Nov 23, 2007 01:54
Как часто тихое «Прости!»
Неслось вдогонку терпким ядом;
Там кто-то умолял: «Не надо!…» -
Здесь кто-то требовал: «Уйди».
- Тебя казнят ранним утром, до восхода солнца. Неразумные людишки уже готовят эшафот: натаскивают дров для праздничного костра, осыпают улицу на пути к нему цветами папоротника, разрисовывают двери домов охранительными рунами, а над входом подвешивают перо феникса. Как все это предсказуемо и скучно. Сколько раз я уже это видал? Сто? Тысячу? И снова к полудню они будут копошиться, как муравьи, убирая с улицы увядшие цветы, отмывая раскрашенные двери. Мне жаль лишь фениксов - перья обратно не вернешь. А они, хоть и птицы бестолковые, а все же какие-никакие родственники.
- Перестань, Нокс. Вечно ты со своим брюзжанием. Лучше залетай вовнутрь и налей мне вина.
Он готов был поклясться, что клюв иссиня-черного ворона изогнулся в странное подобие ухмылки, а обсидиановые бусины глаз сверкнули лукавой искрой. Неясное движение ночного воздуха - и словно сама тьма опрокинулась в зарешеченное окно темницы. Нокс всегда любил театральные эффекты - даже в присутствии своего господина.
Юноша задумчиво улыбнулся уголками губ, подставив лицо прохладному ветру. Последняя ночь его жизни выдалась на редкость приятной. Было свежо и пахло предчувствием крови. Именно предчувствием. Люди тоже ощущают это, но лишь незадолго до того, как она прольется. И они втягивают носом густой воздух, и ноздри их раздуваются, и глаза их стекленеют, как у диких голодных зверей в бестиарии.
А он уже сейчас, за несколько часов до казни, всем телом ощущал, как наливается тягучим свинцом воздух, как где-то вдалеке от тюремной башни, в одном из городских кварталов, людей охватывает беспричинное и буйное веселье, льется красное вино, и мигом захмелевшие женщины отдают свою любовь каждому, кто может за нее заплатить. Они веселятся так, словно в последний день, словно это им предстоит умереть, не увидев рассвета. Глупые человечишки, как сказал бы Нокс. А Тень, с недавних пор неотрывно следующая за арестантом, добавила бы: Они слабы. Они знают, что, убивая, они убивают часть самих себя.
От размышлений его отвлек Нокс.
- Вот. Твое любимое, - насмешливо произнес черноволосый юноша в франтовском, черном же - будто из тьмы сотканном - одеянии, протягивая своему господину чашу с искрящимся напитком.
- Лунный свет, - снова улыбнулся юноша и, сделав пару глотков, зажмурился от удовольствия. - И как тебе только удается делать вино из чистейшего лунного света...
«Я расскажу тебе, хочешь?..» - зашептала на ухо Тень, облокотившись на каменный оконный проем, в котором сидел юноша.
- Уйди! - почти каркнул Нокс злобно, одним резким движением руки (крыла?) отметая Тень. Юноша не пошевелился. Это был не первый раз, когда Нокс прогонял ее. Нокс не желал подпускать Тень слишком близко, потому что сам всегда считал себя тенью господина. И еще потому, что верил, что с Тенью смерти за спиной, пусть даже и такой неприкаянной, его хозяин станет слишком человеком, чтобы пить лунный свет и безразлично ждать смерти - лишь одной из многих.
Тень невнятно прошуршала что-то и нехотя растворилась в стене под раскаленным взглядом Нокса. А тот, погасив яростный блеск в глазах, виновато потупился и подошел к сидящему на окне юноше, который все также не смотрел в его сторону, а, с заплутавшей где-то в уголках губ улыбкой и прикрытыми глазами, водил указательным пальцем по ободку чаши, думая о своем. Он был чем-то неуловимо похож на свою оперенную черным, взбалмошную тень. Он был красив. И всего через несколько часов этому красивому молодому телу предстояло сгореть дотла. Нокс подумал об этом с сожалением, как художник, на глазах у которого рвут бесценный холст.
- Ты выбрал следующего?
Нокс встрепенулся, прогнав посторонние мысли. Конечно, он выбрал. Он выбрал нечто почти столь же совершенное. Нечто, достойное господина. Почти совершенное… Да, возможно господин будет недоволен, но он ведь не первый день знаком со своей тенью и должен знать, что такие шутки вполне в его вкусе.
- О да, - непроизвольно расплылся в ухмылке Нокс. - Тебе понравится, обещаю. К тому же ты, возможно, наконец, сможешь сделать то, о чем так давно мечтаешь.
- Вот как… Но ведь потом будет все то же, верно? Каждый раз все заканчивается одинаково. Они узнают меня каждый раз; рано или поздно, но узнают. Затем пытаются выведать все мои секреты. А, отчаявшись получить нужный результат, приводят на площадь и сжигают на глазах у радостной толпы.
- Таких как мы не любят. Людишки боятся нас. Боятся потому, что чувствуют, что мы будем жить, и когда из их праха взойдет трава, и когда солнце выбелит останки их внуков и правнуков. Ты обретешь свое тайное искусство, мой господин, искусство, которое они так охраняют, даже не подозревая о нем, и тогда они больше не смогут найти нас. И мы станем абсолютно свободны.
- Свободны… - мечтательно и чуть грустно прошелестел юноша. Эти слова он тоже слышал не в первый раз. Его Нокс умен, и смекалки ему не занимать, но ему не дано видеть будущего. А будущее таково: пройдет еще много лет, его кожу обожжет огненным прикосновением еще не одна смерть, прежде чем он сможет замкнуть этот круг и обрести тайное искусство. И тогда не останется ничего, что было бы ему неподвластно. И лишь потом они станут… - Свободны…
Нокс двумя пальцами поднял его подбородок и впервые серьезно заглянул в зеленые глаза своего русоволосого господина.
- Да. Свободны. Ты и я. А все остальные могут умереть - тебе не должно быть до них дела.
Полуулыбка. Поцелуй, запечатленный на склоненной черноволосой голове. Почти отеческий, почти снисходительный.
Поцелуй на запястье. Почтительный. Так слуга выражает свое уважение к господину.
Тьма за окном медленно рассеивается. Совсем скоро казнь. Он уже слышит, как тюремщик гремит ключами. Лунное вино капля по капле обращается в воду, а тень истаивает, как утренний туман.
- Тебе пора, Нокс.
Он готов поклясться, что в глазах его тени проскальзывает ехидная насмешка. Как всегда сделал какую-то гадость.
Невесомый поцелуй в губы. Так туман обнимает на прощание землю. Так тень говорит «Все остальные могут умереть».
Взмах черных крыльев обдает холодным воздухом.
С улицы пахнет цветами папоротника.
Толпа беснуется от счастья. В огне еще один колдун. Скоро его грязная душонка отлетит - и прямо к демонам. Туда ему и дорога! А охранительные руны и перья феникса отпугнут его душу от их праведных домов. А то, ишь какой! Прикрылся маской юного ангела, а сам бесчинствовал, как вздумается. Ну уж теперь-то, ему никуда не деться! Вон как дрова весело трещат.
Юноша, привязанный к уже охваченному пламенем столбу, внезапно открывает закрытые до этого глаза. В них изумление, откровенный ужас и невыносимая боль. Колдун отчаянно бьется, пытаясь спастись от огня. Толпа смеется и тычет в него пальцем - «Ишь как завертелся, колдунишка!».
Наконец площадь сотрясает безумный, полный боли крик.
- Как же все это скучно, - с презрительным выражением на лице замечает городской наместник, обращаясь к сидящей по правую от него руку, ангельски красивой девушке. - Как ты думаешь, Лин, может запретить публичные казни?
- А? - рассеянно переспрашивает она. - Да-да, вы правы, отец.
Девушка не смотрит на горящего в огне колдуна.
Она вглядывается в пылающее рассветом небо: там, высоко над крышами города, кружит иссиня-черный ворон. Она готова поклясться, что знает, отчего его клюв изгибается в странное подобие кривой ухмылки.
А все остальные могут умереть - Им нет до них дела.
Девушка бросает чуть виноватый взгляд на догорающий костер: прости, девочка, все претензии к пройдохе Ноксу.
И мечтательная улыбка, заплутавшая в уголках губ.
И новый день начинается. Закручивается новый виток спирали.
Однажды они станут свободны.
ПС: Что характерно, аффтора самого пару раз на смех пробрало по ходу написания сего словоблудства.
1ый раз - на словах "охранительные руны". гы) кто в курсе, тот поймет. а я себе просто очень живо представила, как все двери на улице расписаны подобной красотой))
2ой раз - на фразе "Таких как мы не любят". Поскольку я уже в тот момент знала, каков будет ненавязчивый уклон истории, был большой искус подписать "Особенно мужики!"=)))))
сказки на ночь,
креативчик