О преодолении разделения между физическим и умственным трудом
Итак, в течение тысяч лет господства классового общества мы имели дело с ситуацией, когда возможность работы с информацией рассматривалась, как привилегия. То есть - для подавляющего числа людей единственно доступным видом деятельности было выполнение неких указаний «знающих». (К которым относились, разумеется, представители правящих классов.) Таковое положение было и в том случае, если формально эти самые представители низших классов были свободными - поскольку даже тогда их жизнь подчинялась множествам законов и правил, установленных некими «высшими силами». (Например, религией и связанной с ней моралью.)
Подобное разделение труда казалось незыблемым и извечным, происходящим из самой сути существующего мира. Ну, в самом деле, разве может быть по другому: один пашет, другой правит. (Если еще и третий, который, вроде как, с высшими силами общается - т.е. брахман. Но реально он относится к тем же самым представителям правящих классов, так что особо выделять его нет смысла.) Причем, эта система казалась единственно возможной не только для «брахманов и кшатриев» - но и для тех, кого данная система определяла в «шудры». Другое дело, что этим самым «шудрам» и «вайшьям» могло показаться, что «высшие» в определенной мере манкируют своими обязанностями - скажем, «кшатрии-дворяне» вместо того, чтобы служить государству или, хотя бы, заботиться о приданных им крестьянах, тупо глушат водку и портят девок. Это был непорядок. Но его устранение должно было состоять именно в том, чтобы на смену «плохому барину» пришел бы хороший - а вовсе не в отказе от разделения на бар и холопов.
Собственно, именно поэтому даже в тех редких случаях, когда народ восставал и даже побеждал в своем восстании - разумеется, временно - он все равно разделялся на «высших» и «низших». Это было аксиомой: есть те, кто думает (планирует, управляет), и те, кто исполняет эти планы. Головы и руки. Труд умственный и труд физический. Более того, изначально даже само понятие о труде (пускай и особом) для управляющих оказывалось неприменимым - оно считалось «нечистым» и недостойным высших «каст». Поскольку «высшие» на самом деле руководствуются не грязной действительностью, а «прямой связью» с высшими же силами, которые чуть ли не напрямую указывают, как поступать. Поэтому властители древности, как правило, не утруждали себя анализом поступающей им информации и попытками создания на ее основе моделей будущего - а ограничивались тщательным выполнением ритуалов, позволяющих (якобы) устанавливать «соединение с небом».
* * *
Тем не менее, даже в подобном положении система подобного разделения труда приносила очевидные плоды. Поскольку, во-первых, указанные ритуалы и священные тексты, все же, позволяли сохранять определенный опыт поколений. (Поэтому усваивающие их цари и царедворцы кое-какие основы управленческой науки постигали.) А, во-вторых, само освобождение человека от тяжелой ручной работы позволяло ему хоть иногда задумываться о происходящем. Наконец, не стоит забывать еще об одном преимуществе классового общества, состоящем в том, что властитель тут имел гораздо большую возможность научиться действовать «методом научного тыка». (Это проявлялось, начиная с возможности выкупа неудачливого полководца из плена -тогда как «простые воины», как правило, попадали в рабство, и заканчивая тем, что «хозяева» тупо жили дольше, и могли собрать больше житейского опыта.) В любом случае, все это служило хорошим закреплением для указанного разделения.
Однако в последние два-три века ситуация начала меняться. (На самом деле, конечно, это началось раньше - речь тут идет только об очевидных изменениях.) В том смысле, что система общественного производства стала настолько сложной, что инструментами традиционного общества -теми самыми ритуалами, священными текстами вместе с прочими преданиями - управляться, разумеется, уже не могла. Это, в свою очередь, привело к росту иных способов анализа информации и создания моделей реальности - в первую очередь, того, что можно назвать «наукой». На самом деле, конечно, данная отрасль зародилась гораздо раньше - но до определенного момента она имела второстепенное значение. (Хотя некоторые тексты некоторых «научных деятелей», вроде Аристотеля, входили в состав «священного корпуса».) Однако только рост промышленности и торговли, случившийся в Новое время, привел к превращению данной области из некоего «локуса будущего» в реальную силу.
Разумеется, говоря о «науке», тут стоит понимать, что речь шла не столько о формальном ее понимании, ограниченном пресловутой académie des sciences. (В рамках которой солидные господа в напудренных париках тихо дремали в роскошных залах.) Нет, тут стоит говорить о более широкой области, построенной на том, что можно назвать «прямым опытом» (в отличие от указанного выше «прямого взаимодействия с небом»), и охватывающей кроме науки в «узком смысле» ту же инженерную деятельность или, скажем, вопросы «землеустроения». В любом случае, где-то с середины XVII века данный вид взаимодействия с реальностью начал набирать очевидную популярность - что и привело к отделению его от «власти», как таковой. Иначе говоря, с этого времени стало понятным, что можно не просто править, а еще и управлять. (Т.е., принимать решения на основании неких рациональных процедур.) Что и привело к выделению особого понятия «умственного труда». Теперь именно «труда» в привычном нам понимании (т.е., способа взаимодействия с миром «земным») -хотя, как уже не раз говорилось, это все равно оставалось разделением единого трудового процесса взаимодействия с реальностью.
* * *
Разумеется, процессы подобного рода протекают крайне медленно и противоречиво - поэтому особый слой «умственных работников», отличный и от «простонародья», и от «хозяев» сформировался только к середине XIX века. А осознать свою «особость» и отличие от остальных социальных слоев смог только еще через сто лет. Однако даже тогда, когда это произошло, над данным «слоем» все еще продолжали господствовать многие представления тех времен, когда этот самый труд трудом не считался. (А считался, как уже говорилось, способом привнесения в мир «высшей воли».) Подобное положение особенно хорошо было (и остается) заметным в случае с т.н. «творческими профессиями» - о которых, впрочем, будет сказано отдельно. Но даже для основной массы интеллектуалов (так можно назвать данный слой, поскольку «интеллигенция» - это более узкое понятие, связанное только с Россией) предположение о том, что он - этот самый умственный труд - представляет собой что-то более «высокое», нежели труд физический, оставалось весьма распространенным. Впрочем, то же самое можно сказать и об обществе в целом.
Складывалась забавная ситуация -когда миропонимание людей, собственно, и должных формировать последнее, оказывалось отличным от реальности. В том смысле, что они продолжали считать себя - и считаться окружающими - личностями, связанными скорее с некими «высокими» (вот он архаизм) идеями. Тогда как в реальности единственной причиной существования для них была система общественного производства. Которая к середине XX столетия переживала крайнюю потребность в повышении гибкости и увеличении доли НИОКР. Причина была проста: рынок давно уже занял все имеющееся пространство, и единственный шанс обрести хоть какую-то возможность на нем давало лишь создание новых «экологических ниш». (То есть - новых типов товаров, поскольку старые были уже вылизаны до предела.)
Подобное развитие ситуации было актуально еще до Революции 1917 года - но тогда существовали и иные пути повышения конкурентоспособности. Скажем, снижение уровня заработной платы - то самое абсолютное обнищание масс, о котором говорил Маркс. Или попытка передела уже имеющегося экономического пространства посредством увеличения роли государственного давления - вплоть до военных действий. (То есть, превращение капитализма в свою высшую форму - империализм.) Однако после того, как появилось первое в мире государство диктатуры пролетариата данные решения оказались «закрытыми». Во-первых, потому, что из рабочих стало невозможным «выжимать» все соки - ведь теперь за ними стояла пускай и гипотетическая, но все же сила. (Что привело к тому, что практически все развитые страны выбрали социал-демократическую «платформу».) А, во-вторых, опасным стало и ведение войн - поскольку это могло привести к тем же последствиям. Да и вообще, Вторая Мировая война показала, что Советский Союз имеет прямую возможность одержать победу над наиболее сильной империалистической державой.
В подобной ситуации ничего не оставалось делать, как переходить на те методы, которые, конечно, имеют меньшую эффективность в конкурентном смысле, но, хотя бы, позволяют решать стоящие перед ними задачи. Тем более, что данное направление в экономике - то есть, курс на увеличение гибкости производства и долю НИОКР - оказывалось очень сильно «подстегнутым» пресловутым «соперничеством двух сверхдержав». В рамках которого каждая новая технологическая ниша рассматривалась, как способ преодолеть «проклятие паритета», и обрести, все же, способ уничтожить ненавистный социализм. (Ненавистный именно потому, что он блокировал описанные выше «естественные» способы конкурентной борьбы.)
* * *
Впрочем, разбирать все причины, приведшие к выбору миром курса на «научно-техническую революцию», надо отдельно. Тут же достаточно лишь указать на данное явление, как на основной фактор, приведший к резкому повышению доли «умственного труда» в обществе. (И на очевидную связь этого процесса с Революцией 1917 года.) Ну, и на основной итог данного явления, состоящий в том, что указанный «умственный труд» перестал быть признаком некоторого, крайне ограниченного до того и имеющего однозначное отношение к элите, меньшинства. Скорее наоборот, он стал «рядовым» явлением любого производственного процесса, необходимой и значительной его частью. Ну, и разумеется, в подобном положении «производство» работников данного направления перестало быть привилегией неких особых, «элитарных» учреждений. Что привело к распространению массового образования - причем, как уже говорилось, не в прежнем смысле усвоения массами неких «спущенных свыше» норм и правил, а в плане обучения их «настоящей» работы с информацией.
Иначе говоря, та пропасть, которая прежде разделяла «умников» и «быдло», начала резко сокращаться. Настолько, что к концу 1960 годов нормой стало всеобщее среднее образование - а к концу 1970 начались разговоры о «всеобщем высшем». Кстати, особенно сильно подобное изменение проявлялось в самом СССР - где, как уже не раз было сказано, была создана крайне дешевая и эффективная система получения людьми «высоких знаний». (Что, между прочим, полностью обесценило представление о необходимости неких «способностей к мышлению» - когда высшее образование, а потом и научные степени начали получать выходцы из отдаленных краев, да еще и из бедных семей, члены которых никогда особых «способностей» не проявляли, то говорить о том, что «люди изначально различны» стало просто неприлично. Правда, полностью разрушить его так и не удалось.) Более того, именно указанная система привела к уже указанному «образовательному кризису» - в рамках которой люди оказались настолько (условно) включенными в информационное пространство, что прежние методы мотивации к получению знаний оказались неработающими.
В общем, общество подошло к очень важному барьеру. К барьеру, «взятие» которого, по сути, должно было привести к ликвидации одного из самых фундаментальных разделений между людьми - к разделению между умственным и физическим трудом. То есть - возврату к единству трудового процесса, начинающегося с понимания стоящих перед людьми проблем, и заканчивая привнесением в реальность действий, эти самые проблемы разрешающих. И, собственно, все уже описанные в данном цикле изменения в различных областях - начиная с гибкого автоматизированного производства и заканчивая «макаренковской системой» в образовании -вели именно к этому. К возвращению единства и труда, и общества.
Но, разумеется, фундаментальный процесс подобного рода не мог быть совершенным за «единый момент». Поэтому он растянулся на несколько десятилетий - и даже сейчас еще невозможно говорить о близости его завершения. (Точнее наоборот - сейчас идет «откат», остановка описанного движения - но, рано или поздно, нам придется возобновить движение вперед.) Однако обо всем этом будет сказано уже отдельно…
Подобное разделение труда казалось незыблемым и извечным, происходящим из самой сути существующего мира. Ну, в самом деле, разве может быть по другому: один пашет, другой правит. (Если еще и третий, который, вроде как, с высшими силами общается - т.е. брахман. Но реально он относится к тем же самым представителям правящих классов, так что особо выделять его нет смысла.) Причем, эта система казалась единственно возможной не только для «брахманов и кшатриев» - но и для тех, кого данная система определяла в «шудры». Другое дело, что этим самым «шудрам» и «вайшьям» могло показаться, что «высшие» в определенной мере манкируют своими обязанностями - скажем, «кшатрии-дворяне» вместо того, чтобы служить государству или, хотя бы, заботиться о приданных им крестьянах, тупо глушат водку и портят девок. Это был непорядок. Но его устранение должно было состоять именно в том, чтобы на смену «плохому барину» пришел бы хороший - а вовсе не в отказе от разделения на бар и холопов.
Собственно, именно поэтому даже в тех редких случаях, когда народ восставал и даже побеждал в своем восстании - разумеется, временно - он все равно разделялся на «высших» и «низших». Это было аксиомой: есть те, кто думает (планирует, управляет), и те, кто исполняет эти планы. Головы и руки. Труд умственный и труд физический. Более того, изначально даже само понятие о труде (пускай и особом) для управляющих оказывалось неприменимым - оно считалось «нечистым» и недостойным высших «каст». Поскольку «высшие» на самом деле руководствуются не грязной действительностью, а «прямой связью» с высшими же силами, которые чуть ли не напрямую указывают, как поступать. Поэтому властители древности, как правило, не утруждали себя анализом поступающей им информации и попытками создания на ее основе моделей будущего - а ограничивались тщательным выполнением ритуалов, позволяющих (якобы) устанавливать «соединение с небом».
* * *
Тем не менее, даже в подобном положении система подобного разделения труда приносила очевидные плоды. Поскольку, во-первых, указанные ритуалы и священные тексты, все же, позволяли сохранять определенный опыт поколений. (Поэтому усваивающие их цари и царедворцы кое-какие основы управленческой науки постигали.) А, во-вторых, само освобождение человека от тяжелой ручной работы позволяло ему хоть иногда задумываться о происходящем. Наконец, не стоит забывать еще об одном преимуществе классового общества, состоящем в том, что властитель тут имел гораздо большую возможность научиться действовать «методом научного тыка». (Это проявлялось, начиная с возможности выкупа неудачливого полководца из плена -тогда как «простые воины», как правило, попадали в рабство, и заканчивая тем, что «хозяева» тупо жили дольше, и могли собрать больше житейского опыта.) В любом случае, все это служило хорошим закреплением для указанного разделения.
Однако в последние два-три века ситуация начала меняться. (На самом деле, конечно, это началось раньше - речь тут идет только об очевидных изменениях.) В том смысле, что система общественного производства стала настолько сложной, что инструментами традиционного общества -теми самыми ритуалами, священными текстами вместе с прочими преданиями - управляться, разумеется, уже не могла. Это, в свою очередь, привело к росту иных способов анализа информации и создания моделей реальности - в первую очередь, того, что можно назвать «наукой». На самом деле, конечно, данная отрасль зародилась гораздо раньше - но до определенного момента она имела второстепенное значение. (Хотя некоторые тексты некоторых «научных деятелей», вроде Аристотеля, входили в состав «священного корпуса».) Однако только рост промышленности и торговли, случившийся в Новое время, привел к превращению данной области из некоего «локуса будущего» в реальную силу.
Разумеется, говоря о «науке», тут стоит понимать, что речь шла не столько о формальном ее понимании, ограниченном пресловутой académie des sciences. (В рамках которой солидные господа в напудренных париках тихо дремали в роскошных залах.) Нет, тут стоит говорить о более широкой области, построенной на том, что можно назвать «прямым опытом» (в отличие от указанного выше «прямого взаимодействия с небом»), и охватывающей кроме науки в «узком смысле» ту же инженерную деятельность или, скажем, вопросы «землеустроения». В любом случае, где-то с середины XVII века данный вид взаимодействия с реальностью начал набирать очевидную популярность - что и привело к отделению его от «власти», как таковой. Иначе говоря, с этого времени стало понятным, что можно не просто править, а еще и управлять. (Т.е., принимать решения на основании неких рациональных процедур.) Что и привело к выделению особого понятия «умственного труда». Теперь именно «труда» в привычном нам понимании (т.е., способа взаимодействия с миром «земным») -хотя, как уже не раз говорилось, это все равно оставалось разделением единого трудового процесса взаимодействия с реальностью.
* * *
Разумеется, процессы подобного рода протекают крайне медленно и противоречиво - поэтому особый слой «умственных работников», отличный и от «простонародья», и от «хозяев» сформировался только к середине XIX века. А осознать свою «особость» и отличие от остальных социальных слоев смог только еще через сто лет. Однако даже тогда, когда это произошло, над данным «слоем» все еще продолжали господствовать многие представления тех времен, когда этот самый труд трудом не считался. (А считался, как уже говорилось, способом привнесения в мир «высшей воли».) Подобное положение особенно хорошо было (и остается) заметным в случае с т.н. «творческими профессиями» - о которых, впрочем, будет сказано отдельно. Но даже для основной массы интеллектуалов (так можно назвать данный слой, поскольку «интеллигенция» - это более узкое понятие, связанное только с Россией) предположение о том, что он - этот самый умственный труд - представляет собой что-то более «высокое», нежели труд физический, оставалось весьма распространенным. Впрочем, то же самое можно сказать и об обществе в целом.
Складывалась забавная ситуация -когда миропонимание людей, собственно, и должных формировать последнее, оказывалось отличным от реальности. В том смысле, что они продолжали считать себя - и считаться окружающими - личностями, связанными скорее с некими «высокими» (вот он архаизм) идеями. Тогда как в реальности единственной причиной существования для них была система общественного производства. Которая к середине XX столетия переживала крайнюю потребность в повышении гибкости и увеличении доли НИОКР. Причина была проста: рынок давно уже занял все имеющееся пространство, и единственный шанс обрести хоть какую-то возможность на нем давало лишь создание новых «экологических ниш». (То есть - новых типов товаров, поскольку старые были уже вылизаны до предела.)
Подобное развитие ситуации было актуально еще до Революции 1917 года - но тогда существовали и иные пути повышения конкурентоспособности. Скажем, снижение уровня заработной платы - то самое абсолютное обнищание масс, о котором говорил Маркс. Или попытка передела уже имеющегося экономического пространства посредством увеличения роли государственного давления - вплоть до военных действий. (То есть, превращение капитализма в свою высшую форму - империализм.) Однако после того, как появилось первое в мире государство диктатуры пролетариата данные решения оказались «закрытыми». Во-первых, потому, что из рабочих стало невозможным «выжимать» все соки - ведь теперь за ними стояла пускай и гипотетическая, но все же сила. (Что привело к тому, что практически все развитые страны выбрали социал-демократическую «платформу».) А, во-вторых, опасным стало и ведение войн - поскольку это могло привести к тем же последствиям. Да и вообще, Вторая Мировая война показала, что Советский Союз имеет прямую возможность одержать победу над наиболее сильной империалистической державой.
В подобной ситуации ничего не оставалось делать, как переходить на те методы, которые, конечно, имеют меньшую эффективность в конкурентном смысле, но, хотя бы, позволяют решать стоящие перед ними задачи. Тем более, что данное направление в экономике - то есть, курс на увеличение гибкости производства и долю НИОКР - оказывалось очень сильно «подстегнутым» пресловутым «соперничеством двух сверхдержав». В рамках которого каждая новая технологическая ниша рассматривалась, как способ преодолеть «проклятие паритета», и обрести, все же, способ уничтожить ненавистный социализм. (Ненавистный именно потому, что он блокировал описанные выше «естественные» способы конкурентной борьбы.)
* * *
Впрочем, разбирать все причины, приведшие к выбору миром курса на «научно-техническую революцию», надо отдельно. Тут же достаточно лишь указать на данное явление, как на основной фактор, приведший к резкому повышению доли «умственного труда» в обществе. (И на очевидную связь этого процесса с Революцией 1917 года.) Ну, и на основной итог данного явления, состоящий в том, что указанный «умственный труд» перестал быть признаком некоторого, крайне ограниченного до того и имеющего однозначное отношение к элите, меньшинства. Скорее наоборот, он стал «рядовым» явлением любого производственного процесса, необходимой и значительной его частью. Ну, и разумеется, в подобном положении «производство» работников данного направления перестало быть привилегией неких особых, «элитарных» учреждений. Что привело к распространению массового образования - причем, как уже говорилось, не в прежнем смысле усвоения массами неких «спущенных свыше» норм и правил, а в плане обучения их «настоящей» работы с информацией.
Иначе говоря, та пропасть, которая прежде разделяла «умников» и «быдло», начала резко сокращаться. Настолько, что к концу 1960 годов нормой стало всеобщее среднее образование - а к концу 1970 начались разговоры о «всеобщем высшем». Кстати, особенно сильно подобное изменение проявлялось в самом СССР - где, как уже не раз было сказано, была создана крайне дешевая и эффективная система получения людьми «высоких знаний». (Что, между прочим, полностью обесценило представление о необходимости неких «способностей к мышлению» - когда высшее образование, а потом и научные степени начали получать выходцы из отдаленных краев, да еще и из бедных семей, члены которых никогда особых «способностей» не проявляли, то говорить о том, что «люди изначально различны» стало просто неприлично. Правда, полностью разрушить его так и не удалось.) Более того, именно указанная система привела к уже указанному «образовательному кризису» - в рамках которой люди оказались настолько (условно) включенными в информационное пространство, что прежние методы мотивации к получению знаний оказались неработающими.
В общем, общество подошло к очень важному барьеру. К барьеру, «взятие» которого, по сути, должно было привести к ликвидации одного из самых фундаментальных разделений между людьми - к разделению между умственным и физическим трудом. То есть - возврату к единству трудового процесса, начинающегося с понимания стоящих перед людьми проблем, и заканчивая привнесением в реальность действий, эти самые проблемы разрешающих. И, собственно, все уже описанные в данном цикле изменения в различных областях - начиная с гибкого автоматизированного производства и заканчивая «макаренковской системой» в образовании -вели именно к этому. К возвращению единства и труда, и общества.
Но, разумеется, фундаментальный процесс подобного рода не мог быть совершенным за «единый момент». Поэтому он растянулся на несколько десятилетий - и даже сейчас еще невозможно говорить о близости его завершения. (Точнее наоборот - сейчас идет «откат», остановка описанного движения - но, рано или поздно, нам придется возобновить движение вперед.) Однако обо всем этом будет сказано уже отдельно…