Еще о «Красной Империи» - или в продолжение разговора о "нобилизации"
В продолжении темы о «нобилизации», как одной из базовых позднесоветских/постсоветских идей, приведшей к появлению модели «Красной Империи». То есть, к идее рассмотрения СССР, как социума, напрямую наследующего Империи Российской . Не исторической России, как таковой - что, разумеется, абсолютно закономерно - а именно Империи, государственному устройству элитарного типа. Более того, в рамках указанного представления Советский Союз предстает не просто империей, а некоей «суперимперией», по уровню своей «имперскости» превосходящей все, что было известно ранее. Ведь в нем «целый народ» буквально вводится в состояние аристократии: стротся здания-дворцы, пропагандируется аристократический способ потребления (икры, шампанское, крабы), развиваются аристократические виды спорта и искусства. (Впрочем, спорт, в отличие от физкультуры, аристократичен весь) И, как вишенка на торте, знаменитое «раздельное воспитание» - которое мыслится практически, как «создание новой аристократии». (Поскольку оно напоминает об аристократических заведениях прошлого.) Правда, тот момент, что кто-то должен обеспечивать данное великолепие, обыкновенно опускается. (Ну, в лучшем случае постулируется, что человек может легко «переключаться» между аристократическими моделями поведениями, и теми, что нужны для осуществления производственной деятельности. Хотя конечно, это не так.)
Подобное представление, как уже не раз говорилось, является очень удобным в плане «сопряжения» Советской Союза с господствующим нынче элитарным представлением о мире. Поэтому оно оказалось довольно популярным после того, как непогрешимая до некоторого времени идея «убогого совка» оказалась окончательно скомпрометированной. Однако чем дальше, тем больше становилось понятным, что подобная концепция имеет и однозначные изъяны. К последним, в частности, относится ее абсолютный волюнтаризм - данная «Красная Империя» ассоциируется только с одним-единственным «Императором». Попытки присвоить данное «звание» последующим правителям страны - Хрущеву или Брежневу - разумеется, делались. (Тот же Максим Калашников, говоря об «Империи» по отношению к СССР, захватывает вообще весь советский период, вплоть до горбачевской эпохи.) Но особого успеха они не имеют - и даже не потому, что указанные личности к роли «Императора» оказывались абсолютно непригодными. Гораздо важнее было то, что само развитие страны достаточно очевидно продолжалось вовсе не по направлению укрепления «имперского духа», «нобилизации», аристократизма - как это должно было происходить в случае с данной моделью.
* * *
В самом деле, везде - начиная с архитектуры, где пресловутый «ампир» сменился функционализмом, и заканчивая образованием, где вместо пресловутое раздельное обучение быстро ушло в прошлое вместе с гимназическими фуражками - указанный образ довольно быстро сошел на нет, сменившись намного более «демократичными» 1960-1970 годами . Самое же интересное во всем этом было то, что наступающие концепции «денобилизованного мира» в реальности берут свое начало еще во времена Сталина, т.е., тогда, когда с точки зрения сторонников «Империи», должны были господствовать совершенно иные ценности. К примеру, именно в момент торжества «сталианса» в стране начали разрабатывать способы панельного и крупноблочного строительства. Начало этому было положено еще до войны, однако массовое восстановление уничтоженной фашистами инфраструктуры отодвинуло начало внедрение данных методов более чем на 15 лет. Так что само словосочетание «панельные сталинки» не столь абсурдно, как кажется на первый взгляд. Единственное, что можно поставить «в заслугу» Хрущеву - так это знаменитое снижение «кубатуры» и площади подсобных помещений. Но и оно, как не странно, так же лежит в рамках общей тенденции: при переходе к индустриальному строительству становилось возможным использовать индустриальный же подход к жилью. То есть - не «строить на века», а возводить на некое, заранее запланированное, время. В этом смысле, «хрущевки» реально наследовали не сталинкам, а щитовым баракам - технологии, которая была хороша для европейских и американских условий (откуда и была взята), но в нашем климате оказывалась не совсем удачной. (До появления синтетических утеплителей.)
То есть, на самом деле господствующий тип построек в большей степени определялся технологическим развитием страны, нежели волей того или иного государственного лица. Но самое интересное во всем этом то, что в любом случае общий «вектор развития» строительства оставался прежним, заданный самим типом советского государства. А именно - что бы ни строилось: «сталинка», щитовой барак, «хрущевка» или «брежневка» - в любом случае это было жилье для масс. За редким исключением (вроде знаменитого «дома на Набережной») в строящиеся «сталинки» заселялись представители самых разных профессий - от профессоров до слесарей. Концепции «все блага для избранных» не было даже в период «дорогого жилья». Другое дело, что в данном случае время ожидания получения своей квартиры являлось довольно длительным - поэтому и строились щитовые бараки, чтобы в них можно было этот период пережить. Но сути это не меняло. Так же не менял этого и тот факт, что «ценных специалистов» стремились обеспечить в первую очередь. Просто потому, что последних было мало, и от их успешной работы мог зависеть успех огромных и сложных проектов. (Именно поэтому впоследствии, когда кадровый голод первых десятилетий СССР был преодолен, от данного принципа отошли.)
В общем, несмотря на все смены технологий и концепций, советское жилищное строительство сохраняло свои базовые качества - и это не были качества «нобилизованного мира». Собственно, то же самое можно сказать и про иные сферы жизни - с учетом, разумеется, расширенного понимания понятия технологии. Например, в образовании - где с самого начала боролись две тенденции: развитие новой, советской образовательной системы, рассчитанной на охват всех граждан - то есть то, продолжение передовых тенденций отечественной и мировой педагогики. И стремление имеющегося «педагогического сообщества» к воспроизводству наиболее комфортной для себя среды. Последнее являлось, как это не странно звучит, как раз той самой «отсталостью технологической базы» - то есть, хронической нехваткой учителей. (А это, в свою очередь, шло от исходного низкого уровня развития педагогической системы.) Собственно, именно эта самая нехватка и вызывала большую часть негативных явлений в образовании. Начиная с пресловутой «педологии» - ну, тут просто: мысль о наличии «необучаемых» и «труднообучаемых» детях должна была заслонить реальную проблему, связанную со слабой образовательной системой. И заканчивая указанным выше «возрождением гимназического образования» - о котором так вздыхают многие сталинисты.
* * *
Ведь в реальности все эти фуражки, мундиры и фартуки на самом деле было открытым признанием слабости советской педагогики, которая вынуждена была терпеть чуждые ей методы. Поскольку иных методов у нее не было - и взять их было неоткуда. Точнее, взять-то было можно - в раннем СССР существовала уникальная педагогическая система Антона Семеновича Макаренко, выступавшая прорывом в деле воспитания детей и подростков. Вот только распространить ее за пределы непосредственной деятельности данного педагога оказалось невозможным - «педсообщество» с самого начала отреагировало на макаренковскую систему полным игнором. А точнее, не просто игнором, но стремлением к ее уничтожению - в полном соответствии с принципом Ле-Шателье. Эта проблема была столь велика, что сам Антон Семенович именно вмешательство вышестоящих педагогических инстанций рассматривает, как величайшую проблему. Ни голод, холод, нехватка средств, наличие среди воспитанников самых настоящих бандитов, или почти полная невозможность найти квалифицированные кадры выступает главной угрозой коммуне - а «бюрократы от образования», стремящиеся, во чтобы ни стало, сломать коммуну, загнав ее под «общую гребенку».
Собственно, этот конфликт продолжался у Макаренко до самого конца, и можно сказать, единственное, что его спасало - так это покровительство ЧК-ОГПУ-НКВД. «Самое страшное ведомство» СССР позволило несколько снизить накал критики педагога-новатора. Но полностью закрыть его от «педсообщества» не могло. Поэтому, в конце концов, Макаренко «сожрали» -именно по профессиональному принципу. Подобный момент, кстати, показывает одну из базовых проблем раннего СССР - зависимость от имеющихся «специалистских сообществ»: педагогических, научных, военных, инженерных, художественных, и т.д. Между прочим, проблема эта очень серьезна, поэтому должна быть рассмотрена отдельно - в плане анализа социодинамики революций. (Тут же можно сказать только то, что полностью разрешить ее так и не удалось, хотя условия для этого - в виде развитой системы подготовки специалистов - в конце концов, появились. Но для решения системной проблемы, как правило, требуется системное мышление - а с ним у советских людей, так же как и у любых людей прошлого и настоящего, были несколько натянутые отношения.)
Поэтому полностью победить «гимназию» - т.е., привычные для «педсообщества» нормы и модели - не удалось. Как и любая сложная система, она - при наличии требуемой социальной энергии - продолжала успешно воспроизводиться и через три десятилетия после революции. Причем, как система сложная, это самое «педсообщество» успешно переваривало всех тех молодых педагогов, что вливались в него после окончанию советских техникумов и вузов. Впрочем, поскольку основные задачи -а именно, подготовку более-менее квалифицированных кадров - существующая образовательная система все равно решала, ее особенно не трогали, несмотря на все недостатки. И реальная проблема функционирования образовательной системы появилась только к 1970 годам. Но это уже - совершенно иная история, связанная с совершенно иной социальной ситуацией, требующая отдельного разговора.
* * *
Возвращаясь же к исходной теме, можно сказать, что пресловутую «Красную Империю» - то есть, те имеющиеся у СССР признаки «имперства» - на самом деле, следует считать не фичей, а багом. То есть, не столько преимуществом Советского государства, сколько невозможностью для него отказаться от прежних подсистем. Все эти мундиры (вызывающие ненависть у некоторых леваков), все эти погоны и «персональные звания», все эти оратории и восхваления вождей, все эти парады (на самом деле, ничем не отличающиеся от парадов какой-нибудь империалистической страны) - были вовсе не порождением нового общества. А скорее, выступали артефактами сложной системы взаимодействия самых разных социальных механизмов, сосуществовавших в СССР. (И, в большинстве своем, успешно существующих в классовых обществах.) А настоящую суть советского общества, давшего базовую основу для его успешного развития, это самое «имперство» банально не затрагивает. В лучшем случае - поскольку в худшем заменяет на совершенно противоположное.
В итоге получается «невозможное общество», которое - если бы данные представления соответствовали реальности - не просуществовало бы и десятка лет в тех условиях, в которых существовал СССР. «Красная Империя», представляющая собой мир неравенства и торжественных ритуалов, наверное, действительно выглядела бы идеальным местом для многих постсоветских людей, измученных непрерывным и беспощадным распадом и деградацией. И по сравнению с тем миром ультранеравенства, беззакония, бессмысленного насилия и полного развала, которыми являлись постсоветские государства 1990 годов она действительно выглядит абсолютным Раем. Но к СССР, равно как и к социализму все это, разумеется, не имеет ни малейшего отношения. А именно последнее и является для нас самым важным в «советском опыте»…
Подобное представление, как уже не раз говорилось, является очень удобным в плане «сопряжения» Советской Союза с господствующим нынче элитарным представлением о мире. Поэтому оно оказалось довольно популярным после того, как непогрешимая до некоторого времени идея «убогого совка» оказалась окончательно скомпрометированной. Однако чем дальше, тем больше становилось понятным, что подобная концепция имеет и однозначные изъяны. К последним, в частности, относится ее абсолютный волюнтаризм - данная «Красная Империя» ассоциируется только с одним-единственным «Императором». Попытки присвоить данное «звание» последующим правителям страны - Хрущеву или Брежневу - разумеется, делались. (Тот же Максим Калашников, говоря об «Империи» по отношению к СССР, захватывает вообще весь советский период, вплоть до горбачевской эпохи.) Но особого успеха они не имеют - и даже не потому, что указанные личности к роли «Императора» оказывались абсолютно непригодными. Гораздо важнее было то, что само развитие страны достаточно очевидно продолжалось вовсе не по направлению укрепления «имперского духа», «нобилизации», аристократизма - как это должно было происходить в случае с данной моделью.
* * *
В самом деле, везде - начиная с архитектуры, где пресловутый «ампир» сменился функционализмом, и заканчивая образованием, где вместо пресловутое раздельное обучение быстро ушло в прошлое вместе с гимназическими фуражками - указанный образ довольно быстро сошел на нет, сменившись намного более «демократичными» 1960-1970 годами . Самое же интересное во всем этом было то, что наступающие концепции «денобилизованного мира» в реальности берут свое начало еще во времена Сталина, т.е., тогда, когда с точки зрения сторонников «Империи», должны были господствовать совершенно иные ценности. К примеру, именно в момент торжества «сталианса» в стране начали разрабатывать способы панельного и крупноблочного строительства. Начало этому было положено еще до войны, однако массовое восстановление уничтоженной фашистами инфраструктуры отодвинуло начало внедрение данных методов более чем на 15 лет. Так что само словосочетание «панельные сталинки» не столь абсурдно, как кажется на первый взгляд. Единственное, что можно поставить «в заслугу» Хрущеву - так это знаменитое снижение «кубатуры» и площади подсобных помещений. Но и оно, как не странно, так же лежит в рамках общей тенденции: при переходе к индустриальному строительству становилось возможным использовать индустриальный же подход к жилью. То есть - не «строить на века», а возводить на некое, заранее запланированное, время. В этом смысле, «хрущевки» реально наследовали не сталинкам, а щитовым баракам - технологии, которая была хороша для европейских и американских условий (откуда и была взята), но в нашем климате оказывалась не совсем удачной. (До появления синтетических утеплителей.)
То есть, на самом деле господствующий тип построек в большей степени определялся технологическим развитием страны, нежели волей того или иного государственного лица. Но самое интересное во всем этом то, что в любом случае общий «вектор развития» строительства оставался прежним, заданный самим типом советского государства. А именно - что бы ни строилось: «сталинка», щитовой барак, «хрущевка» или «брежневка» - в любом случае это было жилье для масс. За редким исключением (вроде знаменитого «дома на Набережной») в строящиеся «сталинки» заселялись представители самых разных профессий - от профессоров до слесарей. Концепции «все блага для избранных» не было даже в период «дорогого жилья». Другое дело, что в данном случае время ожидания получения своей квартиры являлось довольно длительным - поэтому и строились щитовые бараки, чтобы в них можно было этот период пережить. Но сути это не меняло. Так же не менял этого и тот факт, что «ценных специалистов» стремились обеспечить в первую очередь. Просто потому, что последних было мало, и от их успешной работы мог зависеть успех огромных и сложных проектов. (Именно поэтому впоследствии, когда кадровый голод первых десятилетий СССР был преодолен, от данного принципа отошли.)
В общем, несмотря на все смены технологий и концепций, советское жилищное строительство сохраняло свои базовые качества - и это не были качества «нобилизованного мира». Собственно, то же самое можно сказать и про иные сферы жизни - с учетом, разумеется, расширенного понимания понятия технологии. Например, в образовании - где с самого начала боролись две тенденции: развитие новой, советской образовательной системы, рассчитанной на охват всех граждан - то есть то, продолжение передовых тенденций отечественной и мировой педагогики. И стремление имеющегося «педагогического сообщества» к воспроизводству наиболее комфортной для себя среды. Последнее являлось, как это не странно звучит, как раз той самой «отсталостью технологической базы» - то есть, хронической нехваткой учителей. (А это, в свою очередь, шло от исходного низкого уровня развития педагогической системы.) Собственно, именно эта самая нехватка и вызывала большую часть негативных явлений в образовании. Начиная с пресловутой «педологии» - ну, тут просто: мысль о наличии «необучаемых» и «труднообучаемых» детях должна была заслонить реальную проблему, связанную со слабой образовательной системой. И заканчивая указанным выше «возрождением гимназического образования» - о котором так вздыхают многие сталинисты.
* * *
Ведь в реальности все эти фуражки, мундиры и фартуки на самом деле было открытым признанием слабости советской педагогики, которая вынуждена была терпеть чуждые ей методы. Поскольку иных методов у нее не было - и взять их было неоткуда. Точнее, взять-то было можно - в раннем СССР существовала уникальная педагогическая система Антона Семеновича Макаренко, выступавшая прорывом в деле воспитания детей и подростков. Вот только распространить ее за пределы непосредственной деятельности данного педагога оказалось невозможным - «педсообщество» с самого начала отреагировало на макаренковскую систему полным игнором. А точнее, не просто игнором, но стремлением к ее уничтожению - в полном соответствии с принципом Ле-Шателье. Эта проблема была столь велика, что сам Антон Семенович именно вмешательство вышестоящих педагогических инстанций рассматривает, как величайшую проблему. Ни голод, холод, нехватка средств, наличие среди воспитанников самых настоящих бандитов, или почти полная невозможность найти квалифицированные кадры выступает главной угрозой коммуне - а «бюрократы от образования», стремящиеся, во чтобы ни стало, сломать коммуну, загнав ее под «общую гребенку».
Собственно, этот конфликт продолжался у Макаренко до самого конца, и можно сказать, единственное, что его спасало - так это покровительство ЧК-ОГПУ-НКВД. «Самое страшное ведомство» СССР позволило несколько снизить накал критики педагога-новатора. Но полностью закрыть его от «педсообщества» не могло. Поэтому, в конце концов, Макаренко «сожрали» -именно по профессиональному принципу. Подобный момент, кстати, показывает одну из базовых проблем раннего СССР - зависимость от имеющихся «специалистских сообществ»: педагогических, научных, военных, инженерных, художественных, и т.д. Между прочим, проблема эта очень серьезна, поэтому должна быть рассмотрена отдельно - в плане анализа социодинамики революций. (Тут же можно сказать только то, что полностью разрешить ее так и не удалось, хотя условия для этого - в виде развитой системы подготовки специалистов - в конце концов, появились. Но для решения системной проблемы, как правило, требуется системное мышление - а с ним у советских людей, так же как и у любых людей прошлого и настоящего, были несколько натянутые отношения.)
Поэтому полностью победить «гимназию» - т.е., привычные для «педсообщества» нормы и модели - не удалось. Как и любая сложная система, она - при наличии требуемой социальной энергии - продолжала успешно воспроизводиться и через три десятилетия после революции. Причем, как система сложная, это самое «педсообщество» успешно переваривало всех тех молодых педагогов, что вливались в него после окончанию советских техникумов и вузов. Впрочем, поскольку основные задачи -а именно, подготовку более-менее квалифицированных кадров - существующая образовательная система все равно решала, ее особенно не трогали, несмотря на все недостатки. И реальная проблема функционирования образовательной системы появилась только к 1970 годам. Но это уже - совершенно иная история, связанная с совершенно иной социальной ситуацией, требующая отдельного разговора.
* * *
Возвращаясь же к исходной теме, можно сказать, что пресловутую «Красную Империю» - то есть, те имеющиеся у СССР признаки «имперства» - на самом деле, следует считать не фичей, а багом. То есть, не столько преимуществом Советского государства, сколько невозможностью для него отказаться от прежних подсистем. Все эти мундиры (вызывающие ненависть у некоторых леваков), все эти погоны и «персональные звания», все эти оратории и восхваления вождей, все эти парады (на самом деле, ничем не отличающиеся от парадов какой-нибудь империалистической страны) - были вовсе не порождением нового общества. А скорее, выступали артефактами сложной системы взаимодействия самых разных социальных механизмов, сосуществовавших в СССР. (И, в большинстве своем, успешно существующих в классовых обществах.) А настоящую суть советского общества, давшего базовую основу для его успешного развития, это самое «имперство» банально не затрагивает. В лучшем случае - поскольку в худшем заменяет на совершенно противоположное.
В итоге получается «невозможное общество», которое - если бы данные представления соответствовали реальности - не просуществовало бы и десятка лет в тех условиях, в которых существовал СССР. «Красная Империя», представляющая собой мир неравенства и торжественных ритуалов, наверное, действительно выглядела бы идеальным местом для многих постсоветских людей, измученных непрерывным и беспощадным распадом и деградацией. И по сравнению с тем миром ультранеравенства, беззакония, бессмысленного насилия и полного развала, которыми являлись постсоветские государства 1990 годов она действительно выглядит абсолютным Раем. Но к СССР, равно как и к социализму все это, разумеется, не имеет ни малейшего отношения. А именно последнее и является для нас самым важным в «советском опыте»…