К вопросу об оккупантах и коллаборационистах
С учетом интереса, высказанного в обсуждении к посту "Венгерская рапсодия на Дону" http://ankol1.livejournal.com/48448.html , и в развитие темы оккупации в годы Второй Мировой войны, не могу не привести выдержку из рассказа ветерана Костина Михаила Кирилловича, который пережил захват и освобождение села Шумейки Евдаковского ( ныне - Каменского) района Воронежской области. Села этого уж нет, а бесхитростная память о неоднозначном военном прошлом сохранилась:
"Летом 1942 года линия фронта сдвинулась вплотную к селу. Накануне оккупации приходит бумажка в колхоз с требованием прислать подводу для эвакуации военкомата. К тому времени первого председателя колхоза Емельяна Павловича Моругина забрали на фронт, а старик, заменивший его, Кирилл Моругин, меня вызвал и говорит: «Запрягай фондовых коней, тех, что для армии мы готовили». На них никогда не работали, всегда в колхозной конюшне стояли три или четыре лошади для военных нужд. Я запрягаю этих лошадей, бричку выбрал самую лучшую, и еду в военкомат. Приезжаю, а там бумаги по двору раскиданы, никого нет, двери и окна настежь раскрыты. Уже без меня уехали. Я со своей подводой развернулся, и поехал домой, куда же еще деваться. Навстречу солдаты кучками по два-три человека отступают по дороге, а то и прямо по полям и хлебам прут, которые в тот год уродились здоровые. Подходит одна из групп ко мне и приказывает: «Стой! Куда едешь?» Пришлось отвечать, что так и так, послали в райвоенкомат. В результате приказали мне слазить, мол, реквизируют мою бричку для нужд армии. А что ты будешь делать, спорить, что ли. Мне же дали взамен лошадь, такую худую, загнанную, что кошмар, при этом приказали доложить председателю, что ее надо откормить, тогда другие военные заберут. Сел на ту лошадь, но и километра не проехал, как следующие встреченные красноармейцы и ее забрали. Хорошо одно: мой старший брат Митрофан отступал на машине, он служил в связи, и заехал домой. На дороге встретились: он выезжает из села, а я только захожу. Три минуты постояли, обнялись, и он уехал. После пришел пешком домой.
Когда прошли все советские солдаты через село, через некоторое время едут немцы по дороге на танках и машинах. Двигались в сторону Ростова. До нас во дворы и не заходили, до самого вечера беспрерывно шли через село вражеские войска. На второй день к нам пришли мадьяры, выселили 20 дворов, по другим хатам расселили жителей, а сами в освободившихся домах сколотили нары для своих солдат. Они вели себя ничего так, спокойно. Разве что проходившие немцы ловили кур, тут же на месте их свежевали и рвали перья, костер разжигали, жарили мясо, молоко по дворам собирали. Венгры же вели себя намного дружелюбнее, и к местным девушкам не приставали.
Старостой, как зашли немцы, сделали все того же председателя колхоза. Просто надо было кого-то избрать. Когда наши освободили село в январе 1943 года, его судили и дали 25 лет. Вот так. Непонятно, за что, ведь он на немцев не работал. Появился и полицай, Сидор Лаврентьевич Шумейко, из нашего села. Ему вообще сильно «везло» в жизни. В 1930-х годах во время строительства колхоза, когда начали для уборки хлеба присылать комбайны, то его как сироту послали на курсы комбайнеров в Россошь за несколько десятков километров от нас. Он там какое-то время поболтался, и где-то спел скабрезную песню про Сталина да про Ленина. Влепили 10 лет. Посадили, как раз в начале 1941 года он вернулся из тюрьмы к нам. Так что кто же еще будет полицаем, ведь он же вроде бы против советской власти шел. Вооружили Сидора советской винтовкой Мосина, ходил в гражданской одежде с нарукавной повязкой, на которой нарисовал краской букву «П».
Летом и осенью мадьярские части стояли на фронте по Дону, который от нас находился примерно в сорока километрах. Время от времени приезжали к нам в село с передовой на отдых, пока другие меняли их на передовой. Гоняли в занятые ими хаты девчат на кухню, картошку чистить. Ближе к зиме наши начали сильно наступать. Вечером приходит к нам в дом староста и мадьяр с переводчиком Василием Ивановичем из Закарпатья (он хорошо разговаривал на венгерском и украинском языках). Тогда с нами жила другая семья, в которой воспитывалась девушка, моя одногодка. Приказывают нам вдвоем с ней завтра рано утром быть на бригаде, тогда лошадей уже не было, поэтому сказали быков запрягать и вывозить мадьярское имущество. Видимо, венгры отступать собрались. На следующий день с рассветом приходим на бригаду, видим, что односельчане запрягают повозки, мадьяры рядом крутятся, и тут переводчик Василий Иванович подходит к нам с девушкой, и тихонько говорит: «Чего вы сюда пришли? Завтра ваши придут, топайте домой!» Мы в овраг бросились, оттуда тишком-нишком вышли и в лесочке спрятались, через который пробрались домой.
Утром встаем, глянули: едет из Коденцово целый венгерский обоз, который отступает от Дона. А в центре того села уже наши войска показались, обстреляли мадьяр, те спрыгивают с телег и прямо вниз к леску и большому яру бегут. Драпают, куда глаза глядят. А лошади на морозе стоят, видим, как наши спокойно и деловито вылавливают и собирают у повозок этих мадьяр. Тут мимо хаты идут человек тридцать венгров, зашли к нам в комнаты и греются. Холодно же, даже сопли в носу замерзли. Вскоре забегает со двора один красноармеец, а их битком набито. И мы с родителями рядом сидим. Солдат приказывает: «Давай, бросай оружие и выходи все во двор!» Мадьяры в растерянности побросали винтовки и автоматы, он выгнал их во двор, меня и еще одного пацана заставил обыскивать новоиспеченных пленных. Мы их обыскали, у кого пистолет был: повытягивали из карманов и побросали на снег. После красноармеец венгров построил и погнал в центр села. А потом по указанию военных мы стали отпрягать лошадей от телег, они же стоят на морозе. В повозках лежал разный груз, съестное местные люди быстренько разобрали. Потом этих лошадей свели в бригаду в конюшню. Так что колхоз забогател.
31 января 1943 года мне пришла повестка в армию. Прислали всем, кто подходил по годам. Даже полицаю прислали. Приехали в райвоенкомат, там сидит медкомиссия, да какие вопросы они задавали, всего-навсего: «На что жалуешься?» Если ни на что, значит, годен. Полицаю наш военком, тот же, кто был до войны, говорит: «А тебя мы хорошо знаем, иди домой, потом твою судьбу решим». Нас же усадили в подводы, и поехали на узловую станцию Лиски, ближе к Воронежу."
Источник: http://iremember.ru/pulemetchiki/kostin-mikhail-kirillovich.html
