Еще о колбасе
От описанных в прошлом посте джинсов перейдем ко второй суперценности антисоветчиков - колбасе. Поскольку - как это не удивительно прозвучит, ее «судьба» - не колбасы, как еды, конечно, а «суперценности» - поразительно схожа с судьбой вышеуказанных штанов. Дело в том, что сам данный продукт, как таковой, особенной ценности не представляет - в том смысле, что известен он довольно давно, но сакрального значения не имел. Более того, колбаса с древних времен относилась к продуктам, так сказать, менее ценным, нежели свежее мясо - поскольку являлась не чем иным, как способом его сохранения при отсутствии холодильников. Именно отсюда проистекает и традиция использования большого количества соли и специй в продукте, а так же - его частое копчение. Кроме того, стоит отметить, что изготовление колбас позволяло «утилизировать» такие субпродукты, которые иначе употреблять в пищу было невозможно - например, кишки. Недаром подавляющее количество «традиционных» колбас - или «ливерные» (в том числе, и кровяные, с кашей и т.д.), или «сыровяленные», ориентированные на длительное хранение.
В любом случае, в доиндустриальную эру колбасные изделия вряд ли можно было отнести к массовым и «постоянным» продуктам. Впрочем, тогда мясо вообще было доступно лишь небольшому числу представителей «верхних слоев общества». (Правда, в последних оно потреблялось в нещадном количестве.) Именно поэтому говорить о «колбасной проблеме» можно только после начала индустриализации. Причем, в нашей стране - со вполне определенного времени: после того, как в 1936 году народный комиссар пищевой промышленности СССР Анастас Микоян побывал с визитом в Соединенных Штатах Америки. Это событие оказалось для указанной промышленности поворотным. Разумеется, она существовала и до этого - в конце концов, это видно из того, что был соответствующий нарком. Но масштаб «пищепрома» того времени не соответствовал происходившей индустриализации: огромное количество предприятий были полукустарными, использующими технологии прошлых веков. В результате чего подавляющая часть населения вообще не пользовались производимой там продукцией, предпочитая все - включая хлеб - готовить самим.
Кстати, подобная традиция, помимо всего прочего, приводила к колоссальной нагрузке на женщин, к буквальному закабалению их пресловутым «бытом». Хотя только этим проблемы, создаваемые господством «домашней кухни», не исчерпывалось. К примеру, была очень серьезная проблема с гигиеной и качеством продуктов. Да и вообще, эффективность данной модели в плане удовлетворения потребности народных масс полноценным белковым питанием была не самая лучшая. (В том смысле, что, как уже было сказано выше, мясную пищу низы почти не ели.) Тем более, что большевики с самого начала ставили своей целью изменить данное положение - идея «индустриализации быта» являлась для них одной из основных концепций преобразований страны. Именно поэтому чуть ли не сразу после Революции самые нетерпеливые из них стали требовать немедленного перехода к коммунизму…
* * *
Но тогда эти требования оказались бесполезными - в связи с общей отсталостью страны. И, скажем, прекрасные проекты домов-коммун, должные сменить грязные подвалы и избы, оказались нереализуемыми в связи с почти полным отсутствием строительной промышленности. (А советским гражданам пришлось довольствоваться пресловутыми «коммуналками». Хотя по сравнению с подвалами и т.н. «рабочими казармами» дореволюционного времени «коммуналки» казались раем.) То же самое можно сказать и про фабрики-кухни, которые должны были обеспечить строителей социализма здоровой и вкусной едой. В реальности же даже те дома, в которых они проектировались, со временем были вынуждены перестраиваться в плане создания личных кухонь. Поскольку имеющиеся так столовые, во-первых, не могли накормить всех желающих. А, во-вторых, имели определенные проблемы с качеством работы.
Поэтому уже к концу 1920 годов подобные идеи были оставлены - и в советском обществе восторжествовало более традиционное представление об организации жизни. Могло показаться, что идея изменения быта исчезла навсегда, что в СССР произошла «бытовая контрреволюция» - как любят писать некоторые современные авторы. Но на самом деле все было совершенно иначе. Поскольку в это время начала массирована создаваться основа всех будущих изменений - современная индустриальная промышленность. И в итоге не общество «Долой стыд» и пропаганда «коммунального образа жизни» - а выплавка стали и чугуна, производство электроэнергии и металлорежущих станков и прочие подобные вещи стали реальным основание для преобразований общества. Именно поэтому ушлый Микоян и был направлен в США - где машинное производство в то время достигло максимального совершенства - что обернулось множеством заключенных контрактов. А самое главное - идей о том, что же надо делать для того, чтобы создать в СССР подобный «потребительский рай». Именно с этого времени и начинается история большей части «фабричных продуктов» СССР: мороженого, конфет, молокопродуктов и колбас…
Тем не менее, понятно было, что микояновская колбаса - в самом широком значении этого слова, включающая в себя мясные изделия, производимые на индустриальных заводах - оставалась еще малодоступной. Поскольку количество производимой продукции было явно недостаточным - равно, как недостаточным было и количество производимого сырья для нее. И советским колбасам данного времени суждено было скорее украшать витрины столичных магазинов, нежели столы граждан (Это в столицах - вне их, разумеется, мясокомбинатов вообще не было.) Впрочем, тогда никто даже и не думал возмущаться подобным положением - поскольку большая часть населения вообще только-только привыкала к жизни в условиях отсутствия голода. В таком случае мясные деликатесы были, скорее, изысканным лакомством, деликатесами в прямом смысле слова - нежели повседневной пищей. «Основную» же еду готовили по прежнему: на примусе, в печи - и по совершенно иным рецептам.
* * *
В подобной ситуации ни о каком дефиците колбасных изделий речи быть просто не могло. Поскольку, во-первых, они изначально полагались, как продукты редкого потребления. А, во-вторых, поскольку подавляющая часть населения страны просто не имели о них представления. Тем не менее, «микояновская революция» в пищевой промышленности являлась лишь «первой ласточкой» очень серьезного процесс создания «пищевой инфраструктуры» по всей стране. Правда, его развертыванию помешала Великая Отечественная война - но остановить его она не смогла. Не могли остановить его и волюнтаристические действия руководства - в результате которых темпы развития страны могли лишь замедлиться, но не обратится вспять. В результате чего, где-то к 1960-1970 годам мы могли наблюдать завершение перехода от кустарной и домашней обработке продуктов к индустриальному производству. (В общем-то, было несколько «волн» данного процесса, но тут указанную особенность можно опустить.)
Такое изменение - в совокупности с иными следствиями индустриализации и модернизации общества - оказалось намного сильнее, нежели все попытки «леваков» 1920 «раскачать старый быт». Жизнь людей начала реально меняться - причем, как уже говорилось, ровно в том же направлении, как и планировалось вначале. Собственно, пойми тогда советские люди данный факт - то, что Революция, как таковая, свершается не в течение дней, месяцев и даже лет, а требует для себя десятилетий - и все пошло бы совершенно по-другому. Но в реальности этого не произошло - вместо понимания длительности и системности происходящих изменений появился нелепый термин «развитой социализм», означающий нечто совершенно противоположное. И хотя подобный факт не отменял указанного изменения общества, он оказался критичным в плане перехода развития из сознательно осуществляемого в «неуправляемое» состояние. (Поскольку, если социализм «развитой» - то и изменять его дальше нет смысла. Э
Это акме, высшая фаза, которую можно только длить - и надеяться на становившееся совершенно фантастическим наступление коммунизма. )
В любом случае, результатом подобного процесса стало то, что так и не достигнутое в 1920 годах изменение быта начало постепенно приходить в жизнь советских людей. Фабрики-кухни, мнимые футуристически настроенными мыслителями 1920 годов, теперь воплощались в реальные столовые из стекла и бетона - порой действительно огромные, способные накормить тысячи и десятки тысяч человек. А так же, в предприятия пищевой промышленности: мясо и молококомбинаты, хлебозаводы и пекарни, овощеконсервные и рыбоконсервные фабрики, в огромные магазины самообслуживания, в центральные склады, оборудованные холодильными установками и т.д. и т.п. В свою очередь, это вело к изменению структуры питания граждан - росту потребления ими полуфабрикатов и деликатесов, пришедших на смену прежнему господству домашней кухни. Тем более, что данному процессу способствовало распространение домашних холодильников и газовых плит, ставших к концу 1960 годов обыденным явлением в советской жизни.
* * *
Однако итог данного, абсолютно прогрессивного, процесса оказался весьма неожиданен. То есть, наоборот, он оказался совершенно ожидаем -с той точки зрения, что переход процесса изменения общества в «неуправляемую фазу» неизбежно должен был привести к очень серьезным проблемам. Что, собственно, и произошло: поскольку изменение бытового поведения граждан оказалось неотслежено и неосознанно, оно из созидательного стало разрушительным для самого советского проекта. В применении к нашей теме это значило, что граждане начали массово наращивать потребление продукции мясокомбинатов. На первый взгляд, это был однозначно положительный момент: в конце концов, колбасы, как другие товары, выпускали именно для того, чтобы их ели. (Это только в головах позднесоветских «либералов» продукты нужны исключительно для украшения витрин.) Тем не менее, осознать базисность происходящего перехода от «недопотребления» к потреблению, и сделать из этого соответствующие выводы - в плане планирования будущего производства - не удалось.
Ну, а дальше - пошел типичный «саморазворачивающийся» процесс, характерный для позднего СССР. Некий товар - не важно, колбаса, икра, крабы или те же джинсы - становился «дефицитом». (Т.е., очень быстро раскупаемым и отсутствующим на полках магазинов в произвольное время.) Но при этом снизить уровень его потребления до того, что был еще недавно - например, есть колбасу только по праздникам, а икру вообще не есть - граждане не могли, так как тип потребления связан с общественным сознанием. Последнее же, как известно, крайне инерционная вещь. (Кстати, забавное следствие из подобной особенности: обратный процесс, т.е., «отучение» людей есть колбасные изделия, связанный с неоправданно высокой ценой и катастрофическим падением качества, так же продолжается десятилетиями. В том смысле, что россияне лишь недавно перестали класть на праздничный стол колбасу, а в повседневном потреблении это «соево-эмульсионное изделие» пока еще остается. Хотя и в количествах меньших, нежели лет десять назад. Так что есть надежда, что еще лет через десять то дерьмо в красивой упаковке, что лежит на полках гипермаркетов под видом «колбасных изделий», перестанет травить россиян.)
Впрочем, о современных проблемах надо говорить отдельно. Тут же стоит вернуться немного назад, в поздний СССР, и указать, что результате указанной особенности - когда колбасы нет в магазинах, а есть ее привыкли - и произошло катастрофическое разрастание «Серой зоны». (То есть - зоны блата, продаж «из-под полы», выноса товаров с заводов, баз и т.д.) Последнее же стало основанием для дальнейшей невозможности нормализации положения - теперь чуть ли не все колбасные изделия, производство которых увеличивалось вплоть до 1991 года, попадали в подобную систему отношений. Ну, а если не попадали - то раскупались гражданами в количествах, превышающих любые потребности. (Как не странно - вовсе не для «сверхпотребления», а для того, чтобы защититься от попадания в указанную «зоны».) Это касалось и дешевых сосисок, и дорогих сырокопченых колбас. Ну, а равно - и крабов, икры и т.п. «дефицита». Причем, попытки решения данной проблемы через введение пресловутых талонов только усугубило ее. Поскольку, во-первых, побороть «Серую зону» подобным методом было невозможно. А, во-вторых, талоны теперь устанавливали минимальный уровень потребления - в том смысле, что отказаться от покупок, изменить модель своего потребления теперь становилось еще труднее. То же самое можно сказать и о т.н. «потребкооперации», в которой колбасы наличествовали вплоть до конца 1980 годов - но по повышенной цене. Помочь они в данной ситуации не могли - поскольку отсылали к той же «старой» модели потребления, в которой колбаса являлась «праздничным деликатесом».
Именно поэтому никакое повышение цен - что сейчас многие считают спасительным для СССР - вряд ли могло тут помочь. Кстати, начиная с конца 1970 годов, цены в СССР понемногу повышались - но снижения спроса при этом не происходило. Резкое же - в разы - повышение было невозможно, поскольку ломка общественного сознания - дело крайне болезненное, и непростое. В результате чего реальное повышение цен в 1990 годы стало одним из элементов катастрофы, с ростом смертей, болезней и разрушений. Впрочем, как уже было сказано, даже на этом фоне полностью отказаться от потребления колбас постсоветский человек так и не смог. (В результате чего было на порядки наращено производство суррогатов, что позволило создавать видимость изобилия - что психологически оказалось легче, нежели признание невозможности есть деликатесы каждый день. Хотя физически, с точки зрения здоровья - на порядки хуже.)
* * *
То есть - можно сказать, что появление «потребности в колбасе», а равно - в джинсах и прочих явлениях «дефицита» было ни чем иным, как следствием развития советского общества, его переходу к более совершенному состоянию. (А вовсе не деградацией, как это часто воспринимается.) И что изменение потребностей советских граждан от того идеала, который обыкновенно видится где-то в 1950 годах, было неизбежно. Проблема же лежит в другом. В том, что указанный процесс не был осознан и оказался пущенным на самотек - показавшись на фоне великих свершений «Золотых десятилетий» чем-то несущественным. Потом, разумеется, спохватились - но, во-первых, было уже поздно. А, во-вторых, понимания того, как формируются потребности и как они связаны с иными проявлениями жизни, так и не появилось. Ну, и разумеется, не появилось понимания образования т.н. «саморазворачивающихся процессов» - то есть, чего-то, отличного от общей направленности «советского проекта». Не говоря уж об управлении подобными процессами. (Хотя реально ничего невозможного в последнем нет.)
Впрочем, подобное умение - то есть, «искусственное» поддержание общественного развития в «управляемой зоне» - представляет собой базис для социалистического и коммунистического общества, так как «статическая устойчивость» у данных социумов нулевая. Но это, разумеется, уже совершенно другая тема...
