Еще раз о проблемах российского левого движения
В последнее время - в связи с известными американскими событиями - в очередной раз проявилась «аномальная сущность» российского левого движения. А именно: в очередной раз оказалось, что многие из тех, кто позиционирует себя если не левыми, то, по крайней мере, просоветскими (а ведь встречаются и заявляющие себя коммунистами!), оказались настроенными резко против американских протестующих. Разумеется, некоторые из «отрицателей» пытаются изобразить индифферентность: дескать, «чума на оба ваших дома», «это не наши проблемы, это пусть американцы разбираются» и т.п. - но, в конечном итоге, они все равно приходят к тому, что «эти обезьяны хотят сесть на шею белых/разрушают великую белую культуру».
Разумеется, подобные мысли совершенно естественно звучали бы у правых, но у людей, считающих себя «на левом фланге» они выглядят просто дико. Даже если идут в завуалированном виде. Хотя бы потому, что они один в один оказываются совпадающими с мыслями контрреволюционной интеллигенции в том же 1917 году. Ну да: почитаешь какого-нибудь «защитника памятников и белой расы», и сразу вспоминается Бунин с его «чудью белоглазой» и подобными экзерсисами. Сказанными, между прочим, по отношению к нашим предкам - в том числе, и предкам тех, кто возмущается «восстанием обезьян».
Конечно, это не означает, что текущие американские унты являются каким-то аналогом социалистической революции, и даже - чем-то особенно прогрессивным на текущем фоне. Поскольку бунт есть явление само по себе разрушительное, и к положительным результатам он практически никогда не приводит. Однако, с другой стороны, подобный тип народных возмущений так же практически однозначно означает реакцию на тяжелое положение бунтующих. Пускай даже на первый взгляд это выглядит странным. (Как те же крестьянские бунты 1905 и 1917 годов, приводящие к разорению и разрушению дворянских усадеб и утрате многих произведений культуры.)
* * *
Впрочем, обсуждать особенности американской - да и европейской тоже - политической ситуации надо отдельно. Тут же можно только очень кратко указать на то, что «так просто» подобные возмущения не возникают. По той простой причине, что общественное сознание - вещь крайне инерционная, и переходить от стационарного существования (пускай даже и в условиях маргинальности - скажем, в уличной банде) к резким переменам не любит. А в США задействовано, судя по всему, именно общественное сознание, причем не только у чернокожих - те же полицейские, смиренно наблюдающие за уличными беспорядками, значат очень много.
Тем более, что нам в данной ситуации гораздо важнее то, что происходит в «краю родных берез». В том смысле, что практическое смыкание всех политических сторон - либералов, националистов, консерваторов и государственников, а так же большей части «левых» - в плане ненависти к «расизму и неграм», в плане осуждения «бессмысленного разрушения памятников» и т.п., на самом деле означает очень многое. А именно - оно показывает, что реального формирования «пронародного» дискурса, т.е., дискурса, связанного с положением народных масс, в российской среде так и не произошло.
Да, разумеется, в те же 1990 годы появился и продолжает существовать до сих пор огромный пласт «страдальцев за простых людей» и даже - борцов за их права. Однако в действительности чаще всего за ними скрывается нечто иное. Что, например, проявлялось в феномене т.н. «народно-патриотического движения», когда выступавшие под красными знаменами прежде всего страдали за судьбу страны, а затем уже - за судьбу непосредственно народа. Сюда, кстати, можно отнести не только системную КПРФ, но самую оппозиционную и радикальную НБП. Которая за всей своей ультралевой и анархической риторикой и символикой в действительности скрывала явную прогосударственность и патриотизм.
На самом деле это был проигрышный вариант - хотя на начало своего появления он смотрелся неплохо. Поскольку власть - если она, конечно, имеет хоть какую-то адекватность - всегда может с легкостью перехватить данный «протест». Правда, с адекватностью власти как раз первоначально имелись серьезные проблемы - в том смысле, что ельцинская администрация вначале «специализировалась» исключительно на распиле государственного имущества, и особого желания заниматься чем-то иным не испытывала. Тем не менее, уже к 1997-1998 году во властной среде начал оформляться очевидный «патриотический вектор», связанный с завершением процесса приватизации и переходу к вопросу сохранения «добытого». И она начала все чаще демонстрировать такую «любовь к Родине», которую еще года три назад ожидать от нее было невозможно.
Подобный «ельцинский патриотизм» проявился, например, в известном «развороте Примакова», произошедшем в марте 1999 года над Атлантикой в знак протеста против бомбежек Югославии. (Разумеется, тут можно предположить, что это был экспромт данного политика, но экспромты на таком уровне невозможны.) Ну, а что из этого выросло, думаю, говорить не стоит. Поскольку пример развития подобного «патриотизма» у нас перед глазами. Равно как перед глазами - и угасание практически всех созданных в тот период политических сил. Начиная от КПРФ и ЛДПР, и заканчивая давно уже ушедшей в историю НБП.
* * *
Тем не менее, даже этот момент - т.е. переход власти на «патриотическую платформу» - не смог изменить сложившегося тогда представления о том, что же является наиболее важным для левых сил. А именно - не смог «переключить» фокус внимания с проблем государства, как такового, на проблемы угнетенных слоев. (Кстати, тут сразу стоит сказать, что государство и в 1990 годы не испытывало особых проблем - оно, как инструмент господства правящих классов, тогда прекрасно существовало. Другое дело, что правящий класс в это время был охвачен очень жесткой конкуренцией, что приводило к борьбе одной части государства с другой - но ситу это не меняет.)
Иначе говоря, российское левое движение генетически - т.е., исходя из своего происхождения - никакое не левое, а, скорее, наоборот. Поэтому даже социал-демократические инициативы оно выдвигает достаточно редко, и с большим трудом. Зато на любые «посягательства на скрепы», на пресловутую «духовность» - которая является одним из базовых конструктов правого мышления - оно реагирует всегда очень остро. Как, скажем. на пресловутое «наступление ЛГБТ» - причем, не на отечественное, а европейское: «дескать, гибнет Европа под воздействием лиц с нетрадиционной ориентацией!». Хотя вопрос даже не в том, насколько реальна данная проблема для европейцев - скажем, очень часто лица, реально живущие «там» заявляют, что все это существенно преувеличено - а в том, насколько это вообще актуально для нас тут.
То же самое можно сказать по пресловутой «проблеме арабских беженцев», которых реально слишком мало для того, чтобы они смогли стать серьезным фактором европейской политики. Ну, и про сменивших этих «беженцев» американских негров, тоже. Поскольку все это - вещи, значимые для населения РФ на несколько порядком меньше, нежели повышение коммунальных услуг или увеличения числа безработных. Однако, поскольку общественное сознание россиян продолжает быть «настроенным» на проблемы, акцентированные еще в 1990 годах, то особой реакции все это не вызывает. Более того - даже такая значимая для каждого проблема, как повышение пенсионного возраста, прошедшее в 2018 году, вызвала в свое время крайне вялую реакцию российского «левого сообщества».
Впрочем, если честно, то подобная особенность характерна для всего постсоветского пространства: скажем, когда на украинском «майдане» в конце 2013 года его руководители попытались поднять народ под «социальными лозунгами», то получили практически нулевой отклик. (В отличие от тех случаев, когда выдвигали правые и ультраправые лозунги.) То есть, можно сказать парадоксальную вещь: современное постсоветское общество является обществом с очень низким протестным социальным потенциалом. В том смысле, что воспринимает себя исключительно единым целым - включая даже самые низшие слои. Точнее сказать, именно низшие слои и обладают данным качеством, поскольку как раз верхушка - включающая крупных чиновников и владельцев крупного капитала - имеют совершенно обратное мировоззрение.
То есть, элита - как и положено ей - воспринимает народные массы исключительно, как орудия для исполнения собственных интересов. Иначе говоря, «высшие» обладают классовым мышлением, в отличие от низших. И, кстати, это обладание проявляется для них исключительно в положительном плане. Поскольку они этим получают все возможные «плюшки» - в отличие от «государственнически настроенного» глубинного народа. Собственно, именно это - т.е., отсутствие классовой идентификации у «низов» - и есть главная причина неудач российского (и, вообще, постсоветского) левого движения. В том смысле, что низшие социальные слои не воспринимают себя, как что-то отдельное, сохраняя, по сути, советское представление о мироустройстве.
Поэтому-то левым и приходится довольствоваться суррогатами, вроде «борьбы с ЛГБТ», «повышением духовности» или «защиты белой культуры»: иной возможности тут просто не существует. Впрочем, нет…
Однако о том, почему «нет», и что отсюда следует, надо будет говорить уже отдельно…
Разумеется, подобные мысли совершенно естественно звучали бы у правых, но у людей, считающих себя «на левом фланге» они выглядят просто дико. Даже если идут в завуалированном виде. Хотя бы потому, что они один в один оказываются совпадающими с мыслями контрреволюционной интеллигенции в том же 1917 году. Ну да: почитаешь какого-нибудь «защитника памятников и белой расы», и сразу вспоминается Бунин с его «чудью белоглазой» и подобными экзерсисами. Сказанными, между прочим, по отношению к нашим предкам - в том числе, и предкам тех, кто возмущается «восстанием обезьян».
Конечно, это не означает, что текущие американские унты являются каким-то аналогом социалистической революции, и даже - чем-то особенно прогрессивным на текущем фоне. Поскольку бунт есть явление само по себе разрушительное, и к положительным результатам он практически никогда не приводит. Однако, с другой стороны, подобный тип народных возмущений так же практически однозначно означает реакцию на тяжелое положение бунтующих. Пускай даже на первый взгляд это выглядит странным. (Как те же крестьянские бунты 1905 и 1917 годов, приводящие к разорению и разрушению дворянских усадеб и утрате многих произведений культуры.)
* * *
Впрочем, обсуждать особенности американской - да и европейской тоже - политической ситуации надо отдельно. Тут же можно только очень кратко указать на то, что «так просто» подобные возмущения не возникают. По той простой причине, что общественное сознание - вещь крайне инерционная, и переходить от стационарного существования (пускай даже и в условиях маргинальности - скажем, в уличной банде) к резким переменам не любит. А в США задействовано, судя по всему, именно общественное сознание, причем не только у чернокожих - те же полицейские, смиренно наблюдающие за уличными беспорядками, значат очень много.
Тем более, что нам в данной ситуации гораздо важнее то, что происходит в «краю родных берез». В том смысле, что практическое смыкание всех политических сторон - либералов, националистов, консерваторов и государственников, а так же большей части «левых» - в плане ненависти к «расизму и неграм», в плане осуждения «бессмысленного разрушения памятников» и т.п., на самом деле означает очень многое. А именно - оно показывает, что реального формирования «пронародного» дискурса, т.е., дискурса, связанного с положением народных масс, в российской среде так и не произошло.
Да, разумеется, в те же 1990 годы появился и продолжает существовать до сих пор огромный пласт «страдальцев за простых людей» и даже - борцов за их права. Однако в действительности чаще всего за ними скрывается нечто иное. Что, например, проявлялось в феномене т.н. «народно-патриотического движения», когда выступавшие под красными знаменами прежде всего страдали за судьбу страны, а затем уже - за судьбу непосредственно народа. Сюда, кстати, можно отнести не только системную КПРФ, но самую оппозиционную и радикальную НБП. Которая за всей своей ультралевой и анархической риторикой и символикой в действительности скрывала явную прогосударственность и патриотизм.
На самом деле это был проигрышный вариант - хотя на начало своего появления он смотрелся неплохо. Поскольку власть - если она, конечно, имеет хоть какую-то адекватность - всегда может с легкостью перехватить данный «протест». Правда, с адекватностью власти как раз первоначально имелись серьезные проблемы - в том смысле, что ельцинская администрация вначале «специализировалась» исключительно на распиле государственного имущества, и особого желания заниматься чем-то иным не испытывала. Тем не менее, уже к 1997-1998 году во властной среде начал оформляться очевидный «патриотический вектор», связанный с завершением процесса приватизации и переходу к вопросу сохранения «добытого». И она начала все чаще демонстрировать такую «любовь к Родине», которую еще года три назад ожидать от нее было невозможно.
Подобный «ельцинский патриотизм» проявился, например, в известном «развороте Примакова», произошедшем в марте 1999 года над Атлантикой в знак протеста против бомбежек Югославии. (Разумеется, тут можно предположить, что это был экспромт данного политика, но экспромты на таком уровне невозможны.) Ну, а что из этого выросло, думаю, говорить не стоит. Поскольку пример развития подобного «патриотизма» у нас перед глазами. Равно как перед глазами - и угасание практически всех созданных в тот период политических сил. Начиная от КПРФ и ЛДПР, и заканчивая давно уже ушедшей в историю НБП.
* * *
Тем не менее, даже этот момент - т.е. переход власти на «патриотическую платформу» - не смог изменить сложившегося тогда представления о том, что же является наиболее важным для левых сил. А именно - не смог «переключить» фокус внимания с проблем государства, как такового, на проблемы угнетенных слоев. (Кстати, тут сразу стоит сказать, что государство и в 1990 годы не испытывало особых проблем - оно, как инструмент господства правящих классов, тогда прекрасно существовало. Другое дело, что правящий класс в это время был охвачен очень жесткой конкуренцией, что приводило к борьбе одной части государства с другой - но ситу это не меняет.)
Иначе говоря, российское левое движение генетически - т.е., исходя из своего происхождения - никакое не левое, а, скорее, наоборот. Поэтому даже социал-демократические инициативы оно выдвигает достаточно редко, и с большим трудом. Зато на любые «посягательства на скрепы», на пресловутую «духовность» - которая является одним из базовых конструктов правого мышления - оно реагирует всегда очень остро. Как, скажем. на пресловутое «наступление ЛГБТ» - причем, не на отечественное, а европейское: «дескать, гибнет Европа под воздействием лиц с нетрадиционной ориентацией!». Хотя вопрос даже не в том, насколько реальна данная проблема для европейцев - скажем, очень часто лица, реально живущие «там» заявляют, что все это существенно преувеличено - а в том, насколько это вообще актуально для нас тут.
То же самое можно сказать по пресловутой «проблеме арабских беженцев», которых реально слишком мало для того, чтобы они смогли стать серьезным фактором европейской политики. Ну, и про сменивших этих «беженцев» американских негров, тоже. Поскольку все это - вещи, значимые для населения РФ на несколько порядком меньше, нежели повышение коммунальных услуг или увеличения числа безработных. Однако, поскольку общественное сознание россиян продолжает быть «настроенным» на проблемы, акцентированные еще в 1990 годах, то особой реакции все это не вызывает. Более того - даже такая значимая для каждого проблема, как повышение пенсионного возраста, прошедшее в 2018 году, вызвала в свое время крайне вялую реакцию российского «левого сообщества».
Впрочем, если честно, то подобная особенность характерна для всего постсоветского пространства: скажем, когда на украинском «майдане» в конце 2013 года его руководители попытались поднять народ под «социальными лозунгами», то получили практически нулевой отклик. (В отличие от тех случаев, когда выдвигали правые и ультраправые лозунги.) То есть, можно сказать парадоксальную вещь: современное постсоветское общество является обществом с очень низким протестным социальным потенциалом. В том смысле, что воспринимает себя исключительно единым целым - включая даже самые низшие слои. Точнее сказать, именно низшие слои и обладают данным качеством, поскольку как раз верхушка - включающая крупных чиновников и владельцев крупного капитала - имеют совершенно обратное мировоззрение.
То есть, элита - как и положено ей - воспринимает народные массы исключительно, как орудия для исполнения собственных интересов. Иначе говоря, «высшие» обладают классовым мышлением, в отличие от низших. И, кстати, это обладание проявляется для них исключительно в положительном плане. Поскольку они этим получают все возможные «плюшки» - в отличие от «государственнически настроенного» глубинного народа. Собственно, именно это - т.е., отсутствие классовой идентификации у «низов» - и есть главная причина неудач российского (и, вообще, постсоветского) левого движения. В том смысле, что низшие социальные слои не воспринимают себя, как что-то отдельное, сохраняя, по сути, советское представление о мироустройстве.
Поэтому-то левым и приходится довольствоваться суррогатами, вроде «борьбы с ЛГБТ», «повышением духовности» или «защиты белой культуры»: иной возможности тут просто не существует. Впрочем, нет…
Однако о том, почему «нет», и что отсюда следует, надо будет говорить уже отдельно…