Об условиях 4-го идеалистического проекта
Как известно, Карл Поланьи здорово ошибся, написав в 1944 году, что никто не думает о том, как будет устроен мировой рынок после этой чудовищной войны. Он не знал, что
еще летом 1941 года, до вступления США во Вторую мировую, президент Рузвельт создал секретную группу по разработке плана пресловутой Бреттон-Вудской системы. Может быть, какая-нибудь сверхсекретная группа во главе, например, с Обамой, где-то и сейчас работает. Но чувство такое, будто никто не знает, что делать.
Что происходит сейчас с американскими элитами, славившимися своей способностью к самоорганизации и дисциплиной? Хорошо, средний класс пока только пытается осознать, что случилось. А как реагирует на происходящее правящая верхушка? Сформулирован ли ею запрос гуманитарной науке и в каких вопросах?
Многие политики, крупные банкиры инвестировали в неолиберальную экономику не только деньги, но и свою веру, этику, убеждения. Маркс, кажется, говорил, что идеология как товар отличается тем, что первым ее покупателем является ее продавец. Люди до сих пор верят в неолиберальную модель и считают, что кризис - проблема временная и скоро разрешится, нужно только наказать плохие банки, дав им окончательно разориться, да не давать денег автопрому.
Ломка начнется и в среде социальных ученых. За последние 20 лет вузы не наняли ни одного экономиста, который не был бы монетаристом: исповедовать другие взгляды было неприлично. Но, как мы знаем по предыдущему кризису, экономисты быстро меняют свое мнение.
Поэтому говорить с американскими экономистами о капиталистическом рынке толку примерно столько же, сколько с католическими монахинями - о боге: вам дадут очень назидательный ответ в очень отвлеченных терминах.
Экономисты сейчас в большой растерянности: альтернативной концепции на горизонте пока не видно. Кто-то из них по обязанности является оптимистом и говорит, например, что кризис - это прекрасная возможность закупить по дешевке акции. На этом осмысление, как правило, и заканчивается.
Политики вынуждены имитировать деятельность, они сыплют призывами, но вряд ли верят в собственные слова. Выход пока не просматривается. Значит, чтобы другие стратегии стали приемлемыми, что-то должно рухнуть. А когда рушатся основы, с флангов в центр приходят движения, которые раньше считались маргинальными.
Очень хорошо это объяснил британский историк Эрик Хобсбаум, рассказав, как в 1932 году стал коммунистом. Шел третий год Великой депрессии, он, молодой и амбициозный гражданин мира (британский подданный, родился в Египте, позже пере ехал с семьей в Вену, а потом в Берлин), решал, в какую партию ему вступить. Либеральную и консервативную отверг с ходу: это был выбор для стариков. «Симпатично смотрелись нацисты - красивая униформа, маршировка. Однако я был евреем. Да, я мог, как еврей, стать сионистом, но это было очень провинциально. Короче, хотелось глобальной трансформации - и я пошел в коммунисты»
Рынок нуждается в серьезном полицейском надзоре - для предотвращения обмана и мошенничества. Но социально направленным он сможет стать только в том случае, если из него будут выведены три структуры, являющиеся сейчас товарами.
Эти три вещи, которые не должны продаваться, назвал Карл Поланьи. Во-первых, это земля, потому что она не производится - ее можно только распределять, и очень важно, кто это будет делать и на каких условиях. Во-вторых, человеческая жизнь. Самый грубый способ товаризации человека - рабство, но под товаром в данном случае понимается не только рабочая сила, но и образование человека, и его жилье - все то, что обеспечивает базовое социальное воспроизводство. В-третьих, это деньги: необходимы принципиально некоммерческие банки, а также валютные системы с мощными заслонами от денежных спекуляций. К этому все само собой и движется: все чаще слышны призывы к созданию единой международной валюты - национальные ведь разваливаются… Элиты теряют власть и готовы от своих валют отказаться - отсюда и возможность компромисса. (с)