еще Искандер... сильный такой... и светлый
ЕЖЕВИКА
С урочищем зеленым споря,
Сквозь заросли, сквозь бурелом,
Река выбрасывалась в море,
Рыча, летела напролом.
А над рекою камень дикий,
Но даже камень не был пуст.
В него вцепился ежевики
Расплющенный зеленый куст.
Почти окованный камнями,
Он молча не признал оков,
Своими тонкими корнями
Прожилья камня пропоров.
…Не без опаски, осторожно
Я ветку тонкую загнул
И гроздья ягоды дорожной
Тихонько на ладонь стряхнул.
На солнце ягоды горели,
Голубоватые с боков,
Они лоснились и чернели,
Как лак на панцире жуков.
…Ты человек. Но поживи-ка!
И выживи. И много дней
Живи, как эта ежевика,
Жизнь выжимая из камней!
и статья Быкова про Искандера... тут не оставляла, кажется...
На шестидесятилетии Окуджавы, на котором Искандер тоже был гостем, - Эйдельман сказал:
- Раньше, Булат, думали так: пусть писатель живет как угодно, лишь бы писал...
- А сейчас пусть пишет что угодно, лишь бы жил, - крикнул с места Окуджава.
Если вдуматься, не такая уж это и шутка.
С урочищем зеленым споря,
Сквозь заросли, сквозь бурелом,
Река выбрасывалась в море,
Рыча, летела напролом.
А над рекою камень дикий,
Но даже камень не был пуст.
В него вцепился ежевики
Расплющенный зеленый куст.
Почти окованный камнями,
Он молча не признал оков,
Своими тонкими корнями
Прожилья камня пропоров.
…Не без опаски, осторожно
Я ветку тонкую загнул
И гроздья ягоды дорожной
Тихонько на ладонь стряхнул.
На солнце ягоды горели,
Голубоватые с боков,
Они лоснились и чернели,
Как лак на панцире жуков.
…Ты человек. Но поживи-ка!
И выживи. И много дней
Живи, как эта ежевика,
Жизнь выжимая из камней!
и статья Быкова про Искандера... тут не оставляла, кажется...
На шестидесятилетии Окуджавы, на котором Искандер тоже был гостем, - Эйдельман сказал:
- Раньше, Булат, думали так: пусть писатель живет как угодно, лишь бы писал...
- А сейчас пусть пишет что угодно, лишь бы жил, - крикнул с места Окуджава.
Если вдуматься, не такая уж это и шутка.