(no subject)
Острые клинки слепящими молниями вспарывали воздух и с ожесточением сталкивались друг с другом. Шипели, злились, пытались ужалить и после короткого броска вновь расставались на мгновение, на секунду, на век. Сталь вскипала, горела - словно вот-вот, сейчас взовьется сверкающим фонтаном раскаленных брызг…
И вдруг, за миг до стремительного, отчаянного ответного укуса стальной ленты - удивленный вздох, брусника в вытоптанной траве, закатное солнце искрящимся карбункулом…
Промедление - смерть…
**
- Меня просили присмотреть за Вами, Ваше высочество. Вы были сильно ранены и потеряли много крови. Ваш отец и брат очень волновались за Вас…
Монахиня. Юная босоногая самаритянка с добрым сердцем. Пожалуй, даже слишком хороша для Бога. Для этого слепого Бога истины. Ему ни к чему красота служительниц.
Мария… С ее белой кожей, с ее золотисто-рыжими ведьмовскими волосами, с ее тонкими пальцами и легкой походкой ей бы зажигать свечи не на алтаре, а у королевского ложа. Впрочем, для дам полусвета она, пожалуй, тоже слишком хороша…
Трудно оторвать взгляд. И все равно при упоминании брата он морщится, словно от зубной боли. Солнце карбункулом…
- Не сердитесь на Его Высочество, - заметив гримасу на его лице, тихо говорит Мария. - Ваш младший брат излишне горяч. Я уверена, он уже раскаивается в том, что сделал. Не судите его строго.
- Когда-то он сказал мне, что ни за что не повторит ошибок наших отцов - не поднимет оружие на брата ради того, чтобы занять место, не принадлежащее ему по праву… Он лгал, - еле слышно, тонет в бархате.
- Гордыня. Страшнейший из грехов. Но теперь он здоров. Всевидящий Слепой исцелил его, стерев с души тлетворную печать. Ваш брат решил принять обет и остаться в храме.
- Вот как… - раздумчиво. - А вы? Вы останетесь со мной?...
Предательство - игра…
**
Легкое прикосновение губ к белой коже.
Неслышное дыхание у переплетенья пальцев.
Немое восхищение в горячечном взгляде.
Ее узкая ладонь в его обжигающих пальцах.
Он целует нежную руку Марии. Она улыбается, чуть краснея - у Его Высочества сегодня весь день жар, он сам не свой. Он пьет красное вино во славу Слепого Бога, что сотворил равную себе.
Терпкое, горчащее вино…
Любовь - мираж…
**
Воздуха не хватает, словно легкие наполнили горячим песком. Мир разваливается на части, разлетается, оглушает, яркими пятнами тревожит невидящий взор: вон там, в углу, темный осколок заплутавшей ночи, там - сияющая паутина пробивающегося рассвета. Слева царапающий ухо голос дребезжит что-то невразумительное, чуть дальше - голос, полный боли и отчаяния - отец… А здесь, совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки белеет снежная лилия - тревожно следят за ним темные глаза Марии, еле ощутимо трогает его мокрый лоб ладонь, на которой до сих пор негасимым клеймом горит его поцелуй...
Последний ночной час, когда тьма уступает первым лучам нового рассвета. Пограничное время призраков и иррациональных страхов. Говорят, именно в эти часы Смерть собирает свою жатву, уводя на ту сторону затерявшихся и растворившихся в тумане странников.
И шелест листьев за окном:
- Прощай, любовь моя…
И горький привкус мышьяка на кромке языка. Лишь теперь он узнал, какой вкус у смерти…
Смерть - насмешка…
**
Торопливые шаги по пустому гулкому коридору. Ее босые ступни затянуты в кожу саламандры. Ее взгляд блуждает по темным ответвлениям каменного мешка, словно в растерянности пытаясь найти кого-то, кто скрывается под покровом сумрака.
Тень бесшумно отделяется от камня, лишь на мгновение всколыхнув воздух. Я так долго ждал тебя, моя Мария…
Жажда в черных глазах, жадность рук, обнимающих хрупкую фигуру, и губы, срывающие запретный поцелуй с губ Марии. Все так, как ты хотел, мой король…
В неверном свете факелов две тени колеблются посреди пустынных катакомб, слившись одним объятием…
На ее белой шее нет червленого знака отличия служительниц Истины…
Лицемерие - лишь средство…
Король умер - да здравствует король!...