Про СССР, писателей и литературу
Товарищ Коммари в очередной раз изумляется тем, насколько сильно ненавидели СССР советские же писатели. И это притом, что именно в Советском Союзе данная категория лиц имела прекрасные условия жизни, превышающие уровень жизни значительной части остального населения. И наоборот - после падения страны не только количество писателей сократилось на порядок, но и их положение в обществе существенно упало. (В особенности это относится к последнему десятилетию, но о нем будет сказано чуть ниже.)
То есть, совершенно очевидно (даже без товарища Коммари), что писатели - точнее, писатели-реалисты, что крайне важно - в советское время находились на однозначно «высоком» социальном положении. В том смысле, что через систему Союза писателей и государственного книгоиздания им обеспечивались высокие тиражи печати и вытекающая отсюда повышенная оплата - и в денежном, и в «натуральном» эквиваленте. (Скажем, в виде системы государственных дач-санаториев, всегда доступных для данной категории граждан.) При этом вне подобного положения реальный спрос на производимую литераторами «продукцию» был крайне низким - что можно было прекрасно увидеть в те же 1990 годы. Когда оказалось, что «современных реалистов» мало кто желает читать.
Вот фантастов читали - пускай даже гонорары их в то время были невелики. Детективщиков читали. Разного рода постмодернистов - вроде Пелевина или Проханова - читали. А вот продолжателей «великой русской литературной традции» - нет. Причем, это касается и прозаиков, и поэтов. (Последние после 1990 годов, ИМХО, вообще перестали существовать, как явление. Превратившись исключительно в «завсегдатаев тусовок» - вроде того же Быкова-Зильбельтруда.) Так что сводить все исключительно к «дороговизне книг» не стоит. И даже объяснения данного явления через необходимость времени на «серьезную литературу» так же оказывается не таким уж и очевидным. В конце концов, ту же «настоящую» классику - вроде Достоевского или Шекспира - покупают, пускай и в намного меньшем количестве. А «наших современников-реалистов» - нет.
То есть - как и пишет товарищ - Коммари, советские писатели, разрушив СССР, уничтожили и базис для своего существования. Кстати, ничего особо экзотического в этом нет: подобную судьбу имеют практически все сложные системы - в том смысле, что ВСЕ их проблемы (вплоть до гибели), как правило, проистекают исключительно из этих систем «внутренного устройства». (Например, в природных экосистемах подобные вещи происходят постоянно.) Тем не менее, определенный интерес «писательский вопрос», все же, представляет. Поскольку он показывает, как можно из определенно рациональных предпосылок построит т.н. «абсолютно ошибочную стратегию» - в том случае, если эти предпосылки относятся исключительно к «коротким стратегиям».
Дело в том, что само формирование «советской писательской среды» было явлением искусственным. По той простой причине, что писатели дореволюционные - те самые «великие русские классики», которые прославили нашу страну - могли существовать только в особой социальной среде. (К «нерусским» это так же относится, но в данном случае они не рассматриваются.) Для которой был характерен зашкаливающе низкий уровень жизни абсолютного большинства - тех самых 80% крестьян и 10% промышленных рабочих. И одновременно - наличие достаточно обеспеченного «образованного слоя», для которого чтение книг было жизненной потребностью.
Да, именно так: российская дореволюционная интеллигенция существовала в условиях, при которых уровень информационного обмена с окружающей реальностью был крайне низок. (Проще говоря, 99% их окружения просто не имели с ними общих тем для разговоров.) Для образованного человека данное положение было невыносимо - и значит, любая книга (или журнал) оказывался нарасхват. Причем, покупали книги за хорошие - по тем временам -деньги. (Порядка 1,5-3 рублей при зарплате учителя гимназии - по тем временам профессии высокооплачиваемой - в 60 рублей.)
Данное положение давало очень хорошие доходы издателям - и очень хорошие гонорары писателям. Скажем, тот же Лев Толстой получил только за первое издание «Войны и мира» 25 тысяч рублей. В это время за 10 тыс. можно было купить хорошее имение - что Лев Николаевич и решил сделать, но не сделал по не связанным с финансами причинам - а жалованье генерал-майора составляло 5500 рублей в год. (Т.е., Толстой только одним романом «наработал» на 5 лет генеральской жизни.) Благодаря чему литераторы до 1917 года могли вести обеспеченную и независимую (относительно) жизнь.
Это, в свою очередь, давало очень высокое качество литературных работ - то самое, которым мы восхищаемся сейчас. Поскольку понятно, что писатель имел при такой системе время и силы на доведение своих произведений до совершенства. (Скажем, уже помянутый Л.Н. Толстой переписывал «Войну и мир» восемь (!) раз.) Но после Революции ситуация изменилась. В том смысле, что, во-первых, цена книг была резко снижена в связи с государственной политикой, направленной на формирование массового читателя. А, во-вторых, бурное течение общественной жизни привело к тому, что указанная выше «сверхпотребность» в книгах так же упала. И значит - как это не странно - чтение перестало быть той самой «жизненной необходимостью» для образованного человека. Поэтому упали и гонорары - а так же «социальная значимость» литературной работы. Кроме того, исчезла возможность жизни рантье - скажем, со своего поместья - что так же обрушило «фундамент независимости» литературы.
Проще сказать, с исчезновением дореволюционного «сверхнеравенства» литература в привычном понимании - т.е., литература «долгая», «большая», с ее особой отточенностью слога и разработанностью сюжета - должна была умереть, заменившись на литературу «быструю», развлекательную. Однако советское руководство неожиданно - в конце 1920 годов - осознавало, что отпускать такой значимый рычаг влияния на людей не стоит. И поэтому и начало создавать некую искусственную среду, в которой литератор мог бы хоть как-то приблизится к состоянию своих великих предков. Именно тогда и был создан пресловутый «Союз писателей» - организация, которая в отличие от всех «предыдущих» писательских объединений могла давать бы главное: ту самую «экономическую независимость», которая так важна для «большого» литературного труда.
Иначе говоря, находясь «в недрах» Союза, литератор мог позволить себе творить «не на злобу дня». Т.е., не сводить свои романы и поэмы к фельетонам и журнальным очеркам - как это, в значительной мере, происходило в 1920 годах. Конечно, понятно, что «полной независимости» тут быть не могло: «заказчиком», в любом случае, выступало государство - а значит, была и неизбежная цензура. Но представить иное невозможно: было бы смешно, если бы СССР печатал на своих печатных станках книги антисоветского содержания. И конечно же, подобная цензура - как и, вообще, любая цензура вообще - ограничивала только «явные» высказывания. Неявно же писать можно было про что угодно…
И вот тут-то и оказалось, что данный путь - при всей его кажущейся успешности - на самом деле ведет в никуда. В том смысле, что сами писатели, во-первых, попав в условия «квазибарства» - то есть, положения, когда потребности удовлетворяются (пуская не на уровне реального барства), а ответственности нет никакой - совершенно ожидаемо восприняли данный момент, как признание собственной ценности. А значит - посчитали положенное им содержание слишком слабым, сравнимым с «содержанием» большинства. В то время, как «раньше» было не так. (Дескать, если мы - современные Толстые, то и платить надо нам, как Толстым.) А во-вторых, поскольку при этом положение общества существенно отличалось от того, что было в XIX веке - потребность это общества в «большой литературе» так же оказывалась гораздо ниже ожидаемой.
Далее же, думаю, все всем известно. В том смысле, что писатели с каждым днем все более и более антисоветизировались, а читатели - все менее и менее были готовы воспринимать созданные этими писателями «нетленки». (Кстати, вставлять в книги «антисоветчинку» было еще и выгодным потому, что этим им придавалась некая скандальность. Что хоть как-то позволяло повысить спрос.) Ну, а советское руководство, разумеется, не понимало: что нужно делать со всем этим. Поскольку признать, что «большая литература» просто закончилась, было бы слишком радикальным. Это даже сейчас - когда признаки «конца боллитры» видны даже самым слепым - никак не удается сделать. (Поэтому и существуют «зомби-тусовочки», на которых авторы, ни читаемые за пределами этих тусовок, награждают друг друга «литературными премиями». Да еще и требуют государственного содержания для себя.) Что же говорить про 1970 или 1980 годы - когда еще считалось, что культура является неизменной и «извечной»?
Ну, а о выводах отсюда надо говорить уже отдельно.
P.S. Ну, и конечно же, не стоит забывать о том, что вместо умирающей - по объективным причинам - «большой литературы», советский и постсоветский период породил новый феномен. Который, ИМХО, по значимости сравним со «старым» - но при этом может существовать в «естественной среде», без виртуальных подпорок в виде Союза писателей и современных «литтусовок». Это - литература фантастическая. Но понятно, что данный момент - уже отдельная большая тема.
То есть, совершенно очевидно (даже без товарища Коммари), что писатели - точнее, писатели-реалисты, что крайне важно - в советское время находились на однозначно «высоком» социальном положении. В том смысле, что через систему Союза писателей и государственного книгоиздания им обеспечивались высокие тиражи печати и вытекающая отсюда повышенная оплата - и в денежном, и в «натуральном» эквиваленте. (Скажем, в виде системы государственных дач-санаториев, всегда доступных для данной категории граждан.) При этом вне подобного положения реальный спрос на производимую литераторами «продукцию» был крайне низким - что можно было прекрасно увидеть в те же 1990 годы. Когда оказалось, что «современных реалистов» мало кто желает читать.
Вот фантастов читали - пускай даже гонорары их в то время были невелики. Детективщиков читали. Разного рода постмодернистов - вроде Пелевина или Проханова - читали. А вот продолжателей «великой русской литературной традции» - нет. Причем, это касается и прозаиков, и поэтов. (Последние после 1990 годов, ИМХО, вообще перестали существовать, как явление. Превратившись исключительно в «завсегдатаев тусовок» - вроде того же Быкова-Зильбельтруда.) Так что сводить все исключительно к «дороговизне книг» не стоит. И даже объяснения данного явления через необходимость времени на «серьезную литературу» так же оказывается не таким уж и очевидным. В конце концов, ту же «настоящую» классику - вроде Достоевского или Шекспира - покупают, пускай и в намного меньшем количестве. А «наших современников-реалистов» - нет.
То есть - как и пишет товарищ - Коммари, советские писатели, разрушив СССР, уничтожили и базис для своего существования. Кстати, ничего особо экзотического в этом нет: подобную судьбу имеют практически все сложные системы - в том смысле, что ВСЕ их проблемы (вплоть до гибели), как правило, проистекают исключительно из этих систем «внутренного устройства». (Например, в природных экосистемах подобные вещи происходят постоянно.) Тем не менее, определенный интерес «писательский вопрос», все же, представляет. Поскольку он показывает, как можно из определенно рациональных предпосылок построит т.н. «абсолютно ошибочную стратегию» - в том случае, если эти предпосылки относятся исключительно к «коротким стратегиям».
Дело в том, что само формирование «советской писательской среды» было явлением искусственным. По той простой причине, что писатели дореволюционные - те самые «великие русские классики», которые прославили нашу страну - могли существовать только в особой социальной среде. (К «нерусским» это так же относится, но в данном случае они не рассматриваются.) Для которой был характерен зашкаливающе низкий уровень жизни абсолютного большинства - тех самых 80% крестьян и 10% промышленных рабочих. И одновременно - наличие достаточно обеспеченного «образованного слоя», для которого чтение книг было жизненной потребностью.
Да, именно так: российская дореволюционная интеллигенция существовала в условиях, при которых уровень информационного обмена с окружающей реальностью был крайне низок. (Проще говоря, 99% их окружения просто не имели с ними общих тем для разговоров.) Для образованного человека данное положение было невыносимо - и значит, любая книга (или журнал) оказывался нарасхват. Причем, покупали книги за хорошие - по тем временам -деньги. (Порядка 1,5-3 рублей при зарплате учителя гимназии - по тем временам профессии высокооплачиваемой - в 60 рублей.)
Данное положение давало очень хорошие доходы издателям - и очень хорошие гонорары писателям. Скажем, тот же Лев Толстой получил только за первое издание «Войны и мира» 25 тысяч рублей. В это время за 10 тыс. можно было купить хорошее имение - что Лев Николаевич и решил сделать, но не сделал по не связанным с финансами причинам - а жалованье генерал-майора составляло 5500 рублей в год. (Т.е., Толстой только одним романом «наработал» на 5 лет генеральской жизни.) Благодаря чему литераторы до 1917 года могли вести обеспеченную и независимую (относительно) жизнь.
Это, в свою очередь, давало очень высокое качество литературных работ - то самое, которым мы восхищаемся сейчас. Поскольку понятно, что писатель имел при такой системе время и силы на доведение своих произведений до совершенства. (Скажем, уже помянутый Л.Н. Толстой переписывал «Войну и мир» восемь (!) раз.) Но после Революции ситуация изменилась. В том смысле, что, во-первых, цена книг была резко снижена в связи с государственной политикой, направленной на формирование массового читателя. А, во-вторых, бурное течение общественной жизни привело к тому, что указанная выше «сверхпотребность» в книгах так же упала. И значит - как это не странно - чтение перестало быть той самой «жизненной необходимостью» для образованного человека. Поэтому упали и гонорары - а так же «социальная значимость» литературной работы. Кроме того, исчезла возможность жизни рантье - скажем, со своего поместья - что так же обрушило «фундамент независимости» литературы.
Проще сказать, с исчезновением дореволюционного «сверхнеравенства» литература в привычном понимании - т.е., литература «долгая», «большая», с ее особой отточенностью слога и разработанностью сюжета - должна была умереть, заменившись на литературу «быструю», развлекательную. Однако советское руководство неожиданно - в конце 1920 годов - осознавало, что отпускать такой значимый рычаг влияния на людей не стоит. И поэтому и начало создавать некую искусственную среду, в которой литератор мог бы хоть как-то приблизится к состоянию своих великих предков. Именно тогда и был создан пресловутый «Союз писателей» - организация, которая в отличие от всех «предыдущих» писательских объединений могла давать бы главное: ту самую «экономическую независимость», которая так важна для «большого» литературного труда.
Иначе говоря, находясь «в недрах» Союза, литератор мог позволить себе творить «не на злобу дня». Т.е., не сводить свои романы и поэмы к фельетонам и журнальным очеркам - как это, в значительной мере, происходило в 1920 годах. Конечно, понятно, что «полной независимости» тут быть не могло: «заказчиком», в любом случае, выступало государство - а значит, была и неизбежная цензура. Но представить иное невозможно: было бы смешно, если бы СССР печатал на своих печатных станках книги антисоветского содержания. И конечно же, подобная цензура - как и, вообще, любая цензура вообще - ограничивала только «явные» высказывания. Неявно же писать можно было про что угодно…
И вот тут-то и оказалось, что данный путь - при всей его кажущейся успешности - на самом деле ведет в никуда. В том смысле, что сами писатели, во-первых, попав в условия «квазибарства» - то есть, положения, когда потребности удовлетворяются (пуская не на уровне реального барства), а ответственности нет никакой - совершенно ожидаемо восприняли данный момент, как признание собственной ценности. А значит - посчитали положенное им содержание слишком слабым, сравнимым с «содержанием» большинства. В то время, как «раньше» было не так. (Дескать, если мы - современные Толстые, то и платить надо нам, как Толстым.) А во-вторых, поскольку при этом положение общества существенно отличалось от того, что было в XIX веке - потребность это общества в «большой литературе» так же оказывалась гораздо ниже ожидаемой.
Далее же, думаю, все всем известно. В том смысле, что писатели с каждым днем все более и более антисоветизировались, а читатели - все менее и менее были готовы воспринимать созданные этими писателями «нетленки». (Кстати, вставлять в книги «антисоветчинку» было еще и выгодным потому, что этим им придавалась некая скандальность. Что хоть как-то позволяло повысить спрос.) Ну, а советское руководство, разумеется, не понимало: что нужно делать со всем этим. Поскольку признать, что «большая литература» просто закончилась, было бы слишком радикальным. Это даже сейчас - когда признаки «конца боллитры» видны даже самым слепым - никак не удается сделать. (Поэтому и существуют «зомби-тусовочки», на которых авторы, ни читаемые за пределами этих тусовок, награждают друг друга «литературными премиями». Да еще и требуют государственного содержания для себя.) Что же говорить про 1970 или 1980 годы - когда еще считалось, что культура является неизменной и «извечной»?
Ну, а о выводах отсюда надо говорить уже отдельно.
P.S. Ну, и конечно же, не стоит забывать о том, что вместо умирающей - по объективным причинам - «большой литературы», советский и постсоветский период породил новый феномен. Который, ИМХО, по значимости сравним со «старым» - но при этом может существовать в «естественной среде», без виртуальных подпорок в виде Союза писателей и современных «литтусовок». Это - литература фантастическая. Но понятно, что данный момент - уже отдельная большая тема.