О "продленных 1920" Долоева и "возврате труда".
«Широко известный в узких кругах» автор коммунистической фантастики Велимир Долоев в очередной раз поднял тему того, «с какого времени» нашим левым стоит брать свою эстетику . Достаточно логичное действие для писателя-фантаста, поскольку понятно, что самостоятельно «спроектировать» будущее крайне трудно. Единственный человек, которому это, ИМХО, удалось - Иван Антонович Ефремов. Но Ефремов не только является крупнейшим отечественным эволюционистом - что, понятное дело, способствует выработке соответствующей методики мышления - но творил в достаточно специфический исторический период. Тогда, когда «когнитивные возможности» масс были развиты в максимальной степени - и значит, усвоение новых образов было достаточно простым делом. У нас сейчас подобной роскоши нет - а следовательно, даже если какой-либо новый гений «эволюционной фантастики» и появится, то вряд ли все, созданное им, будет воспринято столь же массово, как ефремовская «Туманность Андромеды».
А значит - надо искать что-то более-менее привычное, то, что выступит неким «якорем» в сознании современников. И одновременно - нечто, что будет способно не только быть прочитанным и принятым, но и иметь возможность провести определенное изменение нынешнего общественного сознания. Поскольку именно это - а вовсе не объемы продаж - и является главной целью для писателя-коммуниста. Конечно, не стоит думать, что подобное изменение будет настолько сильным, что сможет вывести общество из нынешнего Суперкризиса - подобное действие не сможет провести никакая литература. Но вот поспособствовать созданию «зародыша» «нового мира», того самого локуса, о котором уже не раз говорилось, она может. Да, это будет всего лишь одним шагом по указанному направлению - но ведь «путь в тысячу ли начинается с первого шага». Важно только, чтобы этот шаг был сделан в нужную сторону. В какую - будет сказано несколько позднее.
* * *
Пока же стоит отметить, что товарищ Долоев совершенно верно замечает один важный момент. А именно - то, что для реализации указанного момента подходят не все разновидности когда-либо существовавших «эстетик». Для того, чтобы стать «ключом к будущему», эта самая эстетика не должна одновременно с этим тащить за собой никаких иных образов. Это, по сути, отбрасывает все освоенные современностью подобные конструкты. К примеру, почти невозможно обращение к любым дореволюционным образам - так как последние в современном общественном сознании сливаются в известную концепцию «России, которую мы потеряли» (РКМП). А эта самая РКМП, в свою очередь, ведет к господствующей сейчас идеологии. (Впрочем, это было бы довольно упрощенным представлением - на самом деле, и из дореволюционной истории можно выделить такие моменты, которые, в принципе, подошли бы нам - но об этом будет отдельный разговор. ) Но даже с послереволюционной историей возникают определенные проблемы, поскольку господствующее представление добралось и до нее.
Что поделаешь - «красная идея», как таковая, только начинает формироваться, и ей приходится выживать в условиях, когда самые «сладкие куски» давно уже растасканы иными концепциями. Скажем, т.н. «Сталинское время», в значительной степени, оказалось «приватизировано» разнообразными сторонниками «имперства» еще в 1990-2000 годы. Причем, для товарища Долоева это может показаться странным - поскольку эти годы он не застал - но в это время «имперство» было однозначно прогрессивным явлением. По сравнению с утилизаторским «либерализмом», направленным на пожирание и уничтожение всего, до чего можно дотянуться. В подобной ситуации любая идея, имеющая своей целью построение чего-либо - пускай даже Империи - являлась ни чем иным, как способом борьбы с Хаосом и обеспечением возможности выживания. Поэтому в это время стало возможным смешения части дореволюционной «дворянской эстетики» с «эстетикой сталинизма» - в плане выделения хоть какой-то альтернативы агрессивному «потреблятству». Какие-либо вариации «красной идеи», напомню, в это время были просто невозможны - они открыто «запрещались» господствующей идеологией антисоветизма.
Другое дело, что никакого позитивного развития образ «Советской Империи» получить не мог, будучи предельно ограниченным в силу своей эклектичности. И очень быстро он выродился в ту же самую «потреблятско-иерарахическую утопию», что и разного рода либеральные конструкты. Поэтому, уже к началу 2000 годов этот образ протух окончательно, а в конце их полностью слился с разнообразными вариантами «торжества либерализма», придя к тому же результату: торжеству элитаризма и избранности. Кстати, то же самое можно сказать и про образ «шестидесятых», который был поднят нашими современниками несколько позднее - где-то во второй половине 2000 (ключевым может рассматриваться фильм «Стиляги» 2008 года). Однако эксплуатировался крайне активно -как бы не активнее, нежели идея «Советской Империи». (Та же нелюбимая товарищем Долоевым Галина Иванкина как раз недавно об этом писала.) Сюда же можно отнести и период «Застоя», поскольку он в современном общественном сознании все окончательно слился с «Оттепелью» - и еще недавно существовавшая граница между ними потеряла всякий смысл.
* * *
Так что можно сказать, что Долоев совершенно верно уловил суть нынешней ситуации: почти единственным образцом для создания новой, «красной» эстетики выступают 1920 годы. Условно говоря, время, начинающееся с революции 1917 года, и заканчивающееся формированием «развитого сталинизма». Товарищ Майсурян предлагает считать границей данного периода поражение «левой оппозиции» 1927 года - в принципе, именно эту дату можно принять граничной. Правда, тут же возникает довольно серьезная проблема: дело в том, что как раз это время представляет собой наиболее динамичный период в истории страны. Период, когда ее структура менялась стремительно менялось - порой меньше, нежели за год. Менялась и эстетика. В этом случае 1917 год очень сильно отличается от 1919, а последний - от «нэпманского» 1925. Впрочем, понятно, что указанный автор желает взять в качестве образца вовсе не «нэпманский угар», а нечто совершенно противоположное. То, что как раз противостояло «торгашеско-блатной» его сути, и, по сути, как раз и позволяло Советскому руководству использовать НЭП без очевидной для себя угрозы.
Короче, тот Zeitgeist, что определил развитие общества в раннесоветское время. Ключевое слово тут - развитие, поскольку те же нэпманы, шпана 1920, бандиты и «полевые командиры» гражданской войны, или, скажем бюрократы-номенклатурщики, к указанному процессу не имели никакого отношения. Именно этот самый «дух времени» и предлагает выделить товарищ Долоев. Правда, он несколько путается в данном процессе, обращая слишком большое внимание на внешние проявления данного времени, вроде сексуальных свобод, борьбы с «семейным рабством», религией или национальным угнетением. Все это, разумеется, было - однако выступало в реальности следствием гораздо более фундаментальных изменений, возникших с отменой (точнее, ограничением) частной собственности. Самым же главным достижением молодой Советской Власти, ее альфой и омегой, основанием ее исторической победы было другое. А именно - возникший в это время необычайный порыв к созиданию нового, устремление к созидательному труду. (Вот только так поэтично и можно выразить указанное явление.) Его можно было бы назвать «прогрессизмом», если бы это слово не было занято…
По сути, именно указанное стремление и является самым большим секретом раннего Советского общества, его ноу-хау - и одновременно, источником его феноменальной устойчивости. И к нему - к данному пафосу неотчужденного всеобщего труда - и восходит так самая эстетика 1920, что так привлекает товарища Долоева. (Кстати, именно поэтому Долоева, ИМХО, можно считать одним из самых перспективных коммунистических авторов. Несмотря на все его «заскоки».) Проблема состоит в том, что, как уже было сказано, это самое понимание очень оказывается не до конца прорефлексированным, очень часто оно сталкивается с невозможностью современного общественного сознания адекватно отобразить то, что было «тогда». И в итоге Долоев периодически «соскальзывает» с главной темы «трудового пафоса» и «всеобщего братства» к ее «боковым ветвям», вроде сексуальной свободы. Отсюда, кстати, и ведут свое происхождение «фирменные» долоевские лесбиянки («коммуняши»)- они вводятся, как попытка переложить довольно специфическую форму взаимоотношений людей 1920 годов на современный лад. Ну, была тогда распространена некая «близость людей в борьбе и труде», которая непредставима в нынешних моделях поведения, и может быть отображена не иначе, как через «эмуляцию сексуальной связи».
Поскольку альтернативой этого стало бы введение понятия «духовной близости», отсылки к религии и прочей «поповщины» - что для Долоева не приемлемо. Пусть уж лучше в одной постели спят. (Кстати, в те же 1920 годы - нормальное явление не только для однополых, но и для разнополых, но не связанных сексуальной связью людей.) Такая вот сейчас существует проблема трансляции образов из одного типа общественного сознания в другое. Впрочем, тут гораздо важнее то, что, как указано выше, направленность послереволюционных десятилетий на однозначное изменение мира при этом сохраняется.
* * *
А это и есть то самое, чего катастрофически не хватает нам сегодня. Десятилетия господства утилизаторских стратегий во всех областях человеческой жизни - от личных отношений до политики - привели к тому, что возможности для комфортной человеческой жизни стремительно схлопываются. Непрерывная борьба всех со всеми - единственно возможный вариант взаимодействия при подобной ситуации - постепенно превращает существование человека в Ад. Даже если материально он живет довольно неплохо.
А если - как для большинства населения страны - не возможно и это, то говорить о каком-либо преимуществе нашего времени над «тем» не представляется возможным. (И уж тем более, это верно для будущего, где всеобщая деградация существующих общественных и технических систем обретает единичную вероятность.) В таком случае лишь отсутствие альтернатив заставляет массы придерживаться существующего порядка вещей. А значит, потребность в ином способе организации жизни будет только нарастать. Причем, чем сильнее будет разрушаться прежний, «безопасный мир», созданный нашими предками - тем сильнее будет ощущаться адское давление указанных факторов. И, следовательно, вполне возможно, что идея Долоева окажется не просто удачной - но и может поспособствовать формированию нового локуса.
P.S. Пока я это писал, товарищ Долоев опубликовал новый текст, посвященный «продленным 1920», где разъяснил часть мест своей концепции. Но основного смысла выше сказанного все это не меняет.
P.P.S. Вопрос о месте созидательного всеобщего труда и изменения реальности в жизни человека будет рассмотрен в ближайшее время.
А значит - надо искать что-то более-менее привычное, то, что выступит неким «якорем» в сознании современников. И одновременно - нечто, что будет способно не только быть прочитанным и принятым, но и иметь возможность провести определенное изменение нынешнего общественного сознания. Поскольку именно это - а вовсе не объемы продаж - и является главной целью для писателя-коммуниста. Конечно, не стоит думать, что подобное изменение будет настолько сильным, что сможет вывести общество из нынешнего Суперкризиса - подобное действие не сможет провести никакая литература. Но вот поспособствовать созданию «зародыша» «нового мира», того самого локуса, о котором уже не раз говорилось, она может. Да, это будет всего лишь одним шагом по указанному направлению - но ведь «путь в тысячу ли начинается с первого шага». Важно только, чтобы этот шаг был сделан в нужную сторону. В какую - будет сказано несколько позднее.
* * *
Пока же стоит отметить, что товарищ Долоев совершенно верно замечает один важный момент. А именно - то, что для реализации указанного момента подходят не все разновидности когда-либо существовавших «эстетик». Для того, чтобы стать «ключом к будущему», эта самая эстетика не должна одновременно с этим тащить за собой никаких иных образов. Это, по сути, отбрасывает все освоенные современностью подобные конструкты. К примеру, почти невозможно обращение к любым дореволюционным образам - так как последние в современном общественном сознании сливаются в известную концепцию «России, которую мы потеряли» (РКМП). А эта самая РКМП, в свою очередь, ведет к господствующей сейчас идеологии. (Впрочем, это было бы довольно упрощенным представлением - на самом деле, и из дореволюционной истории можно выделить такие моменты, которые, в принципе, подошли бы нам - но об этом будет отдельный разговор. ) Но даже с послереволюционной историей возникают определенные проблемы, поскольку господствующее представление добралось и до нее.
Что поделаешь - «красная идея», как таковая, только начинает формироваться, и ей приходится выживать в условиях, когда самые «сладкие куски» давно уже растасканы иными концепциями. Скажем, т.н. «Сталинское время», в значительной степени, оказалось «приватизировано» разнообразными сторонниками «имперства» еще в 1990-2000 годы. Причем, для товарища Долоева это может показаться странным - поскольку эти годы он не застал - но в это время «имперство» было однозначно прогрессивным явлением. По сравнению с утилизаторским «либерализмом», направленным на пожирание и уничтожение всего, до чего можно дотянуться. В подобной ситуации любая идея, имеющая своей целью построение чего-либо - пускай даже Империи - являлась ни чем иным, как способом борьбы с Хаосом и обеспечением возможности выживания. Поэтому в это время стало возможным смешения части дореволюционной «дворянской эстетики» с «эстетикой сталинизма» - в плане выделения хоть какой-то альтернативы агрессивному «потреблятству». Какие-либо вариации «красной идеи», напомню, в это время были просто невозможны - они открыто «запрещались» господствующей идеологией антисоветизма.
Другое дело, что никакого позитивного развития образ «Советской Империи» получить не мог, будучи предельно ограниченным в силу своей эклектичности. И очень быстро он выродился в ту же самую «потреблятско-иерарахическую утопию», что и разного рода либеральные конструкты. Поэтому, уже к началу 2000 годов этот образ протух окончательно, а в конце их полностью слился с разнообразными вариантами «торжества либерализма», придя к тому же результату: торжеству элитаризма и избранности. Кстати, то же самое можно сказать и про образ «шестидесятых», который был поднят нашими современниками несколько позднее - где-то во второй половине 2000 (ключевым может рассматриваться фильм «Стиляги» 2008 года). Однако эксплуатировался крайне активно -как бы не активнее, нежели идея «Советской Империи». (Та же нелюбимая товарищем Долоевым Галина Иванкина как раз недавно об этом писала.) Сюда же можно отнести и период «Застоя», поскольку он в современном общественном сознании все окончательно слился с «Оттепелью» - и еще недавно существовавшая граница между ними потеряла всякий смысл.
* * *
Так что можно сказать, что Долоев совершенно верно уловил суть нынешней ситуации: почти единственным образцом для создания новой, «красной» эстетики выступают 1920 годы. Условно говоря, время, начинающееся с революции 1917 года, и заканчивающееся формированием «развитого сталинизма». Товарищ Майсурян предлагает считать границей данного периода поражение «левой оппозиции» 1927 года - в принципе, именно эту дату можно принять граничной. Правда, тут же возникает довольно серьезная проблема: дело в том, что как раз это время представляет собой наиболее динамичный период в истории страны. Период, когда ее структура менялась стремительно менялось - порой меньше, нежели за год. Менялась и эстетика. В этом случае 1917 год очень сильно отличается от 1919, а последний - от «нэпманского» 1925. Впрочем, понятно, что указанный автор желает взять в качестве образца вовсе не «нэпманский угар», а нечто совершенно противоположное. То, что как раз противостояло «торгашеско-блатной» его сути, и, по сути, как раз и позволяло Советскому руководству использовать НЭП без очевидной для себя угрозы.
Короче, тот Zeitgeist, что определил развитие общества в раннесоветское время. Ключевое слово тут - развитие, поскольку те же нэпманы, шпана 1920, бандиты и «полевые командиры» гражданской войны, или, скажем бюрократы-номенклатурщики, к указанному процессу не имели никакого отношения. Именно этот самый «дух времени» и предлагает выделить товарищ Долоев. Правда, он несколько путается в данном процессе, обращая слишком большое внимание на внешние проявления данного времени, вроде сексуальных свобод, борьбы с «семейным рабством», религией или национальным угнетением. Все это, разумеется, было - однако выступало в реальности следствием гораздо более фундаментальных изменений, возникших с отменой (точнее, ограничением) частной собственности. Самым же главным достижением молодой Советской Власти, ее альфой и омегой, основанием ее исторической победы было другое. А именно - возникший в это время необычайный порыв к созиданию нового, устремление к созидательному труду. (Вот только так поэтично и можно выразить указанное явление.) Его можно было бы назвать «прогрессизмом», если бы это слово не было занято…
По сути, именно указанное стремление и является самым большим секретом раннего Советского общества, его ноу-хау - и одновременно, источником его феноменальной устойчивости. И к нему - к данному пафосу неотчужденного всеобщего труда - и восходит так самая эстетика 1920, что так привлекает товарища Долоева. (Кстати, именно поэтому Долоева, ИМХО, можно считать одним из самых перспективных коммунистических авторов. Несмотря на все его «заскоки».) Проблема состоит в том, что, как уже было сказано, это самое понимание очень оказывается не до конца прорефлексированным, очень часто оно сталкивается с невозможностью современного общественного сознания адекватно отобразить то, что было «тогда». И в итоге Долоев периодически «соскальзывает» с главной темы «трудового пафоса» и «всеобщего братства» к ее «боковым ветвям», вроде сексуальной свободы. Отсюда, кстати, и ведут свое происхождение «фирменные» долоевские лесбиянки («коммуняши»)- они вводятся, как попытка переложить довольно специфическую форму взаимоотношений людей 1920 годов на современный лад. Ну, была тогда распространена некая «близость людей в борьбе и труде», которая непредставима в нынешних моделях поведения, и может быть отображена не иначе, как через «эмуляцию сексуальной связи».
Поскольку альтернативой этого стало бы введение понятия «духовной близости», отсылки к религии и прочей «поповщины» - что для Долоева не приемлемо. Пусть уж лучше в одной постели спят. (Кстати, в те же 1920 годы - нормальное явление не только для однополых, но и для разнополых, но не связанных сексуальной связью людей.) Такая вот сейчас существует проблема трансляции образов из одного типа общественного сознания в другое. Впрочем, тут гораздо важнее то, что, как указано выше, направленность послереволюционных десятилетий на однозначное изменение мира при этом сохраняется.
* * *
А это и есть то самое, чего катастрофически не хватает нам сегодня. Десятилетия господства утилизаторских стратегий во всех областях человеческой жизни - от личных отношений до политики - привели к тому, что возможности для комфортной человеческой жизни стремительно схлопываются. Непрерывная борьба всех со всеми - единственно возможный вариант взаимодействия при подобной ситуации - постепенно превращает существование человека в Ад. Даже если материально он живет довольно неплохо.
А если - как для большинства населения страны - не возможно и это, то говорить о каком-либо преимуществе нашего времени над «тем» не представляется возможным. (И уж тем более, это верно для будущего, где всеобщая деградация существующих общественных и технических систем обретает единичную вероятность.) В таком случае лишь отсутствие альтернатив заставляет массы придерживаться существующего порядка вещей. А значит, потребность в ином способе организации жизни будет только нарастать. Причем, чем сильнее будет разрушаться прежний, «безопасный мир», созданный нашими предками - тем сильнее будет ощущаться адское давление указанных факторов. И, следовательно, вполне возможно, что идея Долоева окажется не просто удачной - но и может поспособствовать формированию нового локуса.
P.S. Пока я это писал, товарищ Долоев опубликовал новый текст, посвященный «продленным 1920», где разъяснил часть мест своей концепции. Но основного смысла выше сказанного все это не меняет.
P.P.S. Вопрос о месте созидательного всеобщего труда и изменения реальности в жизни человека будет рассмотрен в ближайшее время.