачей, подследственных, идеологов системы и простых людей, которым выпало несчастье жить при социализме.
Darkness at Noon - роман о последних неделях жизни советского наркома в одиночной камере, героя Гражданской войны, следствие по делу которого ведется не ради установления степени его вины перед партией, а скорее ради устранения логических неувязок в уже вынесенном ему расстрельном приговоре.
Кестлер попытался объяснить себе и нам, почему на показательных процессах конца 30-х годов прошедшие царскую каторгу первые руководители советского государства, железные коммунисты, публично признавались в каких-то чудовищных преступлениях, которых не совершали - и автору удалось выстроить достаточно интересную версию происходившего.
Книги и Оруэлла, и Кестлера переиздавались изд-вом АСТ, М. в 2014 г."