Почему надо изучать СССР. Крестьянский вопрос. Часть вторая
Итак, как было сказано в прошлом посте, к началу ХХ столетия российское крестьянство - которое, напомню, составляло 80% населения страны - оказалось в фактической ловушке. В том смысле, что оно не могло повысить уровень производства по причине технологической отсталости, и одновременно - ликвидировать технологическую отсталость по причине низкого уровня производства. Иначе говоря, для покупки современного оборудования, семенного материала и внедрения агрономии крестьянам нужно было отдавать еще больше прибавочного продукта на данные цели - а его не было. То же самое можно сказать и про государство в целом - в том смысле, что поддержать модернизацию своей главной отрасли производства оно не имело возможности. По той простой причине, что деньги на эту модернизацию можно было брать только с самого сельского хозяйства - а оно см. выше. Именно поэтому та же «столыпинская реформа» - несмотря на все задумки - по сути провалилась. Так как обеспечение крестьян дешевыми ссудами - т.е., то, что, собственно, и должно было запустить «мотор преобразований» - оказалось более, чем недостаточным.
Отсюда вытекало, во-первых, то, что экономика страны - основанная как раз на индивидуальном крестьянском хозяйстве - была под угрозой. В том смысле, что идущая в развитых странах интенсификация с/х рано или поздно, но привела бы к падению конкурентноспособности экспортя зерна - т.е., основной статьи доходов России. Ну, а во-вторых, неизбежное в указанных условиях истощение почв - которое, впрочем, уже наступило в конце XIX века - вело к невозможности поддержания даже текущей численности населения. То есть, должен был или произойти массовый исход в города - которые, в свою очередь, просто не готовы были принять такую массу людей по причине отсутствия промышленности. (См. выше.) Либо…
* * *
Впрочем, не будет о последнем, поскольку в действительности катастрофа наступила раньше. В том смысле, что уже во время Первой Мировой войны стало понятным, что указанная система существования просто не подходит для государства, пытающегося быть субъектом в существующей мир-системе. Поскольку ее реальная мобилизационная способность находится около нуля. Да, именно так: тот самый «русский паровой каток», коего так боялись «Центральные державы», и на который возлагали такие надежды страны «Сердечного согласия», в действительности оказался «картонным драконом». Несмотря на все немыслимые человеческие и природные ресурсы, коими владела Российская Империя.
Дело в том, что в указанных условиях важными оказались не просто люди, а люди, имеющие (относительно) высокую квалификацию. Ну, или могущие ее получить при необходимости - т.е., те, кого можно назвать «индустриалами». (Рабочие, специалисты, военные и т.д.) А с ними преимущественно аграрной Российской Империи была реальная проблема. В том смысле, что «аномальная» российская система воспроизводства специалистов и так была избыточной для текущей экономики, а тут возникла «сверхпотребность» в них. Поэтому после того, как война буквально «выжрала» все более-менее квалифицированные кадры, в стране наступил жуткий их дефицит. Впрочем, в дефиците оказались, вообще, все элементы «индустриала» - от транспорта до станков - которые приходилось буквально «размазывать» по всем направлениям. В то время, как огромная масса «традиционного населения» ничем помочь не могла. (Особенно если брать «нацменов», кои стали даже не бесполезным баластом, а реальной проблемой для государства по причине снижения доступной мощи его репрессивного аппарата.)
Ну, а итог данной ситуации, в общем-то, известен. В том смысле, что большевикам - принявшим «эстафету» у рухнувшей Империи - пришлось просто все бросать, и «откатываться» глубоко в тыл. В самом прямом смысле - путем сдачи бывших имперских земель по «позорному Брестскому миру». Который в действительности был единственно возможным вариантом хоть как-то сохранить независимость в распадающемся государстве. И хотя впоследствии оказалось, что данное решение является не просто «паллиативом», а фактическим оптимумом, наилучшим из возможных в той ситуации, но все равно, приятного в указанном состоянии было мало. Поэтому очевидно, что для Советского руководства превращение государства из аграрного традиционного в индустриальное современное стала основной сверхидеей, вокруг которой строилась вся остальная деятельность.Иначе страну ждала «национальная смерть», т.е., потеря субъектности и превращение в колонию или полуколонию.
* * *
Еще раз: эта самая «смерть» возникла не благодаря большевикам, напротив, она «вызрела» еще к началу XX столетия, и основывалась на указанной выше «ловушке» традиционного крестьянского хозяйства. Поэтому не удивительно, что даже тогда многие понимали: единственным спасением для России выступает полное «раскрестьянивание». Т.е., превращением основной массы населения из мелких производителей в наемных работников, занятых или в промышленности, или в индустриальном сельском хозяйстве. Однако тут нетрудно увидеть, что этот путь, по существу, вел к увеличению отчуждения - что, в свою очередь, означало одновременно и реальные проблемы с его реализацией. Поскольку, во-первых, само функционирование отчужденной производственной системы требует наличия множества квалифицированных кадров - коих не было. (В то время, как традиционное крестьянское хозяйство может худо-бедно, но существовать при условии нулевой квалификации исполнителей.) Ну, а во-вторых, сам факт роста отчуждения выступает крайне негативным моментом для любого разумного существа. Даже при условии, что его уровень жизни при этом повышается.
Собственно, указанная особенность проявилась уже в самом начале «советского периода». В том смысле, что попытки руководства сохранять крупнотоварное производство в бывших помещичьих усадьбах с преобразованием их в совхозы - т.е., индустриальные сельхозпредприятия - вызвала резкое противодействие крестьянских масс. Которые не желали ничего, кроме раздела имеющейся земли «по едокам» - сиречь, продолжение жизни в рамках индивидуальных крестьянских хозяйств. Подобную особенность в стране с 80% крестьян игнорировать было нельзя - и вместо совхозов было введено бесплатное пользование землей с уплатой за этого щадящего продналога. (Продразверстка времен «военного коммунизма» была однозначно вынужденным явлением, поддерживать которое долгое время никто не собирался.)
Для разрешения же указанной проблемы была сделана ставка на «добровольную кооперацию». Т.е., на то, чтобы организовывать на селе колхозы-кооперативы, вступая в которые крестьяне получали бы однозначное преимущество за счет совместной обработки земли - и одновременно, не испытывали бы отчуждение. На самом деле это был действительно «сврехоптимальный план» - если бы он был возможен. Но, к величайшему сожалению, реализовать и его в условиях околонулевой избыточности страны - кадровой, ресурсной, технологической - было невозможно. В том смысле, что создавать индустриальные, насыщенные техникой и специалистами кооперативы не получалось по указанным выше причинам. Ну, а кооперативы, не обеспеченные всем этим, разумеется, особой популярностью не пользовались - к 1928 году колхозы охватывали не более 2% сельского населения.
Итогом данной ситуации стал знаменитый срыв хлебозаготовок 1927-1928 годов, который грозил катастрофой уже для Советского государства. (В том смысле, что нехватка продовольствия могла остановить запущенный процесс модернизации страны.) Если учесть на этом фоне высокую вероятность начала нового мирового военного конфликта - который в начале 1930 годов обрел очевидные очертания - то неудивителен тот факт, что советское руководство вынуждено было перейти на крайние меры. На меры, которые и до этого были очевидны, однако из-за их болезненности не применялись.
* * *
Речь идет о силовом «раскрестьянивании», которое должно было заменить «раскрестьянивание» добровольное - более приемлемое с этической точки зрения, но, к сожалению, невозможное из-за слабости советского производства. Идея тут была простая: «колхоз - это трактор». Сиречь, современное сельхозпредприятие, насыщенное техникой и технологией. Но пока этой техники и технологии просто нет - ее надо построить, создав заводы и наполнив их людьми. Разумеется, тут сразу стоит сказать, что одна из важнейших составляющих будущих преобразований - а именно, развертывание избыточной образовательной системы - была сделана еще в самом начале советского пути. По сути, став базисом для будущего общества: как раз к 1932-1933 году «подошло» первое образованное поколение советских граждан. (Если считать с 1921-22 годов, когда было запущено массовое образование.) Но только этот момент, к сожалению, не мог дать результат - потребовались еще и материальные ресурсы.
И вот тут мы подходим к самому неоднозначному моменту советской истории - к насильственной коллективизации 1932-33 годов. Которая была ничем, как решением
максимально быстро «перескочить» самый неприятный момент этого самого «раскрестьянивания». А именно - изъять все возможные ресурсы из индивидуального сельского хозяйства (и материальные, и людские), построить на них минимально возможную тяжелую промышленность. (Еще раз: есть трактор - есть колхоз - есть выход из «крестьянской ловушки».) Разумеется, тут можно долго говорить, насколько хорошо этот самый «прыжок в индустриал» был реализован, насколько можно его было упростить, снизить уровень напряжения и т.д. Но, ИМХО, толку от этих разговоров ноль, поскольку, как уже говорилось, ресурсов у советского государства не было. (И найти иных исполнителей вряд ли было возможно.)
В любом случае, уже ко второй половине 1930 годов этот самый «прыжок» был реализован. Трактора - а равно, и сеялки-веялки-жатки, грузовики и молотилки, ну и т.д., и т.п. - в колхозы пошли. Что привело к резкому снижению трудозатрат - в среднем, уже в 1938-39 годам они упали вдвое. (При полеводстве.) И, соответственно, к росту сельхозпроизводства - скажем, производство зерновых к 1939 выросло относительно 1928 вдвое. Продукция животноводства росла медленнее - производство тут более сложное, и к 1939 году удалось лишь ликвидировать проседание 1932-33 годов, однако по наиболее интенсивным отраслям (скажем, свиноводству) удалось выйти на превышение. И, по существу, если бы не война - которая очень негативно сказалась на сельском хозяйстве - уже в 1940 годах можно было бы говорить о полном разрешении «крестьянского вопроса». В том смысле, что ловушка оказалась буквально разрублена - хозяйство интенсифицировано и индустриализировано, производство пошло вверх вместе с сытостью населения.
С учетом войны все это сдвинулось лет на десять - сытая жизнь началась лишь в 1950 годах. Но сути это не меняет, в том смысле, что показывает, что жизнь основной части населения после коллективизации лишь улучшилась. Кстати, это касается даже зажиточных крестьян, которые после модернизации получили доступ к тем благам, о которых до того не могли даже мечтать. (Уровень жизни среднего колхозник «образца 1960 годов» был выше, нежели уровень жизни кулака «образца 1920 годов.) Другое дело, что вызванное этой модернизацией сопротивление крестьянской среды привела к появлению определенного числа жертв - но данный момент определялся исключительно высокой инфернальностью исходной ситуации, а не проводимыми реформами. Еще раз: если бы все борцы с коллективизацией приняли ее добровольно, то они бы получили улучшение уровня жизни лет через пять-шесть. И все были бы довольны! А так советской власти пришлось применить насилие, что, конечно - как и любое государственное насилие - есть зло. Но зло в данном случае необходимое, зло, спасшее крестьян от большего зла, заключенного в не раз помянутой уже ловушке.
* * *
То есть, в конечном итоге, общий «инфернально/антиинфернальный баланс» в данном случае оказывается однозначно антиинфернальным. Несмотря на все насилие и злоупотребления, на всех невинных жертв, которые неизбежны в данном случае. (И которые были бы много больше в случае «невмешательства» в данную проблему.) Поэтому - какие бы неприятные эмоции не вызывала бы у нас сейчас коллективизация -стоит понимать, что это, безусловно, конструктивное действие. Которое, в конечном итоге, привело к улучшению жизни людей при условии разрешении одной из самых серьезных проблем в истории.