Эсфирь
И опять у Надежды red_nadia пост довольно интересный прочла.
Приурочен к 8 марта, что довольно символично. Рекомендую.
Вроде сегодня праздник, основоположницей которого была Клара Цеткин.
Но его у нас сроду так никто не трактовал. Теперь стыдливо именуют вполне себе советский праздник днем весны. Ну, пусть так.
Но преодолела века другая женщина. Я сегодня о ней. ( Перепечатка)
Александр Раменский, " РН" N3, 1996 г.
"... А вот Эсфирь.
Целая книга , исполненная страстей и романтики любви- чем не изящный и долгожданный поворот темы?
" Красива станом и пригожа лицом..."
Жила Эсфирь у многоопытного Мардохея Иудеяина воспитанницей.
Взял ее сердобольный, поскольку ни отца, ни матери у сироты - племянницы.
Вместо дочери взял , надо полагать, потому что у самого тоже - ни жены, ни детей.
Всякое бывает.
" А было это во дни царя Артаксеркса, который правил ста двадцатью семью областями от Индии до Эфиопии."
Стараниями Мардохея попала Эсфирь на " конкурс красоты", а затем и ко двору царскому- исключительно по своим природным данным, тут обману не было.
" И полюбил ее Артаксеркс более всех жен своих и сделал Эсфирь царицей."
Только дядя Мардохей строго- настрого приказал ей ни слова царю о сожительстве с ним, равно как и о том, что Эсфирь - иудейка. Знал, видно, что делал. Так она и поступила, скрыв анкетные данные...
Жили и жила себе Эсфирь под царским кровом - ни забот, ни трудов не зная.
Одна у нее обязанность имелась - к Артаксерксу по вызову. Без такого приглашения никто и шагу не смел ступить в царские покои - смертью каралось своеволие.
Однако и святость Эсфири нам , христианам несмасленным, странноватой представляется, не говоря уж про Мардохея.
Ну да Церкви виднее. "Почтенный Мардохей тем временем поблизости царского дома отирался - так, на всякий случай. Вдруг надобность какая в нем, многоопытном, обнаружится?
И случай, как это водится, не замедлил представиться.
Подслушал расторопный наставник Эсфири разговор двух евнухов странный.
Что- то о царе толковали. Вообще- то, понятно, что не о женах его многочисленных. Те им без всякого интереса - глаза бы не глядели на егозливых.
О ком же еще беседы вести людям придворным, как не о царе?
Однако Мардохей, сиекнув себе интерес дальний, тут же к Эсфири кинулся: так, мол, и так, дочь моя сладостная, недоброе замышляют евнухи окаянные- царя нашего любимого извести удумали, упредить надобно врагов - Артаксерксу донести немедля. А еще велел Эсфири вставить словечко, что это все он, Мардохей, ревностно уследил и про заговор вызнал.
Эсфирь сделала все, как велено было. Дело у них таким образом сладилось, и евнухов суесловных , само собой, повесили.
Мардохей с тех пор уже у самых ворот царских посиживать стал- не то награды ожидая, не то каких милостей царских. Слегка вознесся в душе, не без этого, как говорится. Но, с другой стороны, как бы даже и чересчур: с самим великим князем Аманом , любимцем царя, не здоровался нечестивец. Все ниц перед Аманом падают, как то и положено по этикету дворцовому, а Мардохей пейсы на палец накручивает и в упор князя не видит. Обремененный делом знатным и словом, царю угодным, не жалует вниманием всяких встречных - поперечных.
Короче говоря, достал он Амана своей задумчивостью. И взялся тот, озлившись вконец, разбираться- кто таков да откуда будет?
И разобрался.
И разгневался до такого предела, что решил, по княжескому своему величию, не единого Мардохея занюханного наказать, а весь тот народ " мардохеев", который, как выяснилось, недурно в царстве прижился - ни налогов не платит, нт законов не соблюдает, ни указам царским не повинуется.
Артаксеркс озабоченно внял доводам Амана, и мыслью государственной обогатился: пора, дескать, кончать в царстве с подобным бардаком, а заодно и с этим народом - вредным, скверным и наглым. Тут открылось, что и Эсфирь тоже не благородных кровей - иудейка презренная. А коли так, то и ее перестал звать к себе Артаксеркс, хотя и тянулся памятью плотской к стану пригожему и податливому.
Плохо дело. Тридцать дней прошло - не зовет. Понял тут Мардохей, что влип по дурости своей непростительной. Сейчас бы и сапого Аману бородой начистил- ярче солнца сияли бы. Да поздно. Уж так неладно все обернулось, что теперь, небось, и о доносе Мардохеевом никто не вспомнит. Хотя, как знать, может, еще и хуже станет, если вспомнят.
Отринул Мардохей мысли о сапогах Амановых - не поможет. Только Эсфирь и могла спасти отчима своего, загордившегося не в меру. А если повезет, то и всех иудеев, над которыми Аман расправу замыслил.
Как спасти? А это уже забота Эсфири. Как учил дядя Мардохей. Иначе, чего ради он старался - пестовал, нежил? Настал час искупления - всю науку должна вспомнить, улестить Артаксеркса.
Риск, конечно, велик был - к царю без вызова. Ну да всё одно уж теперь.
Нарядилась Эсфирь приманчиво взору властителя, умастилась щедро и всесторонне - и будь благословен, неизреченный!..
Попала, однако, удачно, в светлую минуту, не озлился царь, милости удостоил, приласкал, соскучившись. Ну и Эсфирь в тот день " лицем пригожим" в грязь не ударила, равно как и иными местами. Артаксеркс, умягченный до истомы, готов был ей, благодушествуя, "хоть до полуцарства" отвалить. Однако теперь, если в рассуждение взять, что ей то полуцарство , когда при надлежащем подходе и целое может обломиться?
Словом, мало-помалу Эсфирь так поправила дело, что в итоге Артаксеркс и Мардохея, как бескорыстно преданного, возвысил необычайно, а великого князя Амана, прошлого любимца своего, повесил на том дереве " вышиною в пятьдесят локтей", которое тот для Мардохея облюбовал.
Почему?
Так получилось, что Аман допустил ошибку трагическую, когда шепнула Эсфирь царю про Мардохея, не облагодетельствованного по сю пору за свой сигнал о заговоре евнухов. Скверно получилось у Амана , хуже не бывает. Спросил его Артаксеркс , " какую дать почесть и отличие человеку , которого царь наградить хочет?" Имени Мардохея не помянул при этом, чтобы по справедливости совет был.
Аман, бесхитростный, и рад стараться: " ...в царские одеяния облечь, и коня дать, и на площади городской приветствовать, как первого князя..." Полагал Аман, что это его царь имеет в виду наградить, и промахнулся.
Все то Мардохей Иудеяин и получил от царя.
" Аман же поспешил в дом свой, печальный и закрыв голову."
Эсфирь , неугомонная, дальше интригу плетет, как и задумано было с Мардохеем, и даже больше того, что задумано.
На следующий день по ее желанию пир во дворце затеяли, и Амана на тот пир призвали неутешного. Так Эсфирь подсказала царю, чтобы и Аман явился.
Артаксеркс принял напитков и яств по - царски и слушает возбужденный, что ему Эсфирь нашептывает про Амана. Всякого наговорила, но пуще всего озлился царь, когда услышал доселе неслыханное: " Враг и неприятель - этот злобный Аман!"
И впрямь- все веселятся, а князь, будто недоброе что обдумывпет про себя, может, даже и козни против царя замышляет.
Артаксеркс, гневом и вином отуманенный, "встал с пира и пошел в сад при дворце". Должно быть, успокоиться хотел, чтобы не рубить сгоряча, кто знает.
Аман же, на беду свою, еще раз подставился. Когда, наконец, собразил, что "определена ему злая участь от царя", к Эсфири бросился, к самому ложу, на котором она возлежала с царем на пиру, и дал волю чувствам оскорбленным:
"Что, мерзавка, творишь? ! Твой Мардохей - гад последний, и ты заодно с ним. Останови царя!"
Как раз в эту минуту и царь из сада возвратился. И картину эту узрел. Тут ему не только вино, но и кровь в голову бросилась: померещилось на миг, что Аман на Эсфирь поелюбодейством позарился- вот, значит, что замышлял за пиршественным столом, змей!
Вразумить бы Эсфири господина своего распалившегося, что, мол, ничего подобного и в мыслях Аман не держал. Однако молчит бестия, станом раскинувшись обессиленно, как бы не отрицая злоумышлия подлого.
Тут и конец пришел Аману. И его планам призвать к порядку иудейство распоясавшееся.
Такие вот страсти в доме царя персидского разыгрались.
Только это еще не все страсти были. " Мардохеев народ" легким испугом отделался, и рад себе. Эсфири же мало того показалось. Требует она от Артаксеркса письменной отмены указа о наказании иудеев по всему царству, которое Аман замыслил, а Артаксеркс одобрил. Тот, видно, совсем уж обалдевший, позволил ей с Мардохеем, ставшим правителем дома Амана, написать в новом указе об иудеях все, что они пожелают. И перстень дал свой с печатью царской - указ новый скрепить, как положено.
Надиктовали они писцам от души: "...к каждому народу на языке его, и к Иудеям письменами их и на языке их". Во все сто двадцать семь областей указ направили - " на конях, дромадерах и мулах царских." Чтобы, значит, как можно быстрее дошел указ, куда надо и кому надо, и тот, кто прочитает, поймет, как надо.
А в указе и без того ухищрения- яснее ясного сказано Мардохеем от имени царя:
"...истребить, убить и погубить всех сильных в народе и в области, которые во вражде с иудеями, а с ними и детей, и жен, и имения их разграбить".
Тринадцать дней шла резня по всей Персии - от Индии до Эфиопии. И сопротивляться персы не смели, потому как слово царской печатью скреплено- не уклониться от исполнения. Кто иудеем сообразил назваться, тот и спасся. Но таких немного нашлось желающих.
Семьдесят пять тысяч человек истребили иудеи. А десятерых сыновей Амана, мало, что убили, так еще и повесили потом, как Эсфирь повелела. В общем, славно повеселились Мардохеевы соплеменники.
Сам же Мардохей, силу обретший великую, лапсердак скинувши, щеголял отныне " в царском одеянии яхонтового и белого цвета, и в большом золотом венце".
Для вящего возвеличивания деяний своих - собственноручно отписал он всем иудеям повеление, чтобы они "установили каждогодно празднование в честь радостного события и сделали дни пиршества и веселия, посылая подарки друг другу".
И чтобы Мардохея своего не забывали.
" И назвали эти дни Пурим, от имени : пур, жребий" ( Есф. 9. 24)
А еще этот замечательный праздник евреи в его мира называют " Мардохеевы дни." Такой выпал им жребий.
Целая книга в Ветхом завете посвящена иудейской Мата Хари. Весьма почитаемая Эсфирь - истинно дочь своего народа.
Это ведь только в нашем Отечестве своих пророков не жалуют да героев не помнят - кого тут винить станешь?
А Пурим будут совсем скоро праздновать, меньше недели осталось.
Приурочен к 8 марта, что довольно символично. Рекомендую.
Вроде сегодня праздник, основоположницей которого была Клара Цеткин.
Но его у нас сроду так никто не трактовал. Теперь стыдливо именуют вполне себе советский праздник днем весны. Ну, пусть так.
Но преодолела века другая женщина. Я сегодня о ней. ( Перепечатка)
Александр Раменский, " РН" N3, 1996 г.
"... А вот Эсфирь.
Целая книга , исполненная страстей и романтики любви- чем не изящный и долгожданный поворот темы?
" Красива станом и пригожа лицом..."
Жила Эсфирь у многоопытного Мардохея Иудеяина воспитанницей.
Взял ее сердобольный, поскольку ни отца, ни матери у сироты - племянницы.
Вместо дочери взял , надо полагать, потому что у самого тоже - ни жены, ни детей.
Всякое бывает.
" А было это во дни царя Артаксеркса, который правил ста двадцатью семью областями от Индии до Эфиопии."
Стараниями Мардохея попала Эсфирь на " конкурс красоты", а затем и ко двору царскому- исключительно по своим природным данным, тут обману не было.
" И полюбил ее Артаксеркс более всех жен своих и сделал Эсфирь царицей."
Только дядя Мардохей строго- настрого приказал ей ни слова царю о сожительстве с ним, равно как и о том, что Эсфирь - иудейка. Знал, видно, что делал. Так она и поступила, скрыв анкетные данные...
Жили и жила себе Эсфирь под царским кровом - ни забот, ни трудов не зная.
Одна у нее обязанность имелась - к Артаксерксу по вызову. Без такого приглашения никто и шагу не смел ступить в царские покои - смертью каралось своеволие.
Однако и святость Эсфири нам , христианам несмасленным, странноватой представляется, не говоря уж про Мардохея.
Ну да Церкви виднее. "Почтенный Мардохей тем временем поблизости царского дома отирался - так, на всякий случай. Вдруг надобность какая в нем, многоопытном, обнаружится?
И случай, как это водится, не замедлил представиться.
Подслушал расторопный наставник Эсфири разговор двух евнухов странный.
Что- то о царе толковали. Вообще- то, понятно, что не о женах его многочисленных. Те им без всякого интереса - глаза бы не глядели на егозливых.
О ком же еще беседы вести людям придворным, как не о царе?
Однако Мардохей, сиекнув себе интерес дальний, тут же к Эсфири кинулся: так, мол, и так, дочь моя сладостная, недоброе замышляют евнухи окаянные- царя нашего любимого извести удумали, упредить надобно врагов - Артаксерксу донести немедля. А еще велел Эсфири вставить словечко, что это все он, Мардохей, ревностно уследил и про заговор вызнал.
Эсфирь сделала все, как велено было. Дело у них таким образом сладилось, и евнухов суесловных , само собой, повесили.
Мардохей с тех пор уже у самых ворот царских посиживать стал- не то награды ожидая, не то каких милостей царских. Слегка вознесся в душе, не без этого, как говорится. Но, с другой стороны, как бы даже и чересчур: с самим великим князем Аманом , любимцем царя, не здоровался нечестивец. Все ниц перед Аманом падают, как то и положено по этикету дворцовому, а Мардохей пейсы на палец накручивает и в упор князя не видит. Обремененный делом знатным и словом, царю угодным, не жалует вниманием всяких встречных - поперечных.
Короче говоря, достал он Амана своей задумчивостью. И взялся тот, озлившись вконец, разбираться- кто таков да откуда будет?
И разобрался.
И разгневался до такого предела, что решил, по княжескому своему величию, не единого Мардохея занюханного наказать, а весь тот народ " мардохеев", который, как выяснилось, недурно в царстве прижился - ни налогов не платит, нт законов не соблюдает, ни указам царским не повинуется.
Артаксеркс озабоченно внял доводам Амана, и мыслью государственной обогатился: пора, дескать, кончать в царстве с подобным бардаком, а заодно и с этим народом - вредным, скверным и наглым. Тут открылось, что и Эсфирь тоже не благородных кровей - иудейка презренная. А коли так, то и ее перестал звать к себе Артаксеркс, хотя и тянулся памятью плотской к стану пригожему и податливому.
Плохо дело. Тридцать дней прошло - не зовет. Понял тут Мардохей, что влип по дурости своей непростительной. Сейчас бы и сапого Аману бородой начистил- ярче солнца сияли бы. Да поздно. Уж так неладно все обернулось, что теперь, небось, и о доносе Мардохеевом никто не вспомнит. Хотя, как знать, может, еще и хуже станет, если вспомнят.
Отринул Мардохей мысли о сапогах Амановых - не поможет. Только Эсфирь и могла спасти отчима своего, загордившегося не в меру. А если повезет, то и всех иудеев, над которыми Аман расправу замыслил.
Как спасти? А это уже забота Эсфири. Как учил дядя Мардохей. Иначе, чего ради он старался - пестовал, нежил? Настал час искупления - всю науку должна вспомнить, улестить Артаксеркса.
Риск, конечно, велик был - к царю без вызова. Ну да всё одно уж теперь.
Нарядилась Эсфирь приманчиво взору властителя, умастилась щедро и всесторонне - и будь благословен, неизреченный!..
Попала, однако, удачно, в светлую минуту, не озлился царь, милости удостоил, приласкал, соскучившись. Ну и Эсфирь в тот день " лицем пригожим" в грязь не ударила, равно как и иными местами. Артаксеркс, умягченный до истомы, готов был ей, благодушествуя, "хоть до полуцарства" отвалить. Однако теперь, если в рассуждение взять, что ей то полуцарство , когда при надлежащем подходе и целое может обломиться?
Словом, мало-помалу Эсфирь так поправила дело, что в итоге Артаксеркс и Мардохея, как бескорыстно преданного, возвысил необычайно, а великого князя Амана, прошлого любимца своего, повесил на том дереве " вышиною в пятьдесят локтей", которое тот для Мардохея облюбовал.
Почему?
Так получилось, что Аман допустил ошибку трагическую, когда шепнула Эсфирь царю про Мардохея, не облагодетельствованного по сю пору за свой сигнал о заговоре евнухов. Скверно получилось у Амана , хуже не бывает. Спросил его Артаксеркс , " какую дать почесть и отличие человеку , которого царь наградить хочет?" Имени Мардохея не помянул при этом, чтобы по справедливости совет был.
Аман, бесхитростный, и рад стараться: " ...в царские одеяния облечь, и коня дать, и на площади городской приветствовать, как первого князя..." Полагал Аман, что это его царь имеет в виду наградить, и промахнулся.
Все то Мардохей Иудеяин и получил от царя.
" Аман же поспешил в дом свой, печальный и закрыв голову."
Эсфирь , неугомонная, дальше интригу плетет, как и задумано было с Мардохеем, и даже больше того, что задумано.
На следующий день по ее желанию пир во дворце затеяли, и Амана на тот пир призвали неутешного. Так Эсфирь подсказала царю, чтобы и Аман явился.
Артаксеркс принял напитков и яств по - царски и слушает возбужденный, что ему Эсфирь нашептывает про Амана. Всякого наговорила, но пуще всего озлился царь, когда услышал доселе неслыханное: " Враг и неприятель - этот злобный Аман!"
И впрямь- все веселятся, а князь, будто недоброе что обдумывпет про себя, может, даже и козни против царя замышляет.
Артаксеркс, гневом и вином отуманенный, "встал с пира и пошел в сад при дворце". Должно быть, успокоиться хотел, чтобы не рубить сгоряча, кто знает.
Аман же, на беду свою, еще раз подставился. Когда, наконец, собразил, что "определена ему злая участь от царя", к Эсфири бросился, к самому ложу, на котором она возлежала с царем на пиру, и дал волю чувствам оскорбленным:
"Что, мерзавка, творишь? ! Твой Мардохей - гад последний, и ты заодно с ним. Останови царя!"
Как раз в эту минуту и царь из сада возвратился. И картину эту узрел. Тут ему не только вино, но и кровь в голову бросилась: померещилось на миг, что Аман на Эсфирь поелюбодейством позарился- вот, значит, что замышлял за пиршественным столом, змей!
Вразумить бы Эсфири господина своего распалившегося, что, мол, ничего подобного и в мыслях Аман не держал. Однако молчит бестия, станом раскинувшись обессиленно, как бы не отрицая злоумышлия подлого.
Тут и конец пришел Аману. И его планам призвать к порядку иудейство распоясавшееся.
Такие вот страсти в доме царя персидского разыгрались.
Только это еще не все страсти были. " Мардохеев народ" легким испугом отделался, и рад себе. Эсфири же мало того показалось. Требует она от Артаксеркса письменной отмены указа о наказании иудеев по всему царству, которое Аман замыслил, а Артаксеркс одобрил. Тот, видно, совсем уж обалдевший, позволил ей с Мардохеем, ставшим правителем дома Амана, написать в новом указе об иудеях все, что они пожелают. И перстень дал свой с печатью царской - указ новый скрепить, как положено.
Надиктовали они писцам от души: "...к каждому народу на языке его, и к Иудеям письменами их и на языке их". Во все сто двадцать семь областей указ направили - " на конях, дромадерах и мулах царских." Чтобы, значит, как можно быстрее дошел указ, куда надо и кому надо, и тот, кто прочитает, поймет, как надо.
А в указе и без того ухищрения- яснее ясного сказано Мардохеем от имени царя:
"...истребить, убить и погубить всех сильных в народе и в области, которые во вражде с иудеями, а с ними и детей, и жен, и имения их разграбить".
Тринадцать дней шла резня по всей Персии - от Индии до Эфиопии. И сопротивляться персы не смели, потому как слово царской печатью скреплено- не уклониться от исполнения. Кто иудеем сообразил назваться, тот и спасся. Но таких немного нашлось желающих.
Семьдесят пять тысяч человек истребили иудеи. А десятерых сыновей Амана, мало, что убили, так еще и повесили потом, как Эсфирь повелела. В общем, славно повеселились Мардохеевы соплеменники.
Сам же Мардохей, силу обретший великую, лапсердак скинувши, щеголял отныне " в царском одеянии яхонтового и белого цвета, и в большом золотом венце".
Для вящего возвеличивания деяний своих - собственноручно отписал он всем иудеям повеление, чтобы они "установили каждогодно празднование в честь радостного события и сделали дни пиршества и веселия, посылая подарки друг другу".
И чтобы Мардохея своего не забывали.
" И назвали эти дни Пурим, от имени : пур, жребий" ( Есф. 9. 24)
А еще этот замечательный праздник евреи в его мира называют " Мардохеевы дни." Такой выпал им жребий.
Целая книга в Ветхом завете посвящена иудейской Мата Хари. Весьма почитаемая Эсфирь - истинно дочь своего народа.
Это ведь только в нашем Отечестве своих пророков не жалуют да героев не помнят - кого тут винить станешь?
А Пурим будут совсем скоро праздновать, меньше недели осталось.