"Фёдор и Иоанн: кем были первые на Руси варяги-мученики?" by sergeytsvetkov.
В церковной традиции, варяги Федор и его сын Иоанн - первые христианские мученики на Руси.
Дореволюционная (церковная) форма имени варяга-отца - Феодор. Восходит к древнегреческому Феодорос (Θεόδωρος) - «дарованный Богом», «Божий дар».
Свои имена варяги-мученики получили задним числом. Древнерусским памятникам XI-XIII вв. они неизвестны. Так, анонимное Слово на святую Четыредесятницу (вторая половина XI в.) называет их просто «мучениками Христовыми». В этой связи показательно, что на Руси не было храмов, поименованных в честь варягов-мучеников. Свои имена - Феодор (или Туры) и Иоанн, под которыми они поминаются ныне, - первые российские мученики получили уже в позднейшей церковной традиции, опиравшейся, по-видимому, на предания Киево-Печерской лавры.
Василевсы ромеев издавна привлекали «варваров» на военную службу. Почет, который давало покровительство могущественного господина, и хорошее жалованье, выплачиваемое звонкой монетой, чрезвычайно ценились в «варварских» обществах. Со второй половины IX века в Константинополе появляются наемные отряды русов. Столетие спустя они уже считались традиционной и неотъемлемой частью византийской армии. Те из них, которые принимали христианство, зачислялись в императорскую гвардию. Трактат «О церемониях» Константина Багрянородного содержит описание приема в 946 г. тарсийских послов; охрана императора состояла тогда из «крещеных росов», вооруженных щитами и «своими мечами».
«Варяжский» корпус (корпус «варангов») появился в столице Ромейской державы значительно позднее - не ранее последней трети Х века. Первоначально он состоял из выходцев с территории славянского Поморья (на севере современной Германии, в районе Мекленбурга и прилегающих к нему областей), на языке которых слово «варанг» (warang) означало «меч». Это зафиксировано польским филологом графом И. Потоцким, который в 1795 г. опубликовал в Гамбурге словарь еще сохранявшегося в XVIII в. древанского наречия (древане - славянское племя, на чьей земле возник Гамбург).
В Константинополе этот термин прижился не сразу - «варанги» еще отсутствуют в списке императорских наемников у Константина Багрянородного (905-959). Но звучное иностранное слово не осталось незамеченным. На рубеже X-XI вв. константинопольское простонародье сделало его нарицательным, как явствует из слов византийского писателя Иоанна Скилицы о том, что варанги «назывались так на простонародном языке».
Из сообщений средневековых авторов известно, что славяне и русы почитали меч в качестве священного предмета; в частности, на нем приносились клятвы. Поэтому известие Потоцкого дает право предполагать, что под варангами греки подразумевали меченосцев, давших клятву верности на мече, иначе говоря, славянских дружинников-телохранителей (отсюда славянское слово «варить» - оберегать, защищать). Чиновники императорской канцелярии лишь узаконили это словечко из местного «арго» в качестве официального термина государственных документов - хрисовулов (указов византийских василевсов). Варанги упоминаются в хрисовулах 60-80-х годов XI в., которые освобождали дома, поместья, монастыри, по просьбе их владельцев и настоятелей, от постоя наемных отрядов. Последние перечислены в следующем порядке: хрисовул 1060 г. указывает «варангов, рос, саракинов, франков»; хрисовул 1075 г. - «рос, варангов, кульпингов, франков, булгар или саракинов» и т. д.
Анализ источников показывает, что первое в средневековой литературе упоминание народа «варанков» и «моря Варанк» («Варяжского моря») принадлежит арабоязычному автору - среднеазиатскому ученому аль-Бируни («Канон об астрономии и звездах», 1030 г.), который почерпнул свои сведения из Византии.На Руси слово «варяг» вошло в повседневный обиход не раньше второй половины XIвека, то есть позднее, чем в Византии и даже на арабском Востоке. Это обстоятельство и обусловило терминологическую путаницу, породив пресловутый «варяжский вопрос», который, по удачному выражению кого-то из историков, сделался настоящим кошмаром начальной русской истории.
Скандинавы начали пополнять «варяжский корпус» в Константинополе начиная с первой четверти XI в. В «Саге о людях из Лаксдаля», записанной в XIII в. Снорри Стурлусоном, ведется рассказ о Болле Боллесоне, знаменитом у себя на родине, в Исландии, герое. Однажды он решил предпринять далекое путешествие. Сначала он побывал в Норвегии и Дании, где был с почетом принят тамошними конунгами и знатными людьми. «Когда Болле провел одну зиму в Дании, - говорится далее, - он решил отправиться в более отдаленные страны, и не прежде остановился в своем путешествии, чем прибыл в Миклигард [Константинополь]; он провел там короткое время, как вступил в общество вэрингов». Знаток скандинавской истории Снорри Стурлусон добавляет от себя: «У нас нет предания, чтобы кто-нибудь из норманнов служил у константинопольского императора прежде, чем Болле, сын Болле. Он провел там много зим и во всех опасностях являлся храбрейшим и всегда между первыми; подлинно, вэринги много ценили Болле, когда он жил в Константинополе».
Таким образом, в исландских преданиях Болле числился первым викингом, принятым в константинопольскую дружину вэрингов-варягов, существовавшую, как видно, задолго до его приезда в Константинополь. Болле Боллесон - реальное историческое лицо. Наиболее вероятная дата его прибытия в византийскую столицу - 1026 или 1027 гг.
Но, возможно, назвав Болле Боллесона первым вэрингом, Снорри ошибся. Сага о Вига-Стире повествует о вэрингах Гесте и Торстейне. Последний был сыном знатного исландца Стира, которого убил Гест. Начинается охота мстителя за убийцей: «Гест видел, что он не в состоянии держаться против происков Торстейна в Норвегии, и отправился на юг в Миклигард [Константинополь] и нанялся там служить с вэрингами; он рассчитывал там быть лучше скрытым». Однако Торстейн настиг его и там; впрочем, объединенные общей враждой к вэрингам, викинги помирились. Историки датируют эти события примерно 1011 г. Расхождение с рассказом Снорри о Болле Боллесоне в общем-то невелико, речь все равно идет о первой четверти XI в. Вместе с тем и здесь норманны решительно отделены от вэрингов.
Шведы упоминаются в числе константинопольских вэрингов, наряду с другими скандинавами, но опять же только в сагах, действие которых происходит не ранее первой трети XI столетия.
Со второй половины XI в. термин «варанг» в Византии стал уже чисто нарицательным, потеряв всякий этнический оттенок. Согласно византийским историкам, к этому времени имя варангов было перенесено на жителей Британских островов, преимущественно кельтов-бриттов, которые, спасаясь от религиозных преследований у себя на родине, массами устремлялись в Константинополь.
«Варяжские» наемники (всех национальностей), как правило, принимали в Константинополе христианство греческого образца (православие). Русы, а потом и варанги имели в византийской столице особую церковь, которая называлась Варяжской Богородицей и была расположена при западном фасаде храма Святой Софии. Найдены свидетельства, что она принадлежала Константинопольскому патриархату.
Все это помогает подвести историческую основу под известия древнерусских источниках о Федоре, согласно которым, он долгое время служил в Византии, где принял крещение, а затем вместе с сыном переехал жить в Киев. Как видим, «докиевская» часть его биографии вполне соответствует историческим реалиям.
История о варягах-мучениках помещена в «Повести временных лет» под 983 г., хотя, вероятно, когда-то она была частью сказания о борьбе Владимира с Ярополком.
По возвращении Владимира из похода на ятвягов, рассказывает летопись, киевляне собрались на вече, и сказали старцы и бояре:
- Бросим жребий на отроков и девиц, на кого падет он, того и зарежем в жертву богам.
Жребий, брошенный языческими жрецами, пал на Иоанна, сына Федора, юношу прекрасного телом и душою.
Посланники от киевлян пришли на двор к варягу и сказали:
- Жребий пал на твоего сына, выдай его, и мы принесем его в жертву богам.
Варяг отвечал:
- Ваши боги - идолы, вырезанные из дерева человеческими руками, нынче они есть, а завтра сгниют. А истинный Бог - один, который сотворил небо и землю, звезды, луну, солнце и человека. Не дам сына своего бесам.
Послы поведали обо всем киевлянам. Тогда горожане вооружились и силой вломились на двор к варягу, который вышел им навстречу в сени вместе со своим сыном. Толпа потребовала выдать сына.
- Если ваши идолы - действительно боги, то пусть пошлют одного и возьмут моего сына, - насмешливо ответил варяг. - А вы зачем хлопочете за них?
Обозленные киевляне подрубили сени, на которых стояли отец с сыном, и тяжелые бревна, обрушившись, придавили обоих.
Надо заметить, что богословский спор варяга с киевлянами состоит из общих мест, взятых из современной летописцу антиязыческой церковной литературы. Например, в более позднем летописным рассказе об «испытании вер» (под 986 г.) богословские аргументы «варяга» вложены в уста пришедших к Владимиру папских послов: «вера наша -как свет, кланяемся Богу, который сотворил небо и землю, звезды и месяц, и всякое дыхание, а ваши боги есть древо».
К тому же летописный рассказ противоречит широко известному гостеприимству русов, о котором с большой похвалой отзывались средневековые арабские писатели, и не только они. Вот, например, свидетельство Ибн Русте: «Гостям [русы] оказывают почет, и с чужеземцами, которые ищут их покровительства, обращаются хорошо. Они не позволяют никому из своей среды грабить и обижать таких пришельцев; если кто-нибудь из пришельцев жалуется им на причиненный вред или обиду, они оказывают ему помощь и защищают его». Но ведь киевские варяги - отец и сын - именно и были такими пришельцами, находившимися под защитой закона русского.
Здесь следует обратиться к показанию немецкого хрониста XII в. Гельмольда о человеческих жертвоприношениях главному божеству славянского Поморья Святовиту. Святилище его находилось на острове Рюген, и местные жители (славяне-руги, или ране) «в знак особого уважения… имели обыкновение ежегодно приносить ему в жертву человека - христианина, какого укажет жребий». Эти христиане, приносимые в жертву Святовиту, были захваченными на войне пленниками. О других поморских славянах Гельмольд пишет, что те «приносят богам своим жертвы волами, и овцами, а многие и людьми-христианами, кровь которых, как уверяют они, доставляет особенное наслаждение их богам». Это единственная аналогия обычаю, о котором ведет речь «Повесть временных лет».
Таким образом, вполне вероятно, что сказание о варягах-мучениках первоначально венчало повесть о захвате Киева Владимировыми «варягами». Только они и могли обращаться с захваченным городом и его жителями, как со своей законной добычей: «Это - наш город, мы его захватили…». Среди того «зла», которое, согласно летописи, пришедшие с Владимиром наемники сотворили киевлянам, было, вероятно, и требование почтить «варяжских» богов христианской кровью, как это было в обычае у них на родине.
Мужественное противостояние Федора толпе жаждущих крови язычников оказало сильное влияние на личность князя Владимира, предопределив его решение принять христианство. Не случайно первую каменную церковь в Киеве - собор Успения Пресвятой Богородицы - Владимир воздвиг именно на том месте, где варяги-христиане обрели свой мученический венец.
Во время раскопок 1908 г. у стен Успенского собора были обнаружены остатки двухярусного деревянного сруба - предполагаемое жилище варягов-мучеников.
Дореволюционная (церковная) форма имени варяга-отца - Феодор. Восходит к древнегреческому Феодорос (Θεόδωρος) - «дарованный Богом», «Божий дар».
Свои имена варяги-мученики получили задним числом. Древнерусским памятникам XI-XIII вв. они неизвестны. Так, анонимное Слово на святую Четыредесятницу (вторая половина XI в.) называет их просто «мучениками Христовыми». В этой связи показательно, что на Руси не было храмов, поименованных в честь варягов-мучеников. Свои имена - Феодор (или Туры) и Иоанн, под которыми они поминаются ныне, - первые российские мученики получили уже в позднейшей церковной традиции, опиравшейся, по-видимому, на предания Киево-Печерской лавры.
Василевсы ромеев издавна привлекали «варваров» на военную службу. Почет, который давало покровительство могущественного господина, и хорошее жалованье, выплачиваемое звонкой монетой, чрезвычайно ценились в «варварских» обществах. Со второй половины IX века в Константинополе появляются наемные отряды русов. Столетие спустя они уже считались традиционной и неотъемлемой частью византийской армии. Те из них, которые принимали христианство, зачислялись в императорскую гвардию. Трактат «О церемониях» Константина Багрянородного содержит описание приема в 946 г. тарсийских послов; охрана императора состояла тогда из «крещеных росов», вооруженных щитами и «своими мечами».
«Варяжский» корпус (корпус «варангов») появился в столице Ромейской державы значительно позднее - не ранее последней трети Х века. Первоначально он состоял из выходцев с территории славянского Поморья (на севере современной Германии, в районе Мекленбурга и прилегающих к нему областей), на языке которых слово «варанг» (warang) означало «меч». Это зафиксировано польским филологом графом И. Потоцким, который в 1795 г. опубликовал в Гамбурге словарь еще сохранявшегося в XVIII в. древанского наречия (древане - славянское племя, на чьей земле возник Гамбург).
В Константинополе этот термин прижился не сразу - «варанги» еще отсутствуют в списке императорских наемников у Константина Багрянородного (905-959). Но звучное иностранное слово не осталось незамеченным. На рубеже X-XI вв. константинопольское простонародье сделало его нарицательным, как явствует из слов византийского писателя Иоанна Скилицы о том, что варанги «назывались так на простонародном языке».
Из сообщений средневековых авторов известно, что славяне и русы почитали меч в качестве священного предмета; в частности, на нем приносились клятвы. Поэтому известие Потоцкого дает право предполагать, что под варангами греки подразумевали меченосцев, давших клятву верности на мече, иначе говоря, славянских дружинников-телохранителей (отсюда славянское слово «варить» - оберегать, защищать). Чиновники императорской канцелярии лишь узаконили это словечко из местного «арго» в качестве официального термина государственных документов - хрисовулов (указов византийских василевсов). Варанги упоминаются в хрисовулах 60-80-х годов XI в., которые освобождали дома, поместья, монастыри, по просьбе их владельцев и настоятелей, от постоя наемных отрядов. Последние перечислены в следующем порядке: хрисовул 1060 г. указывает «варангов, рос, саракинов, франков»; хрисовул 1075 г. - «рос, варангов, кульпингов, франков, булгар или саракинов» и т. д.
Анализ источников показывает, что первое в средневековой литературе упоминание народа «варанков» и «моря Варанк» («Варяжского моря») принадлежит арабоязычному автору - среднеазиатскому ученому аль-Бируни («Канон об астрономии и звездах», 1030 г.), который почерпнул свои сведения из Византии.На Руси слово «варяг» вошло в повседневный обиход не раньше второй половины XIвека, то есть позднее, чем в Византии и даже на арабском Востоке. Это обстоятельство и обусловило терминологическую путаницу, породив пресловутый «варяжский вопрос», который, по удачному выражению кого-то из историков, сделался настоящим кошмаром начальной русской истории.
Скандинавы начали пополнять «варяжский корпус» в Константинополе начиная с первой четверти XI в. В «Саге о людях из Лаксдаля», записанной в XIII в. Снорри Стурлусоном, ведется рассказ о Болле Боллесоне, знаменитом у себя на родине, в Исландии, герое. Однажды он решил предпринять далекое путешествие. Сначала он побывал в Норвегии и Дании, где был с почетом принят тамошними конунгами и знатными людьми. «Когда Болле провел одну зиму в Дании, - говорится далее, - он решил отправиться в более отдаленные страны, и не прежде остановился в своем путешествии, чем прибыл в Миклигард [Константинополь]; он провел там короткое время, как вступил в общество вэрингов». Знаток скандинавской истории Снорри Стурлусон добавляет от себя: «У нас нет предания, чтобы кто-нибудь из норманнов служил у константинопольского императора прежде, чем Болле, сын Болле. Он провел там много зим и во всех опасностях являлся храбрейшим и всегда между первыми; подлинно, вэринги много ценили Болле, когда он жил в Константинополе».
Таким образом, в исландских преданиях Болле числился первым викингом, принятым в константинопольскую дружину вэрингов-варягов, существовавшую, как видно, задолго до его приезда в Константинополь. Болле Боллесон - реальное историческое лицо. Наиболее вероятная дата его прибытия в византийскую столицу - 1026 или 1027 гг.
Но, возможно, назвав Болле Боллесона первым вэрингом, Снорри ошибся. Сага о Вига-Стире повествует о вэрингах Гесте и Торстейне. Последний был сыном знатного исландца Стира, которого убил Гест. Начинается охота мстителя за убийцей: «Гест видел, что он не в состоянии держаться против происков Торстейна в Норвегии, и отправился на юг в Миклигард [Константинополь] и нанялся там служить с вэрингами; он рассчитывал там быть лучше скрытым». Однако Торстейн настиг его и там; впрочем, объединенные общей враждой к вэрингам, викинги помирились. Историки датируют эти события примерно 1011 г. Расхождение с рассказом Снорри о Болле Боллесоне в общем-то невелико, речь все равно идет о первой четверти XI в. Вместе с тем и здесь норманны решительно отделены от вэрингов.
Шведы упоминаются в числе константинопольских вэрингов, наряду с другими скандинавами, но опять же только в сагах, действие которых происходит не ранее первой трети XI столетия.
Со второй половины XI в. термин «варанг» в Византии стал уже чисто нарицательным, потеряв всякий этнический оттенок. Согласно византийским историкам, к этому времени имя варангов было перенесено на жителей Британских островов, преимущественно кельтов-бриттов, которые, спасаясь от религиозных преследований у себя на родине, массами устремлялись в Константинополь.
«Варяжские» наемники (всех национальностей), как правило, принимали в Константинополе христианство греческого образца (православие). Русы, а потом и варанги имели в византийской столице особую церковь, которая называлась Варяжской Богородицей и была расположена при западном фасаде храма Святой Софии. Найдены свидетельства, что она принадлежала Константинопольскому патриархату.
Все это помогает подвести историческую основу под известия древнерусских источниках о Федоре, согласно которым, он долгое время служил в Византии, где принял крещение, а затем вместе с сыном переехал жить в Киев. Как видим, «докиевская» часть его биографии вполне соответствует историческим реалиям.
История о варягах-мучениках помещена в «Повести временных лет» под 983 г., хотя, вероятно, когда-то она была частью сказания о борьбе Владимира с Ярополком.
По возвращении Владимира из похода на ятвягов, рассказывает летопись, киевляне собрались на вече, и сказали старцы и бояре:
- Бросим жребий на отроков и девиц, на кого падет он, того и зарежем в жертву богам.
Жребий, брошенный языческими жрецами, пал на Иоанна, сына Федора, юношу прекрасного телом и душою.
Посланники от киевлян пришли на двор к варягу и сказали:
- Жребий пал на твоего сына, выдай его, и мы принесем его в жертву богам.
Варяг отвечал:
- Ваши боги - идолы, вырезанные из дерева человеческими руками, нынче они есть, а завтра сгниют. А истинный Бог - один, который сотворил небо и землю, звезды, луну, солнце и человека. Не дам сына своего бесам.
Послы поведали обо всем киевлянам. Тогда горожане вооружились и силой вломились на двор к варягу, который вышел им навстречу в сени вместе со своим сыном. Толпа потребовала выдать сына.
- Если ваши идолы - действительно боги, то пусть пошлют одного и возьмут моего сына, - насмешливо ответил варяг. - А вы зачем хлопочете за них?
Обозленные киевляне подрубили сени, на которых стояли отец с сыном, и тяжелые бревна, обрушившись, придавили обоих.
Надо заметить, что богословский спор варяга с киевлянами состоит из общих мест, взятых из современной летописцу антиязыческой церковной литературы. Например, в более позднем летописным рассказе об «испытании вер» (под 986 г.) богословские аргументы «варяга» вложены в уста пришедших к Владимиру папских послов: «вера наша -как свет, кланяемся Богу, который сотворил небо и землю, звезды и месяц, и всякое дыхание, а ваши боги есть древо».
К тому же летописный рассказ противоречит широко известному гостеприимству русов, о котором с большой похвалой отзывались средневековые арабские писатели, и не только они. Вот, например, свидетельство Ибн Русте: «Гостям [русы] оказывают почет, и с чужеземцами, которые ищут их покровительства, обращаются хорошо. Они не позволяют никому из своей среды грабить и обижать таких пришельцев; если кто-нибудь из пришельцев жалуется им на причиненный вред или обиду, они оказывают ему помощь и защищают его». Но ведь киевские варяги - отец и сын - именно и были такими пришельцами, находившимися под защитой закона русского.
Здесь следует обратиться к показанию немецкого хрониста XII в. Гельмольда о человеческих жертвоприношениях главному божеству славянского Поморья Святовиту. Святилище его находилось на острове Рюген, и местные жители (славяне-руги, или ране) «в знак особого уважения… имели обыкновение ежегодно приносить ему в жертву человека - христианина, какого укажет жребий». Эти христиане, приносимые в жертву Святовиту, были захваченными на войне пленниками. О других поморских славянах Гельмольд пишет, что те «приносят богам своим жертвы волами, и овцами, а многие и людьми-христианами, кровь которых, как уверяют они, доставляет особенное наслаждение их богам». Это единственная аналогия обычаю, о котором ведет речь «Повесть временных лет».
Таким образом, вполне вероятно, что сказание о варягах-мучениках первоначально венчало повесть о захвате Киева Владимировыми «варягами». Только они и могли обращаться с захваченным городом и его жителями, как со своей законной добычей: «Это - наш город, мы его захватили…». Среди того «зла», которое, согласно летописи, пришедшие с Владимиром наемники сотворили киевлянам, было, вероятно, и требование почтить «варяжских» богов христианской кровью, как это было в обычае у них на родине.
Мужественное противостояние Федора толпе жаждущих крови язычников оказало сильное влияние на личность князя Владимира, предопределив его решение принять христианство. Не случайно первую каменную церковь в Киеве - собор Успения Пресвятой Богородицы - Владимир воздвиг именно на том месте, где варяги-христиане обрели свой мученический венец.
Во время раскопок 1908 г. у стен Успенского собора были обнаружены остатки двухярусного деревянного сруба - предполагаемое жилище варягов-мучеников.