Лето, Август, Ильдефонс, Таганрог
Вот и пришел Император года - Август...
Об августе
Невыразимо грустный
неподалеку где-то
аккордеон захолустный
уже отпевает лето,
тоскует в деревьях мокрых -
и весь до последней крохи
вмещается дачный округ
в аккордеонные вздохи:
дятлы, мостки, скворешни
и ясень, поникший криво,
и тот человек нездешний,
что пил на перроне пиво,
и над беседкой тени,
след кочевой станицы...
словно отшелестели
чеховские страницы.
В этом стихотворении нетаганрогский, неростовский и даже нечалтырский поэт с звучным непривычным именем Ильдефонс-Константы Галчинский удивительно чутко передал сущую атмосферу Донской области. Кочевая станица - это, например, хутор Синявский - ныне село Синявское Неклиновского района Ростовской области.
Чеховские страницы, ясное дело, близкий к Неклиновскому району город Таганрог.
А пьющий пиво на перроне - это вообще "наше всё"! Ведь Андрей Макаревич из "Машины времени" только тем и знаменит: "Один говорил наша жизнь это поезд, Другой говорил - перрон", " И оба сошли где-то под Таганрогом Среди бескрайних полей"...
Впрочем, дальняя теперь Варшава, в которой родился в 1905 поэт Галчинский тоже ведь была "наша земля". И Галчинского вполне можно причислять к лику русских поэтов. А в придуманных им городах и странах Темнограде и Фарландии отчетливо различаются как польские, так и русские родные черты.
Наш нездешний, но местечковный поэт Давид Самойлов - советский биограф Галчинского знал что писал:
Ильдефонс-Константы Галчинский дирижирует соловьями:
Пиано, пианиссимо, форте, аллегро, престо!
Время действия - ночь. Она же и место.
Сосны вплывают в небо романтическими кораблями.
Ильдефонс играет на скрипке, потом на гитаре,
И вновь на скрипке играет Ильдефонс-Константы Галчинский.
Ночь соловьиную трель прокатывает в гортани.
В честь прекрасной Натальи соловьи поют по-грузински.
Начинается бог знает что: хиромантия, волхвованье!
Зачарованы люди, кони, звезды. Даже редактор,
Хлюпая носом, платок нашаривает в кармане,
Потому что еще никогда не встречался с подобным фактом.
Константы их утешает: «Ну что распустили нюни!
Ничего не случилось. И вообще ничего не случится!
Просто бушуют в кустах соловьи в начале июня.
Послушайте, как поют! Послушайте: ах, как чисто!»
Ильдефонс забирает гитару, обнимает Наталью,
И уходит сквозь сиреневый куст, и про себя судачит:
«Это все соловьи. Вишь, какие канальи!
Плачут, черт побери. Хотят - не хотят, а плачут!..»
PS Добавлю и от себя:
Ах, Августейший Август!
Константа костит Ильдефонса.
Авва Отче - с уст грустно сорвалось
С польско-русским прононсом...
Об августе
Невыразимо грустный
неподалеку где-то
аккордеон захолустный
уже отпевает лето,
тоскует в деревьях мокрых -
и весь до последней крохи
вмещается дачный округ
в аккордеонные вздохи:
дятлы, мостки, скворешни
и ясень, поникший криво,
и тот человек нездешний,
что пил на перроне пиво,
и над беседкой тени,
след кочевой станицы...
словно отшелестели
чеховские страницы.
В этом стихотворении нетаганрогский, неростовский и даже нечалтырский поэт с звучным непривычным именем Ильдефонс-Константы Галчинский удивительно чутко передал сущую атмосферу Донской области. Кочевая станица - это, например, хутор Синявский - ныне село Синявское Неклиновского района Ростовской области.
Чеховские страницы, ясное дело, близкий к Неклиновскому району город Таганрог.
А пьющий пиво на перроне - это вообще "наше всё"! Ведь Андрей Макаревич из "Машины времени" только тем и знаменит: "Один говорил наша жизнь это поезд, Другой говорил - перрон", " И оба сошли где-то под Таганрогом Среди бескрайних полей"...
Впрочем, дальняя теперь Варшава, в которой родился в 1905 поэт Галчинский тоже ведь была "наша земля". И Галчинского вполне можно причислять к лику русских поэтов. А в придуманных им городах и странах Темнограде и Фарландии отчетливо различаются как польские, так и русские родные черты.
Наш нездешний, но местечковный поэт Давид Самойлов - советский биограф Галчинского знал что писал:
Ильдефонс-Константы Галчинский дирижирует соловьями:
Пиано, пианиссимо, форте, аллегро, престо!
Время действия - ночь. Она же и место.
Сосны вплывают в небо романтическими кораблями.
Ильдефонс играет на скрипке, потом на гитаре,
И вновь на скрипке играет Ильдефонс-Константы Галчинский.
Ночь соловьиную трель прокатывает в гортани.
В честь прекрасной Натальи соловьи поют по-грузински.
Начинается бог знает что: хиромантия, волхвованье!
Зачарованы люди, кони, звезды. Даже редактор,
Хлюпая носом, платок нашаривает в кармане,
Потому что еще никогда не встречался с подобным фактом.
Константы их утешает: «Ну что распустили нюни!
Ничего не случилось. И вообще ничего не случится!
Просто бушуют в кустах соловьи в начале июня.
Послушайте, как поют! Послушайте: ах, как чисто!»
Ильдефонс забирает гитару, обнимает Наталью,
И уходит сквозь сиреневый куст, и про себя судачит:
«Это все соловьи. Вишь, какие канальи!
Плачут, черт побери. Хотят - не хотят, а плачут!..»
PS Добавлю и от себя:
Ах, Августейший Август!
Константа костит Ильдефонса.
Авва Отче - с уст грустно сорвалось
С польско-русским прононсом...