давно не приносила сюда новое...
с той стороны
мой бог, какая это западня -
с той стороны рифмованных иллюзий,
окоченев в твоём печальном блюзе,
просить тебя: дотронься до меня!
у текста истомившись взаперти,
стоять перед тобой, как перед Богом*,
нагой, едва прикрывшись эпилогом,
и умолять покорно: воплоти.
* по словам И. Одоевцевой, Блок, недолюбливавший стихи Ахматовой, говорил о них: "Поэт должен стоять перед Богом, а Ахматова всегда стоит перед мужчиной" (с)
попытка жизнеописания
мне нечего поведать миру о том, как я жила-была. пространство типовой квартиры, четыре стула у стола плюс километры книжных полок да бабушкины пироги, цветного стёклышка осколок, всегда на вырост сапоги, зимой сугробы выше папы, а летом - речка по коле… ах да, начальница гестапо М.И. с журналом на столе. всё по советскому стандарту: альбома детского штрихи. и Димка за соседней партой. и (смайлик) первые стихи. потом истфак: палатки, тусы. тетрадь студенческих грехов. и свадьба вдруг на третьем курсе. и больше никаких стихов. а после - как на киноплёнке: мельканье милой чепухи. работы, кухня, быт, пелёнки. развод. и новые стихи. пожалуй, хватит. я могла бы и дальше в рифму излагать попытки бестолковой бабы кого-то где-то отыскать. всё это вряд ли будет внове. да, бабий путь - порочный круг. смешная летопись любовей под общим титулом «а вдруг?»
хочется
хочется несбыточного. что мне
трудодни, сгорающие в домне
осени моей очередной?
выходной!
сделать вид, что лето, много солнца,
будто бы случайно уколоться,
как всегда, небритыми щекой
и строкой,
притвориться золушкой мятежной,
быть с тобой доверчивой и нежной,
дурочкой - влюблённой и немой.
и домой.
о вреде сновидений
у женщины-поэтки всё не в строчку.
вернее, в столбик, если быть точней.
к примеру, я вот под ночной сорочкой
ранимее гораздо и нежней,
чем в свете дня и деловом прикиде.
я беззащитней приозёрных фей.
а поэтессу так легко обидеть,
когда ей пудрит голову морфей.
меня ты обнял бережно и нежно
и вдруг «люблю» отчётливо сказал,
а я, так бестолково и поспешно,
сдалась и отпустила тормоза.
и ноет сердце, сжатое в гармошку -
проснувшись в одиночестве, реву:
ты говорил во сне и понарошку,
а обманул, выходит, наяву!
сезон охоты
у него на меня открылся сезон охоты.
я пытаюсь бежать, лепечу ему: «что ты, что ты…»,
он клыки отращивает и шерсть.
а вчера был смешным и милым, лизал мне руки,
но сегодня опаснее заряжённой базуки,
он вот-вот поймает меня и съест.
я ещё бегу, но почти что сдалась в душе и
голубую венку на беззащитной шее
под клыки подставляю ему сама.
а когда он потом садится на край кровати,
по затылку гладит, шепчет: «ну хватит, хватит»,
обнимаю и говорю: «поймал».
возвращение
где же вы были, мои глаза?
где вас носило, где?
дальние страны манили за
отчих земель предел.
сто башмаков износила я,
семь умирала раз
в жарких, далёких, чужих краях,
сладкий вдыхая газ
страсти, что пахнет морской волной,
белым шуршит песком,
душу терзает в тиши ночной
песнями ни о ком.
что мне загадки семи морей,
брызги былых причуд,
если желаннее всех дверей
та, за которой ждут?
стал, наконец-то, мне всех родней,
стал бесконечно мил
кто-то, кто ждал меня столько дней
и кошку мою кормил.
мой бог, какая это западня -
с той стороны рифмованных иллюзий,
окоченев в твоём печальном блюзе,
просить тебя: дотронься до меня!
у текста истомившись взаперти,
стоять перед тобой, как перед Богом*,
нагой, едва прикрывшись эпилогом,
и умолять покорно: воплоти.
* по словам И. Одоевцевой, Блок, недолюбливавший стихи Ахматовой, говорил о них: "Поэт должен стоять перед Богом, а Ахматова всегда стоит перед мужчиной" (с)
попытка жизнеописания
мне нечего поведать миру о том, как я жила-была. пространство типовой квартиры, четыре стула у стола плюс километры книжных полок да бабушкины пироги, цветного стёклышка осколок, всегда на вырост сапоги, зимой сугробы выше папы, а летом - речка по коле… ах да, начальница гестапо М.И. с журналом на столе. всё по советскому стандарту: альбома детского штрихи. и Димка за соседней партой. и (смайлик) первые стихи. потом истфак: палатки, тусы. тетрадь студенческих грехов. и свадьба вдруг на третьем курсе. и больше никаких стихов. а после - как на киноплёнке: мельканье милой чепухи. работы, кухня, быт, пелёнки. развод. и новые стихи. пожалуй, хватит. я могла бы и дальше в рифму излагать попытки бестолковой бабы кого-то где-то отыскать. всё это вряд ли будет внове. да, бабий путь - порочный круг. смешная летопись любовей под общим титулом «а вдруг?»
хочется
хочется несбыточного. что мне
трудодни, сгорающие в домне
осени моей очередной?
выходной!
сделать вид, что лето, много солнца,
будто бы случайно уколоться,
как всегда, небритыми щекой
и строкой,
притвориться золушкой мятежной,
быть с тобой доверчивой и нежной,
дурочкой - влюблённой и немой.
и домой.
о вреде сновидений
у женщины-поэтки всё не в строчку.
вернее, в столбик, если быть точней.
к примеру, я вот под ночной сорочкой
ранимее гораздо и нежней,
чем в свете дня и деловом прикиде.
я беззащитней приозёрных фей.
а поэтессу так легко обидеть,
когда ей пудрит голову морфей.
меня ты обнял бережно и нежно
и вдруг «люблю» отчётливо сказал,
а я, так бестолково и поспешно,
сдалась и отпустила тормоза.
и ноет сердце, сжатое в гармошку -
проснувшись в одиночестве, реву:
ты говорил во сне и понарошку,
а обманул, выходит, наяву!
сезон охоты
у него на меня открылся сезон охоты.
я пытаюсь бежать, лепечу ему: «что ты, что ты…»,
он клыки отращивает и шерсть.
а вчера был смешным и милым, лизал мне руки,
но сегодня опаснее заряжённой базуки,
он вот-вот поймает меня и съест.
я ещё бегу, но почти что сдалась в душе и
голубую венку на беззащитной шее
под клыки подставляю ему сама.
а когда он потом садится на край кровати,
по затылку гладит, шепчет: «ну хватит, хватит»,
обнимаю и говорю: «поймал».
возвращение
где же вы были, мои глаза?
где вас носило, где?
дальние страны манили за
отчих земель предел.
сто башмаков износила я,
семь умирала раз
в жарких, далёких, чужих краях,
сладкий вдыхая газ
страсти, что пахнет морской волной,
белым шуршит песком,
душу терзает в тиши ночной
песнями ни о ком.
что мне загадки семи морей,
брызги былых причуд,
если желаннее всех дверей
та, за которой ждут?
стал, наконец-то, мне всех родней,
стал бесконечно мил
кто-то, кто ждал меня столько дней
и кошку мою кормил.