Русская колонизация. Первопроходцы Восточной Сибири-1
Из книги Александра Тюрина «Русские - успешный народ. Как прирастала русская земля»
Мы живем в самой большой стране мира. Но история того, как русские покоряли пространства - забытая и молчащая. О людях, создававших Россию, не снимают фильмы, подвиги наших первопроходцев преданы забвению. Зато в общественное сознание внедрено немало примитивных клише насчет «агрессивной колониальной политики царизма».
В начале XVII в. был исследован путь из Тобольска по Иртышу, далее по Оби и на ее приток, реки Кеть, с нее, через волок, на Енисей. Перед русскими открывалась Восточная Сибирь. Если в продвижении в Западную Сибирь главными мотивами были оборонные, то теперь на первое место выходили мотивы экономические. Как государство, так и предприимчивых людей, которых хватало не только среди промысловиков, но и среди служилых, влекли пушные богатства.
Объясачивание местных племен относилось к обязательному этапу освоения. Экспедиции должны были окупаться, а выплата ясака «белому царя», а не каким-то другим властителям, означала признание российской власти. Уже тогда правительство надеялось найти на востоке месторождения полезных ископаемых, которых было так мало в центре страны. В царствование Михаила Федоровича русские совершили невиданный в истории территориальный рывок. За кратчайший срок они исследовали и создали постоянные поселения в бассейнах Енисея, Лены, Яны, Индигирки и Колымы, на Анадыри, Охотском море и Амуре. Природно-климатические особенности определили крайне разряженное, очаговое расселение русских на этих просторах, однако их численность вскоре превысила численность местных племен, живших преимущественно присваивающим хозяйством, кое-где дополнявшимся кочевым скотоводством.
Уже в 1600 г. отряд князя Шаховского достиг таймырского озера Пясины - видимо, это было первое появление русских в Восточной Сибири. До 1620 г. Отмечены неоднократные посещения русскими промысловиками и служилыми людьми полуострова Таймыр. В 1620-х гг. русская колонизация продвигалась по Енисею и его притокам - в 1628 г. основан Красноярск. На Лену русские проникли сначала северным путем, идущим из Мангазеи. Мангазейскими воеводами Д. Погожим и И. Тонеевым был составлен план похода на Лену («Лин, большую реку»). Но первыми, очевидно, добрались до Лены промысловики. Толчком к этому послужило уменьшение количества добыдобываемого соболя и бобра в районе Туруханского зимовья. Промысловики двинулись «по тунгуске реке далече». Некто Пенда прошел по Чечую до Лены, а по ней - до места, где позднее
возникнет Якутск, далее проплыл до реки Куленги, с нее переволокся на Ангару и через Енисейск вернулся в Туруханское зимовье.
В 1628-1630 гг. неоднократно упоминаются промысловики и казаки, которые с Нижней Тунгуски переходили на «славную в свете и великую» реку Лену. Там они промышляли «по обе стороны по речкам». С Нижней Тунгуски на Лену было проложено две дороги. Первая - по притоку Нижней Тунгуски реке Титее, с ее верховья волоком (весной 2 дня, летом 5 дней) до реки Чурки, притока Вилюя, а с него на Лену. Вторая - с верховья Нижней Тунгуски на реку Непу, до устья Чечуя, и далее по Тунгусскому волоку. На Нижней Тунгуске русские промысловые партии числом, как правило, от 2 до 5 человек встречались со звероловами-тунгусами. Те ходили по тайге родовыми
группами по 60 - 100 человек, промышляя все того же соболя, и, заметив русских промысловиков, могли просто перестрелять их. В 1627 г. группа промысловиков, Г. Жаворонков со товарищи, подали мангазейским воеводам челобитную на имя царя Михаила Федоровича. Бумага прошла обычным путем в Москву, где отнеслись к ней с большим вниманием. (У либеральной интеллигенции принято высмеивать даже само слово «челобитная» и выставлять ее
признаком врожденного холуйства русских. На самом деле челобитная, то есть петиция, была инструментом прямого общения народа с верховной властью. Чиновники на местах обязаны были передавать мнение даже самых малых и отдаленных людей в Москву, и там дело решалось, как правило, быстро и по справедливости.)
В Казанском приказе, ведавшем Сибирью, были опрошены и другие приехавшие из Мангазеи промысловики, «которые сысканы на Москве». Те подтвердили информацию Жаворонкова и даже представили проект экспедиции на Нижнюю Тунгуску. Из Москвы отдали распоряжение в Тобольск о снаряжении отряда на Лену. Тобольские воеводы должны были сами определиться, какой путь лучше: через Енисейск или через Обскую губу и Мангазею. Порасспрашивав землепроходцев, тобольские воеводы выбрали мангазейский путь. Летом 1627 г. из Тобольска вышли на судах 50 служилых русских людей и 30 людей кодского князя Михаила Алачева. Однако экспедиция потерпела кораблекрушение в Обской губе. Хотя все участники остались живы, припасы были потеряны. В следующем году меньший по численности отряд тобольских служилых во главе с сыном боярским С. Навацким двинулся на Нижнюю Тунгуску уже через Енисейск.
Навацкий, кстати, был поляком или литвином из разбойного воинства пана Лисовского, отметившегося страшными бесчинствами в Смуту. Теперь бывший интервент смывал вину беззаветной службой московскому государю. В августе 1628 г. отряд Навацкого прибыл в Енисейск, однако местный воевода Аргамаков гостей не приветил - вероятно, лицо бывшего интервента не внушало особого доверия. Не дал воевода хороших судов тобольским служилым, только «худые». Однако и в том беды не случилось. Инициативные члены экспедиции отремонтировали суда, в том числе брошенные, ничьи, и смогли благополучно
добраться до Туруханского зимовья. Тут к ним присоединилась еще группа остяков кодского князя и несколько служилых, среди которых был сын боярский А. Добрынский, также из числа экс-интервентов, смывавших вину перед Россией сибирской службой.
С Нижней Тунгуски Навацкий, опросив тунгусов, послал на Лену отряд в 30 человек во главе с Добрынским и березовским казаком М. Васильевым. Отряд пришел на приток Нижней Тунгуски Чону, с ее верховья на Вилюй и далее на Лену. Припасов было мало, шли служилые зимой, «на себе таскали нарты и на тех службах нужу и стужу и голод терпели». На Вилюе и Лене они собрали ясак с тунгусов - санягирей и нанагирей. На Лене встретили «конную якутскую орду» (тюрки-якуты не столь уж давно пришли с юга в таежную Сибирь). Не испугавшись, объясачили ее, поставили тут острожек. Выше по Лене наложили ясак на шамагирских тунгусов, добрались до Алдана. Не все в общении с местными шло гладко. Так, в ноябре 1630 г. острожек был атакован конными якутами из опомнившейся орды - сразу несколько князьков собрали свои улусы. Русские
просидели в осаде полгода, прежде чем нанесли поражение осаждавшим.
С Лены Добрынский и Васильев вернулись, потеряв половину отряда, с 15 людьми. В Туруханском зимовье их ждал с интересом мангазейский воевода А. Палицин, который принял собранный ясак и «доездную грамоту», то есть отчет о походе. Эрудированный воевода (а были такие и в самых отдаленных краях Руси) пришел к убеждению, что найден «проход великого Александра», по которому тот ходил в Индию. Так же внимательно отнесся к рассказу участников похода и воевода в Тобольске, куда они прибыли в июне 1632 г. Шестерых из них, вместе с Васильевым, воевода снарядил в Москву. Там служилые изложили свои соображения по поводу следующей экспедиции в ленские земли и получили царские награды.
По распоряжению из Москвы тобольский воевода вскоре отправил на Лену новый отряд из 38 служилых - через Мангазею. На этот раз снаряжения и припасов хватало с избытком, хлебного и денежного жалованья получено на три года вперед, также 40 панцирей «для бою с иноземцы, которые будут государю непослушны», и много товаров для подарков и на мену. Новую экспедицию возглавил сын боярский В. Шахов из Торопца, человек со сложной биографией, отсидевший за «татебное дело» в тюрьме, а затем просивший отправить его на службу в Сибирь.
Тобольская экспедиция только двинулась в путь, а на Мангазее среди промысловиков уже начался ленский бум.
В1633-1634 гг. И. Коткин с товарищами-добытчиками зимовал на реке Амге. В1635 г. упоминается о 30 промысловиках на Вилюе. А в 1635-1636 гг. «ленский промысел» принес в Мангазею круглым счетом 12 тыс. соболиных шкурок, сданных государству в счет десятинной пошлины.
В следующем сезоне на Лене и Вилюе было добыто «мягкой рухляди» на 1819 руб.
В 1633 г. отряд во главе с черкашениным (малорусом) С. Корытовым дошел до Алдана, поднялся вверх по нему и Амге, где объясачил несколько якутских князьков. В 1637 г. глава нового ясачного отряда С. Степанов получил от мангазейского воеводы Б. Пушкина «наказную память», фактически анкету, которую надо было заполнить, изучив быт ленского населения.
А отряд Шахова прибыл в Мангазею через Обскую губу в сентябре 1633 г. Перезимовав в самом северном городе Руси, он добрался к 30 июня следующего года до Батенева зимовья на Нижней Тунгуске. В течение зимы 1634-1635 гг. отряд переволок запасы и судовые снасти на Чурку, где построил весной два коча. Далее служилые шли по Чурке и Вилюю, рассылая по округе ясачные партии, а новую зиму провели в зимовье у Красного Яра, неподалеку от Лены.
В 1636 г., пока Шахов был в устье Вилюя, тунгусы сожгли это зимовье. Оно было восстановлено, но через год его постигла та же участь, притом погибло несколько казаков. Уцелевшие служилые перешли в Нижне-Вилюйское зимовье. Тем не менее к декабрю 1639 г. Шахов подчинил и объясачил якутские и тунгусские роды как в Вилюйском крае, так и в соседних приленских местах, составив попутно их подробную роспись. Экспедиция, планировавшаяся на два года, растянулась на шесть лет, хлебные припасы давно кончились, так же как и амуниция. К 1639 г. из 38 героев-первопроходцев остались в живых 15 человек.
Теперь о южном пути на Лену, который шел от Енисейска вверх по быстрой порожистой Ангаре (тогда именовавшейся Верхней Тунгуской) и ее притоку Илиму. В 1627 г. енисейские служилые, объясачив илимских тунгусов, оказались на устье реки Идирмы, впадавшей в Илим, - здесь начинался волок, ведущий на Лену. Высадившись около устья другого притока Илима - Туры, можно было волок сократить. А был он особо тяжел, потому что шел «через камень», гористую местность. Вообще волок - это чисто российский вид транспортной коммуникации, связанный с географическими особенностями страны. С одной стороны, речек много, хороших и разных, но с другой - они не образуют необходимых магистральных путей с запада на восток. Использование речных вод русскими первопроходцами отдаленно напоминало то, как западный мореплаватель употреблял морские течения и океанские ветры. Моряку, правда, не приходилось проделывать адский труд по переволакиванию судов и грузов, и в свободное от вахты время он мог спокойно тянуть ром и покуривать трубочку.
Иногда русскими переносились не суда, а только снасти от них, а на новой воде строились новые плавсредства. Не только волок был многодневным мучением. Изнуряющим трудом было идти на
веслах или тянуть на бечеве судно вверх по течению. Так же как и двигаться на лыжах по 20-30 верст в день, таща за собой нарты. Приходилось ночевать в снежных норах. Ощущать, как в измученное дорогой тело впивается голод, который не преодолеть несколькими горстями толокна.
Цена любой ошибки в сибирских дебрях была велика. Первопроходцы знали, что если ошибутся - зайдут в непроходимую чащу, в болото, под вражеские стрелы - никто им не поможет.
Что вело и что поддерживало русских в их походах - бог знает. Наверное, вера. Вероятно - особое пространственное чутье… По Ленскому волоку служилые попадали на речку Муку, далее плыли по Купе, Куте и по ней проходили на верхнюю Лену. Зимой волок был длиннее, хотя и легче - шли «нартяным ходом» прямо к месту впадения Муки в Купу и там ждали вешней воды.
Очевидно, енисейские служилые пробрались на Лену южным путем в конце 1620-х гг., едва ли уступив пальму первенства мангазейцам. Среди енисейцев в это время сформировалась очень активная (применим и модное словцо «пассионарная») группа людей, которая сыграла огромную роль в исследовании и освоении всей Восточной Сибири и Дальнего Востока. В 1628 г. казачий десятник Василий Бугор, собрав ясак с тунгусов в устье Идирмы, прошел по Куте до Лены, по ней спустился до устья реки Чаи и к лету 1630 г. вернулся в Енисейск. Двух служилых он оставил в устье Куты, четырех служилых вместе с несколькими промысловиками - в устье Киренги.
В 1629-1630 гг. енисейский воевода Семен Шаховской - Рюрикович, литератор и богослов (тогда родовитые уже привыкли к дальним службам), составил роспись «рекам и новым землицам», с которых собирается ясак в Енисейский острог. Роспись показывала местоположение тунгусских племен и «братов» (бурятов), указывала маршруты перехода с Енисея на Лену. В 1630 г. у Ленского волока был заложен Илимский острог, группа промысловиков ходила с Илима на Лену, а князь Шаховской отправил в поход атамана Ивана Галкина. Этому казаку удалось сыграть исключительно важную роль в освоении Восточной Сибири.
Зимовье на устье Идирмы Галкин превратил в городок со стенами и башней. Потом отправил десятника Е. Ермолина через волок с Илима на Купу. Отряд Ермолина, пройдя по Купе, нашел около ее устья двух человек, оставленных Бугром. Людей же, оставленных в устье Киренги, обнаружить уже не смог - местные тунгусы рассказали, что русские ушли на Лену, в «Якольскую землю» (Якутию), - и вернулся в Усть-Идирмское зимовье. Получив ермолинскую информацию, князь Шаховской в январе 1631 г. Отправил Галкину наказную память с приказом идти на Лену и ставить там острог, а оттуда рассылать вверх и вниз по реке служилых людей. Галкин весной 1631 г., перейдя с Идирмы на Лену, поставил большое зимовье в устье Куты и поплыл вниз по Лене. Здесь атаман разбил пять якутских князьков (тойонов) и взял с них ясак, потом прошел вверх по Алдану, выдержав немало стычек с местными улусами. На обратном пути Галкина опять встретили с оружием в руках князьки, ранее согласившиеся платить ясак. Среди оных выделялся свирепым видом Тыгын, владетель кангаласцев, запечатленный в якутском фольклоре как могучий царь.
Впрочем, этот «могучий царь» отличился больше не как борец с русскими, а как разоритель других родов - борогонцев, батурусцев, бетюнцев. Галкин рассеял силы князьков, а затем отправился вверх по Лене, объясачивая тунгусов. В ходе своих походов он собрал важную информацию о бассейне Лены, ее притоках справа - Витиме, Олекме, Алдане, Киренге, и слева - Ичере, Пеледуе, Вилюе.
В 1631 г. енисейский воевода Ж. Кондырев отправил на Лену казачьего сотника Петра Бекетова. Прибыл тот летом, осенью ходил вверх по Лене, подчиняя бурят, а в мае следующего года покорил улусы бетунских якутских князьков. Часть бекетовского отряда отправилась в жиганскую и долганскую земли, а сам он летом и осенью приводил к покорности батулинского и мегинского князьков. 8 конце сентября следующего года Бекетов поставил острог на правом берегу Лены, на месте, называемом Чуковым полем. Зимой покорил дубусунских якутов, живших на левом берегу Алдана, оказавших, наверное, самое сильное сопротивление казакам. После поражения дубусунцев присягнули князьки кангаласские, сыновья Тыгына, а также намские, баксинские, нюрюптейские. С этой присягой мало что изменилось; якуты были неспокойны, убивали
промысловиков и служилых. Галкин, сменивший Бекетова осенью 1633 г., укротил баксинского тойона Тусергу и мегинских князьков, в чьих владениях часто происходили нападения на русских.
Раб, принадлежавший намскому князьку Мымаке, сообщил Галкину, что его хозяин задумал нападение на острог. 4 января 1634 г. атаман пытался предотвратить эту вылазку превентивным ударом по самому Мымаке. Но предприятие потерпело неудачу: русские потеряли всех коней, а сам Галкин был ранен.
9 января якуты числом около 600, в основном конные, пытались захватить Ленский острог, где сидели 50 русских, но были отбиты. Впрочем, осада продолжилась до марта. Наконец якутские князьки осознали размер потерь и отошли. Галкин за время осады получил еще несколько тяжелых ран, в том числе в живот и в голову. После снятия осады неутомимый атаман, невзирая на свои бесчисленные ранения, двинулся немедленно на немирных князьков. Подчинил бордонского и бетунского, обратился на кангаласцев, но догнать их не смог, конное племя успело уйти за Лену. Вскоре на борогонского тойона Логуя, перешедшего на сторону русских, напали
кангаласские князьки и изрядно погромили, убив его жен и детей и отогнав лошадей и скот. Произошло это неподалеку от Ленского острога, так что Иван Галкин немедленно отправил в погоню за налетчиками своего брата Никифора. Служилые, настигнув кангаласцев, отбили у них скот, но тут подоспели силы других князьков, более полутысячи воинов. Якуты опять подошли к Ленскому острогу, где укрылись казаки, но догадались, что не возьмут его и разошлись по улусам.
Галкин, собрав все силы, человек 30-40, пошел покорять беспокойных кангаласцев. Уже пришли холода, и служилым пришлось штурмовать кангаласские острожки, обнесенные двойными стенами и обсыпанные обледеневшим снегом. Однако настоящей войны не получилось. Потеряв первый острожек, кангаласские тойоны сдали все остальные, выплатили ясык и «вины свои принесли». После этого якутская знать в основном подчинилась российской администрации Ленского края.
Советские историки, мысля весьма парадоксальным образом, с одной стороны, одобряли вхождение Восточной Сибири в состав России, упоминая о прогрессивности этого процесса для общественного развития края, но в то же время осуждали и сговор раннефеодальной родоплеменной туземной верхушки с «царизмом», и эксплуатацию сибирских народов русской администрацией. Желание укусить «царизм» понятно, да только без этого «сговора» и без этой «эксплуатации» вхождения можно было ждать еще долго.
Либеральные историки и их партнеры из числа этнократических элит тоже раздувают образ «агрессивного царизма» и будут еще больше поддавать ветра. Но, прямо скажем, ни одна зона присваивающей экономики не дожила до наших дней в буколической простоте. Все они были так или иначе открыты. В случае когда их открывал столь любимый либералами западный капитал, последствия для туземцев были часто фатальными.
Приход русских в бассейн Лены не представлял собой идиллическую картинку, потому что лишь в дамском романе встреча разных народов с разными культурами и языками может быть описана как любовь с первого взгляда. Присоединение якутских улусов к России было достаточно жестким процессом, как и вообще любая смена власти. Но фаза серьезных столкновений оказалась очень кратковременной, ведь русские не ломали жизнь туземцев через колено, не гнали их, не высасывали из них соки, не презирали их. И восточносибирские племена быстро привыкли к российской власти и к русскому населению, между ними начался интенсивный культурный обмен.
Якуты, переходя к земледелию и оседлости, перенимали у русских хозяйственные методы, жилища и одежду, быстро росли в числе, расселялись по Восточной Сибири. От того, что кто-то поразбойничал на большой дороге или подстрелил конкурента в лесу, суть дела не меняется. Напротив, при русской власти постоянная и кровопролитная борьба за охотничьи и прочие угодья (характерная для присваивающей экономики) сходит на нет.
Российское государство нигде и никогда не ставило целью искоренение, прямое или косвенное, каких-то народностей - в отличие от англосаксонского мира, где правительства всегда действовали в интересах капитала. Там вопрос прибыли определял дальнейшую судьбу туземцев. Если они мешали накоплению капитала в данном регионе, то участь их была плачевна. Если их земля была нужна капиталу, то туземцев ожидало истребление или депортация. Не присоедини Россия Восточную Сибирь, то это сделала бы какая-нибудь западная держава, пусть и значительно позже. Последствия для сибирских племен могли быть такими же печальными, как для американских индейцев. В целом можно сказать, что присоединение Восточной Сибири к России лишь на 1 % состояло из завоевания. Земля эта была настолько редконаселенной, огромной и суровой, что борьба с внешней средой, преодоление трудностей, создаваемых природой, были многократно более тяжелой задачей, чем умиротворение десятка туземных вождей и нескольких сотен таежных воинов.
Но вернемся к русским первопроходцам 1630-х гг. Бои и стычки не помешали Ивану Галкину обследовать Ленский край - дюжина енисейских казаков была послана им вверх по Вилюю на речку Туну. Там им пришлось побить тунгусского князька Торнуля и поставить зимой 1634-1635 гг. острожек. По десятку казаков было послано на Алдан, к катулинскому князьку Даване, и к устью реки Кампуны ставить острог. Действовавший самостоятельно сын боярский И. Козьмин в том же 1634 г. Поставил зимовье на Лене, близ устья Олекмы, и объясачил местных тунгусов.
В 1635 г. Бекетов срубил острог недалеко от устья Олекмы - Олекминский, откуда стал ясачить олекминских и витимских тунгусов. Якутов в этом районе еще не было. Летом 1634 г. Галкин перенес Ленский острог, сильно пострадавший от наводнения, на новое место.
В 1639-1640 гг. на Алдане бунтовали якутские и тунгусские охотники, недовольные появлением русских промысловиков в их угодьях. Было вырезано Бутыльское зимовье. В устье Май убили 12 русских, на Вилюе - 7. Однако с бунтовщиками справились быстро - якутские тойоны уже были на стороне новой власти.
А тут еще не поладили в бассейне Лены служилые, посланные из Енисейска, и те, что прибыли из Мангазеи. Чаще конфликт протекал в форме битья «ослопьем и обухами», но порой и с перестрелками. Разногласия носили сугубо материальный характер: кому собирать ясак. Енисейцы в итоге одержали вверх. Недовольные же мангазейцы стали нацеливаться далее на восток. В1633 г. мангазейские служилые, перезимовавшие в Жиганах, подали прошение енисейскому приказному человеку А. Иванову, чтоб идти им «в новое место, морем, на Янгу реку».
Получив разрешение, отряд во главе с Иваном Ребровым и Ильей Перфильевым спустился вниз по Лене и пошел морем до реки Яны. Поставили здесь острог, добыли мягкую рухлядь. Перфильев повез пушнину в Енисейск, а Ребров отправился морем на «Индигирскую речку». На Индигирке Ребров поставил два острога. Пробыв в Заполярье семь лет, он исследовал землю юкагиров, «ел всякое скверно, и сосновую кору и траву» и в 1641 г. вернулся с собранным ясаком в Якутск.
В 1636 г. енисейский воевода П. Соковнин отрядил десятника Елисея Бузу с исследовательской задачей: «Итить с служилыми людьми на Ламу[416] и которые реки впадут в море… для прииску новых землиц». Путь Бузы оказался довольно извилист. С шестью служилыми и 40 промысловиками он прошел из Олекминского острога к Лене, по ней вышел в океан, морским путем достиг реки Оленек, поднялся по ней до устья Пирииты, где перезимовал, а весной 1637 г. по суше снова прошел на Лену, к устью реки Молоды.
Построив здесь суда, Буза опять вышел в океан и направился на восток, к устью Яны. И «шли в море в кочах две недели, и на море их разбило». От места кораблекрушения Буза и его товарищи, 45 отчаянных первопроходцев, таща нарты, перешли через высоты Верхоянского хребта в верховья Яны, где им пришлось биться с местным князьком Тузукой и даже сидеть шесть недель в осаде. Однако покорился и буйный Тузука. Буза, спустившись вниз по Яне, два года собирал
ясак с юкагиров и двинулся обратно в 1641 г. В 1635-1636 гг. служилый Селиван Харитонов по заданию Галкина прошел с Лены через Верхоянский хребет на Яну, где поставил зимовье.
Еще одно зимовье в верховье Яны (превратившееся затем в город Верхоянск) основал енисейский служилый человек Посник Иванов. Проведя зиму 1638-1639 гг. на Яне, Посник перешел на верховья Индигирки - очевидно, там он был первым - и по ней спустился до Юкагирской земли. В зимовье на нижней Индигирке (Зашиверское) Посник с товарищами отбил нападение юкагиров. Осенью в свежепостроенных кочах он отправился вверх по Индигирке, взяв с собой юкагирских аманатов, и успел до зимы вернуться в Якутск.
Дмитрий Михайлов по прозвищу Ерило (еще один замечательный первопроходец), прибыв на смену П. Иванову, пошел с Индигирки на восток морем и достиг устья реки Алазеи. Вообще, внешне сухая хроника русских исследований Восточной Сибири при небольшом подключении воображения превращается в захватывающий приключенческий роман. Удивительно, что российские литераторы проявляли слабый интерес к этой теме, им приятнее посочинять о каком-нибудь тиране злодеевиче, угнетающем трепетных интеллигентов.
Многое, что нынче известно о наших пионерах, было выкопано из сибирских архивов педантичным (как оно и должно быть) немцем Г. Миллером. Накануне дуэли Пушкин работал над статьей о русских первопроходцах для журнала «Современник». Возможно, что ее черновик пропал вместе с другими пушкинскими рукописями, которые вынес из дома на Мойке Жуковский - кстати, не только сочинитель, но и масон, связанный с графом Г. Строгановым и другими организаторами заговора против великого русского поэта…
Перейдем к Михаилу Васильевичу Стадухину. Первый раз в документах он упоминается в 1633 г. Тогда десятник Стадухин совершает поход на Вилюй «для прииску неясачных тунгусов». В 1641 г. он просит у якутского воеводы Головина отпустить его на реке Оймякон, относящуюся к бассейну верхней Индигирки. В его маленьком отряде, состоявшем из 14 человек, находился и служилый казак Семен Дежнев. Семен Иванович был родом из устюжских крестьян, пришел в 1638 г. на Лену в числе енисейских служилых людей П. Бекетова. Женился на туземной женщине Абакай, очевидно якутке. (Собственно, других вариантов на начальном этапе освоения Сибири у русских мужчин не было.) В 1639 г. ходил на Вилюй усмирять тунгусского князька Сахея, годом позже - с Дмитрием Ерило на Яну. На обратном пути в Якутск был ранен двумя стрелами в ногу. Дальнейший поход со Стадухиным добавил Дежневу колотых ран.
Еще по пути на Оймякон отряд Стадухина подвергся нападению воинов племени ламутов числом около 500. Дежнев был снова ранен, в руку и ногу, но хворать не стал («гвозди бы делать из этих людей»). Отбились тогда лишь благодаря помощи ясачных якутов, которые, по словам Семена Ивановича, «за нас стояли и по них (ламутам) из луков стреляли». На самом Оймяконе оказалось практически безлюдно. Тунгусы (кстати, родственники воинственных маньчжуров) выжили отсюда якутов, однако и сами покинули негостеприимные края - как-никак полюс холода. Но здесь Стадухин узнал от тунгусского аманата о больших реках в северо-восточной стороне. У казачьего десятника был огонь в душе и неиссякаемый запас выносливости. Стадухин набрал отряд из промысловиков, снарядив его в значительной степени из своих средств, и пошел за своей звездой. Достигнув верховья Индигирки, он спустился на коче до ее устья, затем отправился морским путем на восток и «дошел на Колыму реку», на которой поставил зимовье с нагородней. Это был 1643 г. Зимовье вскоре превратилось в Нижне-Колымский острог (в 29 км от современного Нижне-Колымска).
Тщательный Бахрушин указывает, что на Колыме до Стадухина побывал С. Харитонов, безусловно, замечательный первопроходец, который проплыл туда в 1640 г. морем из устья Яны. Но по-настоящему освоился на этой земле именно Михаил Васильевич. Объединившись с прибывшим на Колыму отрядом Дмитрия Ерило, Стадухин покорял алазейских и других юкагиров.
У туземцев Стадухин выведал, что есть большая река в трех днях пути к востоку от Колымы, именуемая Погыч, - речь шла о Покачи (Пахачи), впадающей в Берингово море. Туземцы рассказали также об огромном острове в Ледовитом океане, под которым, скорее всего, имелась в виду Аляска. Оставив начальником в Колымском зимовье Дежнева, Стадухин отправился в
Якутск рисовать перспективы освоения Дальнего Востока тамошнему воеводе. А «начальник Колымы» с 13 служилыми выдержал в острожке нападение 500 юкагир. Племя уже ворвалось в острожек, Дежнев был в очередной раз ранен, на этот раз в голову, однако в тесном рукопашном бою удалось сразить вражеского предводителя и выбить налетчиков из острога. Вскоре на Колыму вернулся Дмитрий Ерило вместе с таможенным целовальником П. Новоселовым и наказной памятью от якутского воеводы «новые реки приискивать». Сведения Стадухина произвели
впечатление на воеводу Пушкина.
Продолжние здесь: http://anisiya-12.livejournal.com/427203.html
Мы живем в самой большой стране мира. Но история того, как русские покоряли пространства - забытая и молчащая. О людях, создававших Россию, не снимают фильмы, подвиги наших первопроходцев преданы забвению. Зато в общественное сознание внедрено немало примитивных клише насчет «агрессивной колониальной политики царизма».
В начале XVII в. был исследован путь из Тобольска по Иртышу, далее по Оби и на ее приток, реки Кеть, с нее, через волок, на Енисей. Перед русскими открывалась Восточная Сибирь. Если в продвижении в Западную Сибирь главными мотивами были оборонные, то теперь на первое место выходили мотивы экономические. Как государство, так и предприимчивых людей, которых хватало не только среди промысловиков, но и среди служилых, влекли пушные богатства.
Объясачивание местных племен относилось к обязательному этапу освоения. Экспедиции должны были окупаться, а выплата ясака «белому царя», а не каким-то другим властителям, означала признание российской власти. Уже тогда правительство надеялось найти на востоке месторождения полезных ископаемых, которых было так мало в центре страны. В царствование Михаила Федоровича русские совершили невиданный в истории территориальный рывок. За кратчайший срок они исследовали и создали постоянные поселения в бассейнах Енисея, Лены, Яны, Индигирки и Колымы, на Анадыри, Охотском море и Амуре. Природно-климатические особенности определили крайне разряженное, очаговое расселение русских на этих просторах, однако их численность вскоре превысила численность местных племен, живших преимущественно присваивающим хозяйством, кое-где дополнявшимся кочевым скотоводством.
Уже в 1600 г. отряд князя Шаховского достиг таймырского озера Пясины - видимо, это было первое появление русских в Восточной Сибири. До 1620 г. Отмечены неоднократные посещения русскими промысловиками и служилыми людьми полуострова Таймыр. В 1620-х гг. русская колонизация продвигалась по Енисею и его притокам - в 1628 г. основан Красноярск. На Лену русские проникли сначала северным путем, идущим из Мангазеи. Мангазейскими воеводами Д. Погожим и И. Тонеевым был составлен план похода на Лену («Лин, большую реку»). Но первыми, очевидно, добрались до Лены промысловики. Толчком к этому послужило уменьшение количества добыдобываемого соболя и бобра в районе Туруханского зимовья. Промысловики двинулись «по тунгуске реке далече». Некто Пенда прошел по Чечую до Лены, а по ней - до места, где позднее
возникнет Якутск, далее проплыл до реки Куленги, с нее переволокся на Ангару и через Енисейск вернулся в Туруханское зимовье.
В 1628-1630 гг. неоднократно упоминаются промысловики и казаки, которые с Нижней Тунгуски переходили на «славную в свете и великую» реку Лену. Там они промышляли «по обе стороны по речкам». С Нижней Тунгуски на Лену было проложено две дороги. Первая - по притоку Нижней Тунгуски реке Титее, с ее верховья волоком (весной 2 дня, летом 5 дней) до реки Чурки, притока Вилюя, а с него на Лену. Вторая - с верховья Нижней Тунгуски на реку Непу, до устья Чечуя, и далее по Тунгусскому волоку. На Нижней Тунгуске русские промысловые партии числом, как правило, от 2 до 5 человек встречались со звероловами-тунгусами. Те ходили по тайге родовыми
группами по 60 - 100 человек, промышляя все того же соболя, и, заметив русских промысловиков, могли просто перестрелять их. В 1627 г. группа промысловиков, Г. Жаворонков со товарищи, подали мангазейским воеводам челобитную на имя царя Михаила Федоровича. Бумага прошла обычным путем в Москву, где отнеслись к ней с большим вниманием. (У либеральной интеллигенции принято высмеивать даже само слово «челобитная» и выставлять ее
признаком врожденного холуйства русских. На самом деле челобитная, то есть петиция, была инструментом прямого общения народа с верховной властью. Чиновники на местах обязаны были передавать мнение даже самых малых и отдаленных людей в Москву, и там дело решалось, как правило, быстро и по справедливости.)
В Казанском приказе, ведавшем Сибирью, были опрошены и другие приехавшие из Мангазеи промысловики, «которые сысканы на Москве». Те подтвердили информацию Жаворонкова и даже представили проект экспедиции на Нижнюю Тунгуску. Из Москвы отдали распоряжение в Тобольск о снаряжении отряда на Лену. Тобольские воеводы должны были сами определиться, какой путь лучше: через Енисейск или через Обскую губу и Мангазею. Порасспрашивав землепроходцев, тобольские воеводы выбрали мангазейский путь. Летом 1627 г. из Тобольска вышли на судах 50 служилых русских людей и 30 людей кодского князя Михаила Алачева. Однако экспедиция потерпела кораблекрушение в Обской губе. Хотя все участники остались живы, припасы были потеряны. В следующем году меньший по численности отряд тобольских служилых во главе с сыном боярским С. Навацким двинулся на Нижнюю Тунгуску уже через Енисейск.
Навацкий, кстати, был поляком или литвином из разбойного воинства пана Лисовского, отметившегося страшными бесчинствами в Смуту. Теперь бывший интервент смывал вину беззаветной службой московскому государю. В августе 1628 г. отряд Навацкого прибыл в Енисейск, однако местный воевода Аргамаков гостей не приветил - вероятно, лицо бывшего интервента не внушало особого доверия. Не дал воевода хороших судов тобольским служилым, только «худые». Однако и в том беды не случилось. Инициативные члены экспедиции отремонтировали суда, в том числе брошенные, ничьи, и смогли благополучно
добраться до Туруханского зимовья. Тут к ним присоединилась еще группа остяков кодского князя и несколько служилых, среди которых был сын боярский А. Добрынский, также из числа экс-интервентов, смывавших вину перед Россией сибирской службой.
С Нижней Тунгуски Навацкий, опросив тунгусов, послал на Лену отряд в 30 человек во главе с Добрынским и березовским казаком М. Васильевым. Отряд пришел на приток Нижней Тунгуски Чону, с ее верховья на Вилюй и далее на Лену. Припасов было мало, шли служилые зимой, «на себе таскали нарты и на тех службах нужу и стужу и голод терпели». На Вилюе и Лене они собрали ясак с тунгусов - санягирей и нанагирей. На Лене встретили «конную якутскую орду» (тюрки-якуты не столь уж давно пришли с юга в таежную Сибирь). Не испугавшись, объясачили ее, поставили тут острожек. Выше по Лене наложили ясак на шамагирских тунгусов, добрались до Алдана. Не все в общении с местными шло гладко. Так, в ноябре 1630 г. острожек был атакован конными якутами из опомнившейся орды - сразу несколько князьков собрали свои улусы. Русские
просидели в осаде полгода, прежде чем нанесли поражение осаждавшим.
С Лены Добрынский и Васильев вернулись, потеряв половину отряда, с 15 людьми. В Туруханском зимовье их ждал с интересом мангазейский воевода А. Палицин, который принял собранный ясак и «доездную грамоту», то есть отчет о походе. Эрудированный воевода (а были такие и в самых отдаленных краях Руси) пришел к убеждению, что найден «проход великого Александра», по которому тот ходил в Индию. Так же внимательно отнесся к рассказу участников похода и воевода в Тобольске, куда они прибыли в июне 1632 г. Шестерых из них, вместе с Васильевым, воевода снарядил в Москву. Там служилые изложили свои соображения по поводу следующей экспедиции в ленские земли и получили царские награды.
По распоряжению из Москвы тобольский воевода вскоре отправил на Лену новый отряд из 38 служилых - через Мангазею. На этот раз снаряжения и припасов хватало с избытком, хлебного и денежного жалованья получено на три года вперед, также 40 панцирей «для бою с иноземцы, которые будут государю непослушны», и много товаров для подарков и на мену. Новую экспедицию возглавил сын боярский В. Шахов из Торопца, человек со сложной биографией, отсидевший за «татебное дело» в тюрьме, а затем просивший отправить его на службу в Сибирь.
Тобольская экспедиция только двинулась в путь, а на Мангазее среди промысловиков уже начался ленский бум.
В1633-1634 гг. И. Коткин с товарищами-добытчиками зимовал на реке Амге. В1635 г. упоминается о 30 промысловиках на Вилюе. А в 1635-1636 гг. «ленский промысел» принес в Мангазею круглым счетом 12 тыс. соболиных шкурок, сданных государству в счет десятинной пошлины.
В следующем сезоне на Лене и Вилюе было добыто «мягкой рухляди» на 1819 руб.
В 1633 г. отряд во главе с черкашениным (малорусом) С. Корытовым дошел до Алдана, поднялся вверх по нему и Амге, где объясачил несколько якутских князьков. В 1637 г. глава нового ясачного отряда С. Степанов получил от мангазейского воеводы Б. Пушкина «наказную память», фактически анкету, которую надо было заполнить, изучив быт ленского населения.
А отряд Шахова прибыл в Мангазею через Обскую губу в сентябре 1633 г. Перезимовав в самом северном городе Руси, он добрался к 30 июня следующего года до Батенева зимовья на Нижней Тунгуске. В течение зимы 1634-1635 гг. отряд переволок запасы и судовые снасти на Чурку, где построил весной два коча. Далее служилые шли по Чурке и Вилюю, рассылая по округе ясачные партии, а новую зиму провели в зимовье у Красного Яра, неподалеку от Лены.
В 1636 г., пока Шахов был в устье Вилюя, тунгусы сожгли это зимовье. Оно было восстановлено, но через год его постигла та же участь, притом погибло несколько казаков. Уцелевшие служилые перешли в Нижне-Вилюйское зимовье. Тем не менее к декабрю 1639 г. Шахов подчинил и объясачил якутские и тунгусские роды как в Вилюйском крае, так и в соседних приленских местах, составив попутно их подробную роспись. Экспедиция, планировавшаяся на два года, растянулась на шесть лет, хлебные припасы давно кончились, так же как и амуниция. К 1639 г. из 38 героев-первопроходцев остались в живых 15 человек.
Теперь о южном пути на Лену, который шел от Енисейска вверх по быстрой порожистой Ангаре (тогда именовавшейся Верхней Тунгуской) и ее притоку Илиму. В 1627 г. енисейские служилые, объясачив илимских тунгусов, оказались на устье реки Идирмы, впадавшей в Илим, - здесь начинался волок, ведущий на Лену. Высадившись около устья другого притока Илима - Туры, можно было волок сократить. А был он особо тяжел, потому что шел «через камень», гористую местность. Вообще волок - это чисто российский вид транспортной коммуникации, связанный с географическими особенностями страны. С одной стороны, речек много, хороших и разных, но с другой - они не образуют необходимых магистральных путей с запада на восток. Использование речных вод русскими первопроходцами отдаленно напоминало то, как западный мореплаватель употреблял морские течения и океанские ветры. Моряку, правда, не приходилось проделывать адский труд по переволакиванию судов и грузов, и в свободное от вахты время он мог спокойно тянуть ром и покуривать трубочку.
Иногда русскими переносились не суда, а только снасти от них, а на новой воде строились новые плавсредства. Не только волок был многодневным мучением. Изнуряющим трудом было идти на
веслах или тянуть на бечеве судно вверх по течению. Так же как и двигаться на лыжах по 20-30 верст в день, таща за собой нарты. Приходилось ночевать в снежных норах. Ощущать, как в измученное дорогой тело впивается голод, который не преодолеть несколькими горстями толокна.
Цена любой ошибки в сибирских дебрях была велика. Первопроходцы знали, что если ошибутся - зайдут в непроходимую чащу, в болото, под вражеские стрелы - никто им не поможет.
Что вело и что поддерживало русских в их походах - бог знает. Наверное, вера. Вероятно - особое пространственное чутье… По Ленскому волоку служилые попадали на речку Муку, далее плыли по Купе, Куте и по ней проходили на верхнюю Лену. Зимой волок был длиннее, хотя и легче - шли «нартяным ходом» прямо к месту впадения Муки в Купу и там ждали вешней воды.
Очевидно, енисейские служилые пробрались на Лену южным путем в конце 1620-х гг., едва ли уступив пальму первенства мангазейцам. Среди енисейцев в это время сформировалась очень активная (применим и модное словцо «пассионарная») группа людей, которая сыграла огромную роль в исследовании и освоении всей Восточной Сибири и Дальнего Востока. В 1628 г. казачий десятник Василий Бугор, собрав ясак с тунгусов в устье Идирмы, прошел по Куте до Лены, по ней спустился до устья реки Чаи и к лету 1630 г. вернулся в Енисейск. Двух служилых он оставил в устье Куты, четырех служилых вместе с несколькими промысловиками - в устье Киренги.
В 1629-1630 гг. енисейский воевода Семен Шаховской - Рюрикович, литератор и богослов (тогда родовитые уже привыкли к дальним службам), составил роспись «рекам и новым землицам», с которых собирается ясак в Енисейский острог. Роспись показывала местоположение тунгусских племен и «братов» (бурятов), указывала маршруты перехода с Енисея на Лену. В 1630 г. у Ленского волока был заложен Илимский острог, группа промысловиков ходила с Илима на Лену, а князь Шаховской отправил в поход атамана Ивана Галкина. Этому казаку удалось сыграть исключительно важную роль в освоении Восточной Сибири.
Зимовье на устье Идирмы Галкин превратил в городок со стенами и башней. Потом отправил десятника Е. Ермолина через волок с Илима на Купу. Отряд Ермолина, пройдя по Купе, нашел около ее устья двух человек, оставленных Бугром. Людей же, оставленных в устье Киренги, обнаружить уже не смог - местные тунгусы рассказали, что русские ушли на Лену, в «Якольскую землю» (Якутию), - и вернулся в Усть-Идирмское зимовье. Получив ермолинскую информацию, князь Шаховской в январе 1631 г. Отправил Галкину наказную память с приказом идти на Лену и ставить там острог, а оттуда рассылать вверх и вниз по реке служилых людей. Галкин весной 1631 г., перейдя с Идирмы на Лену, поставил большое зимовье в устье Куты и поплыл вниз по Лене. Здесь атаман разбил пять якутских князьков (тойонов) и взял с них ясак, потом прошел вверх по Алдану, выдержав немало стычек с местными улусами. На обратном пути Галкина опять встретили с оружием в руках князьки, ранее согласившиеся платить ясак. Среди оных выделялся свирепым видом Тыгын, владетель кангаласцев, запечатленный в якутском фольклоре как могучий царь.
Впрочем, этот «могучий царь» отличился больше не как борец с русскими, а как разоритель других родов - борогонцев, батурусцев, бетюнцев. Галкин рассеял силы князьков, а затем отправился вверх по Лене, объясачивая тунгусов. В ходе своих походов он собрал важную информацию о бассейне Лены, ее притоках справа - Витиме, Олекме, Алдане, Киренге, и слева - Ичере, Пеледуе, Вилюе.
В 1631 г. енисейский воевода Ж. Кондырев отправил на Лену казачьего сотника Петра Бекетова. Прибыл тот летом, осенью ходил вверх по Лене, подчиняя бурят, а в мае следующего года покорил улусы бетунских якутских князьков. Часть бекетовского отряда отправилась в жиганскую и долганскую земли, а сам он летом и осенью приводил к покорности батулинского и мегинского князьков. 8 конце сентября следующего года Бекетов поставил острог на правом берегу Лены, на месте, называемом Чуковым полем. Зимой покорил дубусунских якутов, живших на левом берегу Алдана, оказавших, наверное, самое сильное сопротивление казакам. После поражения дубусунцев присягнули князьки кангаласские, сыновья Тыгына, а также намские, баксинские, нюрюптейские. С этой присягой мало что изменилось; якуты были неспокойны, убивали
промысловиков и служилых. Галкин, сменивший Бекетова осенью 1633 г., укротил баксинского тойона Тусергу и мегинских князьков, в чьих владениях часто происходили нападения на русских.
Раб, принадлежавший намскому князьку Мымаке, сообщил Галкину, что его хозяин задумал нападение на острог. 4 января 1634 г. атаман пытался предотвратить эту вылазку превентивным ударом по самому Мымаке. Но предприятие потерпело неудачу: русские потеряли всех коней, а сам Галкин был ранен.
9 января якуты числом около 600, в основном конные, пытались захватить Ленский острог, где сидели 50 русских, но были отбиты. Впрочем, осада продолжилась до марта. Наконец якутские князьки осознали размер потерь и отошли. Галкин за время осады получил еще несколько тяжелых ран, в том числе в живот и в голову. После снятия осады неутомимый атаман, невзирая на свои бесчисленные ранения, двинулся немедленно на немирных князьков. Подчинил бордонского и бетунского, обратился на кангаласцев, но догнать их не смог, конное племя успело уйти за Лену. Вскоре на борогонского тойона Логуя, перешедшего на сторону русских, напали
кангаласские князьки и изрядно погромили, убив его жен и детей и отогнав лошадей и скот. Произошло это неподалеку от Ленского острога, так что Иван Галкин немедленно отправил в погоню за налетчиками своего брата Никифора. Служилые, настигнув кангаласцев, отбили у них скот, но тут подоспели силы других князьков, более полутысячи воинов. Якуты опять подошли к Ленскому острогу, где укрылись казаки, но догадались, что не возьмут его и разошлись по улусам.
Галкин, собрав все силы, человек 30-40, пошел покорять беспокойных кангаласцев. Уже пришли холода, и служилым пришлось штурмовать кангаласские острожки, обнесенные двойными стенами и обсыпанные обледеневшим снегом. Однако настоящей войны не получилось. Потеряв первый острожек, кангаласские тойоны сдали все остальные, выплатили ясык и «вины свои принесли». После этого якутская знать в основном подчинилась российской администрации Ленского края.
Советские историки, мысля весьма парадоксальным образом, с одной стороны, одобряли вхождение Восточной Сибири в состав России, упоминая о прогрессивности этого процесса для общественного развития края, но в то же время осуждали и сговор раннефеодальной родоплеменной туземной верхушки с «царизмом», и эксплуатацию сибирских народов русской администрацией. Желание укусить «царизм» понятно, да только без этого «сговора» и без этой «эксплуатации» вхождения можно было ждать еще долго.
Либеральные историки и их партнеры из числа этнократических элит тоже раздувают образ «агрессивного царизма» и будут еще больше поддавать ветра. Но, прямо скажем, ни одна зона присваивающей экономики не дожила до наших дней в буколической простоте. Все они были так или иначе открыты. В случае когда их открывал столь любимый либералами западный капитал, последствия для туземцев были часто фатальными.
Приход русских в бассейн Лены не представлял собой идиллическую картинку, потому что лишь в дамском романе встреча разных народов с разными культурами и языками может быть описана как любовь с первого взгляда. Присоединение якутских улусов к России было достаточно жестким процессом, как и вообще любая смена власти. Но фаза серьезных столкновений оказалась очень кратковременной, ведь русские не ломали жизнь туземцев через колено, не гнали их, не высасывали из них соки, не презирали их. И восточносибирские племена быстро привыкли к российской власти и к русскому населению, между ними начался интенсивный культурный обмен.
Якуты, переходя к земледелию и оседлости, перенимали у русских хозяйственные методы, жилища и одежду, быстро росли в числе, расселялись по Восточной Сибири. От того, что кто-то поразбойничал на большой дороге или подстрелил конкурента в лесу, суть дела не меняется. Напротив, при русской власти постоянная и кровопролитная борьба за охотничьи и прочие угодья (характерная для присваивающей экономики) сходит на нет.
Российское государство нигде и никогда не ставило целью искоренение, прямое или косвенное, каких-то народностей - в отличие от англосаксонского мира, где правительства всегда действовали в интересах капитала. Там вопрос прибыли определял дальнейшую судьбу туземцев. Если они мешали накоплению капитала в данном регионе, то участь их была плачевна. Если их земля была нужна капиталу, то туземцев ожидало истребление или депортация. Не присоедини Россия Восточную Сибирь, то это сделала бы какая-нибудь западная держава, пусть и значительно позже. Последствия для сибирских племен могли быть такими же печальными, как для американских индейцев. В целом можно сказать, что присоединение Восточной Сибири к России лишь на 1 % состояло из завоевания. Земля эта была настолько редконаселенной, огромной и суровой, что борьба с внешней средой, преодоление трудностей, создаваемых природой, были многократно более тяжелой задачей, чем умиротворение десятка туземных вождей и нескольких сотен таежных воинов.
Но вернемся к русским первопроходцам 1630-х гг. Бои и стычки не помешали Ивану Галкину обследовать Ленский край - дюжина енисейских казаков была послана им вверх по Вилюю на речку Туну. Там им пришлось побить тунгусского князька Торнуля и поставить зимой 1634-1635 гг. острожек. По десятку казаков было послано на Алдан, к катулинскому князьку Даване, и к устью реки Кампуны ставить острог. Действовавший самостоятельно сын боярский И. Козьмин в том же 1634 г. Поставил зимовье на Лене, близ устья Олекмы, и объясачил местных тунгусов.
В 1635 г. Бекетов срубил острог недалеко от устья Олекмы - Олекминский, откуда стал ясачить олекминских и витимских тунгусов. Якутов в этом районе еще не было. Летом 1634 г. Галкин перенес Ленский острог, сильно пострадавший от наводнения, на новое место.
В 1639-1640 гг. на Алдане бунтовали якутские и тунгусские охотники, недовольные появлением русских промысловиков в их угодьях. Было вырезано Бутыльское зимовье. В устье Май убили 12 русских, на Вилюе - 7. Однако с бунтовщиками справились быстро - якутские тойоны уже были на стороне новой власти.
А тут еще не поладили в бассейне Лены служилые, посланные из Енисейска, и те, что прибыли из Мангазеи. Чаще конфликт протекал в форме битья «ослопьем и обухами», но порой и с перестрелками. Разногласия носили сугубо материальный характер: кому собирать ясак. Енисейцы в итоге одержали вверх. Недовольные же мангазейцы стали нацеливаться далее на восток. В1633 г. мангазейские служилые, перезимовавшие в Жиганах, подали прошение енисейскому приказному человеку А. Иванову, чтоб идти им «в новое место, морем, на Янгу реку».
Получив разрешение, отряд во главе с Иваном Ребровым и Ильей Перфильевым спустился вниз по Лене и пошел морем до реки Яны. Поставили здесь острог, добыли мягкую рухлядь. Перфильев повез пушнину в Енисейск, а Ребров отправился морем на «Индигирскую речку». На Индигирке Ребров поставил два острога. Пробыв в Заполярье семь лет, он исследовал землю юкагиров, «ел всякое скверно, и сосновую кору и траву» и в 1641 г. вернулся с собранным ясаком в Якутск.
В 1636 г. енисейский воевода П. Соковнин отрядил десятника Елисея Бузу с исследовательской задачей: «Итить с служилыми людьми на Ламу[416] и которые реки впадут в море… для прииску новых землиц». Путь Бузы оказался довольно извилист. С шестью служилыми и 40 промысловиками он прошел из Олекминского острога к Лене, по ней вышел в океан, морским путем достиг реки Оленек, поднялся по ней до устья Пирииты, где перезимовал, а весной 1637 г. по суше снова прошел на Лену, к устью реки Молоды.
Построив здесь суда, Буза опять вышел в океан и направился на восток, к устью Яны. И «шли в море в кочах две недели, и на море их разбило». От места кораблекрушения Буза и его товарищи, 45 отчаянных первопроходцев, таща нарты, перешли через высоты Верхоянского хребта в верховья Яны, где им пришлось биться с местным князьком Тузукой и даже сидеть шесть недель в осаде. Однако покорился и буйный Тузука. Буза, спустившись вниз по Яне, два года собирал
ясак с юкагиров и двинулся обратно в 1641 г. В 1635-1636 гг. служилый Селиван Харитонов по заданию Галкина прошел с Лены через Верхоянский хребет на Яну, где поставил зимовье.
Еще одно зимовье в верховье Яны (превратившееся затем в город Верхоянск) основал енисейский служилый человек Посник Иванов. Проведя зиму 1638-1639 гг. на Яне, Посник перешел на верховья Индигирки - очевидно, там он был первым - и по ней спустился до Юкагирской земли. В зимовье на нижней Индигирке (Зашиверское) Посник с товарищами отбил нападение юкагиров. Осенью в свежепостроенных кочах он отправился вверх по Индигирке, взяв с собой юкагирских аманатов, и успел до зимы вернуться в Якутск.
Дмитрий Михайлов по прозвищу Ерило (еще один замечательный первопроходец), прибыв на смену П. Иванову, пошел с Индигирки на восток морем и достиг устья реки Алазеи. Вообще, внешне сухая хроника русских исследований Восточной Сибири при небольшом подключении воображения превращается в захватывающий приключенческий роман. Удивительно, что российские литераторы проявляли слабый интерес к этой теме, им приятнее посочинять о каком-нибудь тиране злодеевиче, угнетающем трепетных интеллигентов.
Многое, что нынче известно о наших пионерах, было выкопано из сибирских архивов педантичным (как оно и должно быть) немцем Г. Миллером. Накануне дуэли Пушкин работал над статьей о русских первопроходцах для журнала «Современник». Возможно, что ее черновик пропал вместе с другими пушкинскими рукописями, которые вынес из дома на Мойке Жуковский - кстати, не только сочинитель, но и масон, связанный с графом Г. Строгановым и другими организаторами заговора против великого русского поэта…
Перейдем к Михаилу Васильевичу Стадухину. Первый раз в документах он упоминается в 1633 г. Тогда десятник Стадухин совершает поход на Вилюй «для прииску неясачных тунгусов». В 1641 г. он просит у якутского воеводы Головина отпустить его на реке Оймякон, относящуюся к бассейну верхней Индигирки. В его маленьком отряде, состоявшем из 14 человек, находился и служилый казак Семен Дежнев. Семен Иванович был родом из устюжских крестьян, пришел в 1638 г. на Лену в числе енисейских служилых людей П. Бекетова. Женился на туземной женщине Абакай, очевидно якутке. (Собственно, других вариантов на начальном этапе освоения Сибири у русских мужчин не было.) В 1639 г. ходил на Вилюй усмирять тунгусского князька Сахея, годом позже - с Дмитрием Ерило на Яну. На обратном пути в Якутск был ранен двумя стрелами в ногу. Дальнейший поход со Стадухиным добавил Дежневу колотых ран.
Еще по пути на Оймякон отряд Стадухина подвергся нападению воинов племени ламутов числом около 500. Дежнев был снова ранен, в руку и ногу, но хворать не стал («гвозди бы делать из этих людей»). Отбились тогда лишь благодаря помощи ясачных якутов, которые, по словам Семена Ивановича, «за нас стояли и по них (ламутам) из луков стреляли». На самом Оймяконе оказалось практически безлюдно. Тунгусы (кстати, родственники воинственных маньчжуров) выжили отсюда якутов, однако и сами покинули негостеприимные края - как-никак полюс холода. Но здесь Стадухин узнал от тунгусского аманата о больших реках в северо-восточной стороне. У казачьего десятника был огонь в душе и неиссякаемый запас выносливости. Стадухин набрал отряд из промысловиков, снарядив его в значительной степени из своих средств, и пошел за своей звездой. Достигнув верховья Индигирки, он спустился на коче до ее устья, затем отправился морским путем на восток и «дошел на Колыму реку», на которой поставил зимовье с нагородней. Это был 1643 г. Зимовье вскоре превратилось в Нижне-Колымский острог (в 29 км от современного Нижне-Колымска).
Тщательный Бахрушин указывает, что на Колыме до Стадухина побывал С. Харитонов, безусловно, замечательный первопроходец, который проплыл туда в 1640 г. морем из устья Яны. Но по-настоящему освоился на этой земле именно Михаил Васильевич. Объединившись с прибывшим на Колыму отрядом Дмитрия Ерило, Стадухин покорял алазейских и других юкагиров.
У туземцев Стадухин выведал, что есть большая река в трех днях пути к востоку от Колымы, именуемая Погыч, - речь шла о Покачи (Пахачи), впадающей в Берингово море. Туземцы рассказали также об огромном острове в Ледовитом океане, под которым, скорее всего, имелась в виду Аляска. Оставив начальником в Колымском зимовье Дежнева, Стадухин отправился в
Якутск рисовать перспективы освоения Дальнего Востока тамошнему воеводе. А «начальник Колымы» с 13 служилыми выдержал в острожке нападение 500 юкагир. Племя уже ворвалось в острожек, Дежнев был в очередной раз ранен, на этот раз в голову, однако в тесном рукопашном бою удалось сразить вражеского предводителя и выбить налетчиков из острога. Вскоре на Колыму вернулся Дмитрий Ерило вместе с таможенным целовальником П. Новоселовым и наказной памятью от якутского воеводы «новые реки приискивать». Сведения Стадухина произвели
впечатление на воеводу Пушкина.
Продолжние здесь: http://anisiya-12.livejournal.com/427203.html