Ну что ж, попробуем. Вдруг да прочихалось?
Первой из труппы ушла Мальвина. Что значит - куда? Замуж. Шуточки делов, молодая красивая женщина, актриса (ну, какая актриса - мы сплетничать не будем, красота - тоже талант), вы же понимаете, молодость не вечна. Любую известность надо срочно конвертировать во что-то более выгодное. Опять же такие кандидаты, как Карабас Барабас, на дороге не валяются. А это не вашего ума дело, почему и как он стал владельцем заводов-газет-пароходов. Сумел. И честно все, у нее - красота, у него - деньги, Мальвина теперь на красном Лексусе ездит, вся в бриллиантах. В блондинку покрасилась, на Мальдивах отдыхает. Красиво - Мальвина на Мальдивах. Мечта прямо, не жизнь.
Пьеро переживал долго и до сих пор еще, говорят, страдает. Но у него в разгар страданий сборник поэтический вышел, потом еще один. Так что не до Мальвины стало, по издательствам бегает, недавно вот роман накатал, большой такой, слезливый. Про девушку с голубыми волосами. Ну и про любовь, конечно же. Читателям нравится. Денег, правда, маловато платят, это все пираты виноваты, поэтому Пьеро еще и колумнистом заделался. Статьи пишет, в основном жалобно-ругательные, но с либеральной идеей. Говорит, в интернете его хвалят и цитируют. Как видного мыслителя и властителя душ. Может, и преувеличивает.
Арлекин в политику подался. Там его талант очень востребован. Солидный стал, с портфелем, а нет-нет да и проглянет из-под серого пиджака разноцветное отрепье. Вы если где услышите идиотские идеи про переход на 36-часовые сутки или выдачу зарплаты собачьими консервами, так знайте, что этот шутник неподалеку. Ну не может он иначе. Сам с трибуны не выступает, другим подсовывает эту чушь, а они и рады стараться. Арлекин хохочет до слез, глядя, как его конкуренты в лужу садятся.
Артемон теперь откликается только на Арти. Пошел в органы, кроме как лаять да сторожить - он же ничего не умеет. Отъелся, заматерел, на плече рваная рана - память о командировке в «горячую точку». Пайком доволен, службой тоже. Говорит, скоро дадут майора.
Буратино? А что Буратино. У него все хорошо. Открыл маленькое, но гордое ООО «Золотой ключик», сам себе и директор, и уборщица. Крутится как может. То спектакли ставит, то пластиковые окна. Часть театра сдал под казино «Поле чудес» (это которое Алисе и Базилио принадлежит на паях), часть - под ресторан «Duremar» (Мальвина говорит, там самые вкусные пиявки креветки и суп из черепахи). В гримерных офисы распихал, а что делать, жить как-то надо, значит, надо и вертеться.
Домой приходит поздно вечером, папа Карло ему с тревогой:
- Ты бы поберег себя, сынок, - а Буратино только хлопает его бережно по плечу:
- Да ладно тебе, бать, - смеется. - Я ж деревянный, не утону в море бизнеса. Сам знаешь, это у нас семейное.
Призадумается на минуту:
- Бать, все спросить забываю - а мама-то моя кто? А, ладно, потом расскажешь, спать пойду, день завтра тяжелый.
И уходит спать. А старый Карло сидит в обнимку с бутылкой дешевой граппы. Он бы и рад тот день забыть, да не может. День, когда в тихий доселе городок ввалились они - косорылые, страшные, жестокие, закованные в доспехи, с невиданным гербом на шлемах - отпечатком белой ладони. Как пылал город, лилась кровь, плакали женщины, стонали раненые. Как его дом, его, Карло, дом, своими руками выстроенный, превратился в головешки, в миг один не стало ни жены, ни детей, а когда он, не помня себя от ярости, ринулся на этих тварей, один из них крикнул что-то на своем гортанном языке и огрел его по голове не то поленом, не то дубиной. То полено - все, что у него осталось от прошлой счастливой жизни. А потом уж из него Буратино выстругал, себе на утешение…
- Надо сказать, - бормочет Карло. - Мальчик уже большой, для него не будет ударом… нет, надо сказать. Так лучше будет…
Он поднимается и, шаркая, идет от очага в каморку, где стоит кровать Буратино. А тот уже спит. У него трудный день был, а кому сейчас легко.
- О, Орофарнэ, Лассемисте, Карнимириэ, - бормочет Буратино во сне. - Фимбретиль… моя Фимбретиль… протяни ветви, пойдем со мной в Тауреморналомэ…
И у Карло не хватает мужества его разбудить. «Завтра, - думает он. - Завтра скажу. Не горит же, правда?»