О "духе 1968"...
Наверное, многим нынешние события во Франции напомнили про 1968 год. Конечно, французская традиция устроения бунтов в столице имеет гораздо более древнюю традицию, однако понятно, что они гораздо менее задукоментированы. (Особенно визуально.) Ну, и разумеется, 1968 год - это, все-таки, современность. (Скажем, при сравнении с Коммуной 1871.) Так что в постоянном уподоблении «этих» событий «тем» нет ничего удивительного…
Тем не менее, между сегодняшними выступлениями и «Красным маем» есть и более глубокая связь - относящаяся не только к форме одежды и способам столкновения с полицией. (Кстати, на порядки более «мирным», нежели в позапрошлом столетии, когда по баррикадам восставших стреляли не только из ружей, но и из пушек, а число убитых считали на десятки тысяч.) Речь идет о том, что нынешние протесты - равно, как и те, что были полвека назад - являются протестами, по умолчанию, «общегражданскими», лишенными какой-либо классовой подоплеки. Нет, конечно, «неявно» можно сказать, что тут идет противостояние большей части французского общества и пресловутых «олигархов» - но сути это не изменит.
Поскольку, что такое «большая часть общества» и что такое «олигархи»? Пролетарии и буржуа? (Или иные антагонистически настроенные классы или слои.) Понятно, что нет - в состав «народа» входит немало тех, кто реально относится не только к мелкобуржуазным слоям, но может быть рассмотрен даже, как «низшая часть» предпринимателей. Более того, тот же современный протест, направленный против «экологического» повышения цен на бензин, в реальности поддерживает и значительная часть крупной буржуазии. (Прекрасно понимающей, что данная идея «экологической перезагрузки» принесет прибыль вовсе не им.) Подобное положение оказывается очень важным для понимания динамики данного конфликта - а так же для понимания динамики уже описанного «зеленого поворота», должного (по идее поддерживающих его людей) открыть новый этап развития капиталистического общества.
* * *
О последнем, собственно, я уже писал в прошлом посте - поэтому повторяться не буду. Отмечу только то, что в 1968 году так же существовал некий подобный момент, связанный с известной идеей создания того, что сейчас принято именовать «Европейским Союзом». Т.е., превращению Европы в некую силу, способную противостоять американской капиталистической гегемонии. Напомню, что именно эта концепция была основной для администрации Де-Голля, не только выведшего Францию из членства в НАТО, но и начавшего активный диалог с ФРГ. (И это тогда, когда практически все еще помнили немецкую оккупацию.) Для французского лидера это выглядело, как реальная возможность «собрать» Европу вокруг своей страны - при том, что основные ее соперники (Германия и Британия) были сильно ослаблены.
Вот только для французов подобная тяга к гегемонии оказалась совершенно ненужной. В том смысле, что проводимая голлистами политика, направленная на усиление французской промышленности, армии и государственности выглядела весьма мало связанной с положением обычного человека. Оказалось, что в условиях невозможности проведения активной колониальной политики и политики «неэквивалентного обмена» - что определялось наличием СССР и «Советской тени» - реальный «плюшки» от сильного государства не сильно перевешивают создаваемые им проблемы. (Разумеется, в долговременном плане это не так - но долговременные преимущества обывателем не замечаются.) В итоге в стране начало зреть недовольство проводимой политикой, в конечном итоге и выразившееся в упомянутом «Красном мае». (Который на самом деле не ограничивался одними студенческими выступлениями - а представлял собой совокупность возмущений самых различных слоев. Начиная с рабочих и заканчивая государственными служащими.)
Кстати, именно поэтому Де-Голль и вынужден был уйти в отставку - его отправили туда не столько студенты со своими смешными лозунгами и «картонными» баррикадами - а осознание того, что его политика потеряла всякую поддержку населения. И что любые попытки «силового решения» данного вопроса неизбежно приведут к еще более серьезным последствиям. (По крайней мере, именно так казалось из 1968 года) Поэтому никаких боевых пуль или, не дай бог, артиллерии, против восставших применено не было - полиция ограничилась «стандартными» нелетальными средствами разгона. (Как, впрочем, и везде в послевоенное время - по причинам, уже не раз разобранным и связанным с «тенью СССР».) Которые против уверенной в своей правоте молодежи оказались бессильными.
* * *
То есть - основной характеристикой «Парижской весны» был, во-первых, относительно низкий уровень эскалации насилия. (Т.е., никто реальных боев на улицах не вел.) А, во-вторых, тот момент, что реально и интересы протестующих, и интересы противостоящей им власти были крайне размытыми. В том смысле, что мало кто мог сформулировать прямо то, что он хочет. Нет, конечно, были и экономические требования, вроде «40-60-1000». (Т.е., 40-часовая рабочая неделя, пенсия в 60 лет, минимальный оклад в 1000 франков.) Однако тон восстания задавали не они - а указанная неясная концепция сопротивления идее «сделать Францию снова великой». Причем, как уже говорилось, мало кто понимал: почему «сделать Францию великой» - это плохо. В том смысле, что понятия империализма, неэквивалентного обмена, а уж тем более - классовой борьбы - во французском обществе отсутствовали. (А без них понять «нехорошесть» проводимой политики было невозможно.)
В итоге, несмотря на, казалось бы, «сокрушающую победу», реальные результаты данной «революции» оказались более, чем скромными. В частности, отказ от активной внешней политики при сохранении капитализма не принес французам особого облегчения - если не сказать наоборот. Например, вытекающая их этого отказа поддержка «общеевропейского тренда» на воссоединение Германии привела к том, что последняя стала гегемоном в Европе. (Со всеми вытекающими последствиями.) И сформировавшийся в конечном итоге Евросоюз стал именно «германским проектом» (а точнее - «американо-германским проектом»), в котором роль Парижа оказалась много ниже, нежели Берлина или пресловутого Брюсселя. (Местонахождения проамериканских «европейских властей».) Более того, большая часть «общеевропейских нововведений» в подобной «Единой Европе» однозначно привели к ухудшению положения французских граждан. (Это, скажем, относится к уже помянутой «зеленой истерии», концепции «поддержки стран Восточной Европы», приведшей к вливанию в последнюю денег европейских налогоплательщиков, или, например, нынешней «темы с мигрантами».)
То есть, можно сказать прямо: общегражданское возмущение, вошедшее в историю, как «Красный май», в конечном итоге закончилось поражением. (Несмотря на формальную победу, выраженную в отставке Де-Голля и удовлетворением ряда требований той же молодежи.) И реально указанный год стал именно годом конца «десятилетий свободы» - времени, начавшегося после Первой Мировой войны, и ознаменованного непрерывным ростом числа гражданских и экономических свобод, доступных «низшим классам». Разумеется, после 1968 года определенная часть процессов еще шла по инерции - скажем, реальная зарплата стала падать только в конце 1970 годов - но это было именно инерционное движение. Реально же мир «повернул на реакцию», в конечном итоге приведшую к победе неолиберальной идее, росту капиталистической эксплуатации, усилению империалистических тенденций, и, в конечном итоге, к возникновению серьезной угрозы новой Мировой войны.
* * *
Разумеется, тут сразу стоит сказать, что не стоит вешать вину за все это на участников «Красного мая» - хотя некоторые из его руководителей (Кон-Бендит, Андрэ Глюксманн) впоследствии и оказались в стане самых отъявленных реакционеров. На самом деле, причины поражения «Парижской весны» - а точнее, Великой Метареволюции, начавшейся в 1917 году (частью которой и были события в Париже) - гораздо сложнее. (Впрочем, как уже говорилось, речь стоит вести не о поражении - а лишь о временных трудностях процесса, о приостановлении движения вперед. Но тут это не важно.) Но определенные выводы из случившегося стоит сделать обязательно. Особенно обратив внимание на уже помянутый «общегражданский» характер данного выступления, так и не перешедшего в классовый. (В отличие от реально победивших революций.)
Впрочем, разумеется, обо всем этом стоит говорить отдельно. Тут же, завершая вышесказанное, и одновременно, возвращаясь к тому, с чего начали, стоит сказать только то, что это может быть отнесено и ко всем последующим протестам. В том числе, и к нынешнему - поскольку очевидно, что отменять «зеленую истерию» никто пока не собирается. (Да и не может в связи с невозможностью альтернативы - по крайней мере, до Мировой войны.) Так что порадоваться за французов в том плане, что они получили небольшую «отсрочку» повышения цен, конечно, можно - но сути оно не изменит. (И даже гипотетическая отставка Макрона тут мало что решит.)
