Фантастика, психология и будущее. В продолжение прошлых постов
Итак, как было сказано в прошлом посте, созданный Ефремовым образ коммунистического общества основывался на реальных основаниях. На основаниях тех локусов неотчужденных обществ, которые возникли в СССР - став, в свою очередь, развитием еще более ранних социальных моделей. Именно поэтому он - этот образ - оказался очень хорошо доступным для понимания окружающими, которые очень быстро превратили «Туманность Андромеды» в бестселлер. (В том смысле, что книга несколько раз переиздавалась - и все равно, была в дефиците.)
И это при том, что никакого особого «экшена» или каких-то интеллектуальных «загогулин» (игры сюжета, неожиданных решений) в «Туманности» не было. (Даже на уровне советской литературы того времени.) Скорее наоборот: книга была подчеркнуто «линейна» (не спасало даже наличие «двух линий» - земной и космической) и достаточно предсказуема. Да и герои - на первый взгляд - были описаны довольно упрощенно. (По крайней мере, по сравнению с теми нормами, что были в «большой» русской литературе: понятно, что 99,99% современного масслита на порядки примитивнее.) Но все это было не важно.
Потому, что важно было другое: то, что в данном произведении было показано, что может быть мир, в котором невозможно существование деструкторов. (То есть, тех, кто старается решать свои проблемы за счет общего блага.) Да, таковые были и в СССР 1950 годов - хотя, конечно, их было много меньше, нежели сейчас, однако тогда и это казалось слишком много. Более того: огромное число «обычных» людей - т.н. «обывателей» - не видели проблемы в том, чтобы иногда применять деструктивные тактики. (Разумеется, не слишком часто и не слишком крупно: ну, «взять» чего-то на работе, принять «подношения» - не слишком много и на не слишком ответственном деле - пустить «налево» ценный товар, прикрыть глаза на брак, ну и т.д., и т.п.) Все это считалось нормальным - если, как уже было сказано, не выходило за пределы «незначительности», за пределы возможности компенсации обществом: скажем, стройматериалы немного подворовывали, но дом все равно построили. (Вот если бы дома не было, то да, это ЧП.)
Однако и подобное «почти социалистическое» - а на самом деле совершенно капиталистическое - поведение оказывалось очень неприятным. Не в экономическом - как уже было сказано, советская экономика была сверхустойчивой (она и с тысячи раз большую деструкцию во время Перестройки выдерживала) - а в психологическом плане. Поскольку, volens nolens, требовалось сделать выбор: ты с «ними» - с теми, кто за личный успех, за «строительстве светлого будущего в одной отдельно взятой квартире и на одном отдельно взятом приусадебном участке, отгороженном от остального человечества колючей проволокой под напряжением» - или за тех, кто реально желает изменить историю человечества. И «Туманность» позволяла совершить этот шаг, она показывала, что «мир без мещанства» вполне возможен, что каждый может вести себя, как Дар Ветер - если захочет, конечно.
Именно поэтому данная книга не только оказалась воспринята огромной частью общества, но и породила множество повторений. То есть, множество «миров», в которых действовали бы люди, лишенные указанного выше «собственнического инстинкта», и при этом не ходили бы строем под руководством неких «комиссаров», а жили бы полнокровной жизнью. (В том числе и эротической.) Разумеется, наиболее ярким примером подобных «порожденных миров», выступает т.н. «мир братьев Стругацких» или «мир Полудня». (По названию известного произведения, описывающего подобное мироустройство.) Причем, сразу надо сказать, что братья - сами по себе - так же являлись «продуктом» указанных 1950 годов. То есть, реально видели те самые локусы коммунистического общества, которые, как уже было сказано, возникли в стране. (И, скажем, прототипом того же «Понедельника» стала реальная Пулковская обсерватория, в которой работал Аркадий Стругацкий.)
Однако сама идея некоего «деинфернированного мира», мира, в котором отсутствовало бы то огромное количество откровенной «дури», что имеется в окружающей реальности, было заимствовано именно у Ефремова. Правда, заимствовано несколько бездумно - в том смысле, что вместо тысяч лет, необходимых для постепенного снятия «слоев Инферно», которые отделяют «мир Туманности» от нас, Стругацкие оставили «жалкие» полторы сотни лет: их «Полдень» - как нетрудно догадаться из названия - разворачивается в 22 столетии. Но сути это не меняет, поскольку, по сути, это та же самая «реальность без деструкторов», в которой хотелось бы жить и работать каждому нормальному человеку. А вот «ненормальному» - то есть, тому, кто ориентирован исключительно на личный успех за общественный счет - как не удивительно, не понравилось бы. Что подтверждает огромное количество «полемических» по отношению к Стругацким произведений, появившихся после гибели СССР.
Впрочем, в данном случае нас интересует не столько вопрос генезиса советской фантастики - о котором, понятное дело, надо говорить уже отдельно. А тот момент, что в основании огромной ее части - не только Ефремова или Стругацких, разумеется (можно привести того же Булычева) - лежали вполне конкретные представления о мире и о его развитии. Конкретно же: возможность «очищения» человеческой психики, поставленной в определенные социальные условия, возможность массового отказа от деструктивных практик, причем, отказа не только добровольного, но и устойчивого. (В том смысле, что оказавшись в некоем другом мире представитель «Полудня» продолжает демонстрировать свойства коммунара, а способности «сволочи» может проявлять только посредством большого психического напряжения - как, например, показано в «Трудно быть богом».)
Надо ли говорить о том, что подобная идея является полностью противоположной «общепринятой» - в рамках нашего мира - концепции, согласно которой человек есть похотливое и жадное животное, которое можно загнать в какие-то рамки только путем жестких физических или психологических репрессий. Именно отсюда, кстати, вытекает известное понимание «коммунизма», как общества крайне репрессивного - начиная с антибольшевистских агиток времен Гражданской войны и заканчивая современным антикоммунизмом. Потому, что для людей, находящихся в рамках указанных выше представлений, невозможно поверить в то, что кто-то может отказаться от деструктивных тактик без наличия «сзади» комиссаров с заградотрядами. (Кстати, и первое, и второе - это чисто европейские изобретения, перенятые советскими «западниками».)
В то время, как «у нас» существует определенный слой людей, который уверен в том, что «иной мир» - то есть, мир, в котором «сволочей» бы не возникало вообще - вполне возможен, и более того, вероятен. И «мир Будущего» для России - это не столько мир активного научно-технического прогресса, как это принято для Запада. (Хотя и последнее так же наличествует.) Сколько мир активного «психико-социального» улучшения человека, превращения его в добрую, умную, физически развитую и психологически устойчивую личность. (То есть, в то, что, собственно, и сформулировал Ефремов в качестве цели человеческой эволюции.) И эта разница прекрасно видна до сих пор - хотя, казалось бы, три десятилетия непрерывной деградации должны привести к обратному! Но многе жители России продолжают верить в то, что «происходящее» - это не более, чем «зигзаг истории», что это наносное, которое пройдет, и люди вернуться в свое «настоящее», доброе состояние.
Причем, парадоксальным образом, они применяют подобное утверждение к любым переменам - скажем, даже текущие события трактуются многими именно в подобном ключе. Однако о последнем - а так же о том, насколько реальны подобные ожидания - надо говорить уже отдельно. Тут же, завершая поставленную тему, стоит только сказать, что указанные представления о возможности светлого будущего, присущие нашему обществу, на порядок перевешивают все те деструктивные качества, которыми обладает российская власть. По крайней мере, в идеологическом плане - потому, что, как уже было сказано, в России «властная идеология» всегда воспринималась как обман. А «настоящие» представления общества были связаны с совершенно иным.
И это при том, что никакого особого «экшена» или каких-то интеллектуальных «загогулин» (игры сюжета, неожиданных решений) в «Туманности» не было. (Даже на уровне советской литературы того времени.) Скорее наоборот: книга была подчеркнуто «линейна» (не спасало даже наличие «двух линий» - земной и космической) и достаточно предсказуема. Да и герои - на первый взгляд - были описаны довольно упрощенно. (По крайней мере, по сравнению с теми нормами, что были в «большой» русской литературе: понятно, что 99,99% современного масслита на порядки примитивнее.) Но все это было не важно.
Потому, что важно было другое: то, что в данном произведении было показано, что может быть мир, в котором невозможно существование деструкторов. (То есть, тех, кто старается решать свои проблемы за счет общего блага.) Да, таковые были и в СССР 1950 годов - хотя, конечно, их было много меньше, нежели сейчас, однако тогда и это казалось слишком много. Более того: огромное число «обычных» людей - т.н. «обывателей» - не видели проблемы в том, чтобы иногда применять деструктивные тактики. (Разумеется, не слишком часто и не слишком крупно: ну, «взять» чего-то на работе, принять «подношения» - не слишком много и на не слишком ответственном деле - пустить «налево» ценный товар, прикрыть глаза на брак, ну и т.д., и т.п.) Все это считалось нормальным - если, как уже было сказано, не выходило за пределы «незначительности», за пределы возможности компенсации обществом: скажем, стройматериалы немного подворовывали, но дом все равно построили. (Вот если бы дома не было, то да, это ЧП.)
Однако и подобное «почти социалистическое» - а на самом деле совершенно капиталистическое - поведение оказывалось очень неприятным. Не в экономическом - как уже было сказано, советская экономика была сверхустойчивой (она и с тысячи раз большую деструкцию во время Перестройки выдерживала) - а в психологическом плане. Поскольку, volens nolens, требовалось сделать выбор: ты с «ними» - с теми, кто за личный успех, за «строительстве светлого будущего в одной отдельно взятой квартире и на одном отдельно взятом приусадебном участке, отгороженном от остального человечества колючей проволокой под напряжением» - или за тех, кто реально желает изменить историю человечества. И «Туманность» позволяла совершить этот шаг, она показывала, что «мир без мещанства» вполне возможен, что каждый может вести себя, как Дар Ветер - если захочет, конечно.
Именно поэтому данная книга не только оказалась воспринята огромной частью общества, но и породила множество повторений. То есть, множество «миров», в которых действовали бы люди, лишенные указанного выше «собственнического инстинкта», и при этом не ходили бы строем под руководством неких «комиссаров», а жили бы полнокровной жизнью. (В том числе и эротической.) Разумеется, наиболее ярким примером подобных «порожденных миров», выступает т.н. «мир братьев Стругацких» или «мир Полудня». (По названию известного произведения, описывающего подобное мироустройство.) Причем, сразу надо сказать, что братья - сами по себе - так же являлись «продуктом» указанных 1950 годов. То есть, реально видели те самые локусы коммунистического общества, которые, как уже было сказано, возникли в стране. (И, скажем, прототипом того же «Понедельника» стала реальная Пулковская обсерватория, в которой работал Аркадий Стругацкий.)
Однако сама идея некоего «деинфернированного мира», мира, в котором отсутствовало бы то огромное количество откровенной «дури», что имеется в окружающей реальности, было заимствовано именно у Ефремова. Правда, заимствовано несколько бездумно - в том смысле, что вместо тысяч лет, необходимых для постепенного снятия «слоев Инферно», которые отделяют «мир Туманности» от нас, Стругацкие оставили «жалкие» полторы сотни лет: их «Полдень» - как нетрудно догадаться из названия - разворачивается в 22 столетии. Но сути это не меняет, поскольку, по сути, это та же самая «реальность без деструкторов», в которой хотелось бы жить и работать каждому нормальному человеку. А вот «ненормальному» - то есть, тому, кто ориентирован исключительно на личный успех за общественный счет - как не удивительно, не понравилось бы. Что подтверждает огромное количество «полемических» по отношению к Стругацким произведений, появившихся после гибели СССР.
Впрочем, в данном случае нас интересует не столько вопрос генезиса советской фантастики - о котором, понятное дело, надо говорить уже отдельно. А тот момент, что в основании огромной ее части - не только Ефремова или Стругацких, разумеется (можно привести того же Булычева) - лежали вполне конкретные представления о мире и о его развитии. Конкретно же: возможность «очищения» человеческой психики, поставленной в определенные социальные условия, возможность массового отказа от деструктивных практик, причем, отказа не только добровольного, но и устойчивого. (В том смысле, что оказавшись в некоем другом мире представитель «Полудня» продолжает демонстрировать свойства коммунара, а способности «сволочи» может проявлять только посредством большого психического напряжения - как, например, показано в «Трудно быть богом».)
Надо ли говорить о том, что подобная идея является полностью противоположной «общепринятой» - в рамках нашего мира - концепции, согласно которой человек есть похотливое и жадное животное, которое можно загнать в какие-то рамки только путем жестких физических или психологических репрессий. Именно отсюда, кстати, вытекает известное понимание «коммунизма», как общества крайне репрессивного - начиная с антибольшевистских агиток времен Гражданской войны и заканчивая современным антикоммунизмом. Потому, что для людей, находящихся в рамках указанных выше представлений, невозможно поверить в то, что кто-то может отказаться от деструктивных тактик без наличия «сзади» комиссаров с заградотрядами. (Кстати, и первое, и второе - это чисто европейские изобретения, перенятые советскими «западниками».)
В то время, как «у нас» существует определенный слой людей, который уверен в том, что «иной мир» - то есть, мир, в котором «сволочей» бы не возникало вообще - вполне возможен, и более того, вероятен. И «мир Будущего» для России - это не столько мир активного научно-технического прогресса, как это принято для Запада. (Хотя и последнее так же наличествует.) Сколько мир активного «психико-социального» улучшения человека, превращения его в добрую, умную, физически развитую и психологически устойчивую личность. (То есть, в то, что, собственно, и сформулировал Ефремов в качестве цели человеческой эволюции.) И эта разница прекрасно видна до сих пор - хотя, казалось бы, три десятилетия непрерывной деградации должны привести к обратному! Но многе жители России продолжают верить в то, что «происходящее» - это не более, чем «зигзаг истории», что это наносное, которое пройдет, и люди вернуться в свое «настоящее», доброе состояние.
Причем, парадоксальным образом, они применяют подобное утверждение к любым переменам - скажем, даже текущие события трактуются многими именно в подобном ключе. Однако о последнем - а так же о том, насколько реальны подобные ожидания - надо говорить уже отдельно. Тут же, завершая поставленную тему, стоит только сказать, что указанные представления о возможности светлого будущего, присущие нашему обществу, на порядок перевешивают все те деструктивные качества, которыми обладает российская власть. По крайней мере, в идеологическом плане - потому, что, как уже было сказано, в России «властная идеология» всегда воспринималась как обман. А «настоящие» представления общества были связаны с совершенно иным.