про Торнтона Уайлдера
Добро пожаловать домой, мистер Торнтон Уайлдер
некоторые размышления о книжках с моралью
Есть такой распространенный миф о том, что высшая цель и неотъемлемое свойство хорошей литературы - воспитывать читателя. Жечь глаголом сердца не за просто так, а прививая в процессе отжига всяческие моральные ценности. Как всякий миф, этот миф глубоко правдив - и оказывается глупым гадким враньем, если понимать его буквально. Черта с два, говорила я, заслышав звон о воспитательных целях литературы. Поучайте лучше ваших паучат. Для меня с детства было очевидно, что книжки - это эскапистский наркотик, уводящий бедного испуганного ребенка от ужасов жизни. Чудесное избавление, дивный шанс не быть собой, не быть здесь, выйти из пространства гнетущих запретов и неизбежных разочарований суровой реальности. И, конечно, я со страхом проверяла, много ли еще осталось непрочитанных страниц, мечтая о Бесконечной Книге, которая никогда меня не покинет. Михаэль Энде, милейший человек, описал эту печаль правдиво и тонко - и вывел-таки своего эскапистского мечтателя к хэппи-энду - а вместе с ним и читателя. «Бесконечная Книга» действительно оставляет ощущение сказки, которая никогда не закончится. Не потому, что там в каждой главе оставлена недорассказанная история, которую читатель может придумать сам. Это был бы просто утешительный намек на безграничность пространства фантазии, возможность без гарантии осуществления. А потому, что персонаж получил в итоге свое бегство от себя и сопутствующих его личности бед. Он изменился, его мир изменился - и читателю кажется, что его мир изменился тоже - ведь он пережил все мистические трансформации вместе с Бастианом Балтазаром Буксом по праву отождествления. Вот она, правда мифа о воспитывающей литературе. Это не назидательность, прячущаяся за увлекательной историей, как дубинка в букете цветов. Просто иногда книге удается изменить читателя, или читателю удается измениться, вчитавшись в книгу. Ради того, чтобы не возвращаться опять к тем бедам, от которых он убегал в этот очередной эскапистский рай.
Да, наверное, всякий писатель более или менее осознанно мечтает инфицировать читателя своими мудрыми мыслями и нравственными ценностями. Итог философских размышлений, опять же, неплохо бы передать благодарным потомкам. Но эта задача сродни рыболовству. Насадил на крючок приманку в виде чудесной сказки - и жди, пока кто-нибудь клюнет там, в глубоких таинственных водах. Пространство обитания чужих душ - потемки, которые никогда не бывают полностью прозрачны для жадного взгляда очередного ловца человеков. Многие хитрые рыбы норовят приманку сожрать, а за крючок морали не зацепиться - ну не цепляет их то, что автор самонадеянно полагает вечными ценностями. Так для меня Толстой оказался вполне годным автором женских романов для девочек, желающих поиграть в дочки-матери. А его мораль я с презрением отбросила, фу, вранье потому что. А не надо было передергивать. Вольно ему у себя в книжках толкать под поезд женщину, решившуюся на неузаконенную любовь, и награждать нехитрым семейным счастьем ту, что чудом прошла мимо искусов страсти. Он по праву автора наделил себя властью деспотичного божества, карает и милует как хочет. Но я-то знаю, что на самом деле все бывает не так. К тому же, для меня важны другие награды и другие потери. Я вижу, как чудесно могли бы закончиться истории для тех, кого он самовластно наказывал за ошибки, а те, кого он наградил - смотрю на них с равнодушным облегчением: «ну вот, отмучились». А в смысле приманки - хороший, вроде, писатель. Так что я допускаю, конечно, что в чьих-то глазах книги Толстого прекрасны без оговорок, что есть правильные адресаты для его посланий. Не я.
А бывают такие авторы, которые, не заморачиваясь с удочкой, предпочитают рыбу глушить. Усиливают и усугубляют ужас жизни в своих историях, бичуют, понимаешь, пороки, носом тыкают человечество туда, где оно нагадило. Социально очень эффективные порой ребята - как Диккенс какой-нибудь. Напугают читателя хорошенько - он и понесет денежку на благотворительность, или еще какую общественную пользу учинит. По мне, так они хороши, чтобы лечить симптомы, накладывать бинт на свежую рану несправедливости. Но скажите мне честно, кто узнал в их утрированных до полной невероятности злодеях уродства собственной души? Кого бы их обличения могли промотивировать (честно!) больше так не делать? Кнутом позорного разоблачения можно, конечно напугать на какое-то время, но воспитать? Да ни разу в жизни. И, кстати, обличительные книги подозрительно быстро теряют актуальность. Вроде, жестокость или несправедливость как были, так и пребывают в веках, а клеймить их всякий раз приходится заново - слишком велико искушение не узнавать и не признавать неприятное в новой одежке. Не-а, не люблю я обличителей. В моральное изнасилование читателя ради благой цели я не желаю играть ни в роли насильника, ни в роли жертвы.
А серьезно - зачем рыболову рыба в рамках нашей метафоры? Одним нужно сварить себе обед из мертвых, слепых, любым путем добытых согласий со своим драгоценным мнением. Им от живой рыбы пользы ни какой - плавает где-то там, пока рыболов сидит на берегу и глотает голодные слюнки. У таких действительно книга - приманка, а мораль - крючок, и важнее нет цели, чем хвастаться перед другими рыболовами связками уловленных душ. Бывают такие приманки, что и на крючок попасть бы не жалко, бывают гениальные рыболовы, достойные того, чтобы попасть к ним на обед пускай и в виде блюда. Но спросила бы я: а что это за мораль, если она - не пища для души, а невкусный острый крючок? По моему скромному разумению, мораль нужна для жизни, а не наоборот. Жизнь - не вопрос, который требуется поскорее прихлопнуть могильной плитой ответа. А рыбная ловля - не единственный и даже не лучший способ прокормиться. Иные писатели предпочитают растить свой сад - ради сладких плодов, да и просто чтобы посидеть в тени величественных деревьев, созерцая цветочки, на склоне дня. Они воспитывают читателя не в смысле ревнивого навязывания своей правоты, а скорее в смысле поощрения роста. Они бывают наивнейшими идеалистами - но не все идеалисты, к счастью, бегают с бомбами и ищут, кого бы пожрать. Они не стращают читателя абсолютной истиной или безупречной нравственностью, но приглашают думать и совершенствоваться.
Таков, среди прочих прекраснейших, Торнтон Уайлдер. Многие особенности его стиля можно счесть недостатками. И многие засчитывали ему в упрек - современники, по тогдашней моде требовавшие и искавшие новой морали, которая спасет мир, и, вслед за ними, потомки, во всякой морали давно разочаровавшиеся. Он никогда не писал о социальных несправедливостях - вообще никогда не писал в современном ему антураже. Никогда не претендовал оценить культуру и цивилизацию, его окружавшие, указать на ошибки или вывести на верный путь. Парадоксальным образом эти задачи - за которые в то время только ленивый, наверное, не брался - для него были слишком мелкими. Это бы еще ладно, но он и прекрасных, уводящих от реальности образов не живописал в своих книгах. Ни тебе портретов Дориана Грея, ни волшебства и сказок, ни историй о далеких неизведанных землях. У него не встретишь ни одного описания - природы, погоды или даже внешности человека - самих по себе. Только через воздействие, которое природа-погода оказывала на чувства, мысли и духовное развитие его персонажей. По всей видимости, его интересовал только и исключительно внутренний мир человека - чувства, мысли, отношения - и личное, личностное развитие. Вот его герои страдают - и «умудряются душой», растут через свое страдание - или ломаются, терпят сокрушительное поражение. Вот они переживают величайшее счастье, достигают всего, о чем мечтали или того, о чем и не мечтали даже никогда. Это конец истории? Нет, ничего подобного. Автор идет с ними дальше, рассказывает об их жизни после того, как важнейшие победы и поражения остались позади. Его книги - переплетения множества личных историй, легко продолжающихся даже после смерти тех или иных действующих лиц - в историях других персонажей, в мифах, возникших из той или иной чем-то увлекшей людское воображение жизни. Даже когда книга заканчивается, этим историям не подведен итог, концы не связаны, но и не обрублены. Черт его знает, как он это делает, но у читателя остается чувство, что книга-то кончилась, но история продолжается. Просто автор не стал ее дальше описывать, к нему же вечный двигатель не приделан, в конце-то концов. А история - да, она вечная, и где-то как-то шоу продолжается настолько явственно и достоверно, что его легко можно даже не вообразить - почувствовать. Кому как, а мне не жалко, что нет в книгах Уайлдера ничего толком ни про войну, ни про любовь, ни про путешествия, ни про великие идеи (хотя войны, любови, путешествия и идеи там у него случаются) - я увлечена, очарованна до немоты и набегающих на глаза слез этим мерцающим чудом изменчивой, никогда не останавливающейся жизни, отражающейся прихотливо в разных характерах и судьбах.
А где тут мораль с воспитанием? О да, вот уж с воспитанием все более чем в порядке. Речь, не забудем, всегда идет только о людях и их переживаниях - вот эти люди и воспитывают увлеченно заглядевшегося на них читателя - ага, личным примером. В добавок, эти самые персонажи, при всей их жизненности, реальности великолепно проработанных деталей - абсолютно бесчеловечные. Любая попытка читателя отождествиться с одним из них, примерить на себя их образы, обречена на неудачу. Точь в точь как с книгами Лоренса Даррелла - только у Даррелла все персонажи - не люди, а персонификации идей, в то время как персонажи Торнтона Уайлдера - персонификации идеалов. Идеал - их сущность, их родина, куда они стремятся и которую никогда на самом деле не покидают, их сокровенная тайна. Вера (не обязательно в кого-то или во что-то), или любовь (в смысле нежности, реже - в смысле страсти), или правда, не приемлющая самоутешений и прочей «лжи во спасение», или игра (его «гермесоподобные» персонажи всегда с божественной отстраненностью играют жизнью, оказывают судьбоносное влияние на каждого, кто попадается им на пути, но сами не подвержены никаким влияниям, кроме внутреннего импульса). Герои и титаны, персонажи мифологии - но при этом абсолютно неотличимые от «простых обычных людей» в житейских своих проявлениях. Что создает удивительный эффект: самоотождествиться с ними невозможно (герои и титаны), но нельзя и не узнать в перепетиях их жизни знакомые по опыту злобы дня. При желании и некоторой проницательности легко увидеть в их пороках свои собственные и почерпнуть в их верности идеалам мотивацию для своих свершений. Морализаторский эффект достигается не за счет обычных кнута и пряника - обличений с восхвалениями, а за счет глубокого понимания природы человеческих устремлений, их причин и следствий. Можно наблюдать вместе с автором - заражаясь невольно его способностью к сопереживанию и приятию без потребности судить - как человек, не выдержавший испытаний собственного личного развития, глубоко несчастен в самых благополучных обстоятельствах. Как сохранивший верность себе в этой верности черпает силу и радость жизни при обстоятельствах самых несчастных.
Трудно не заметить, что Торнтон Уайлдер - идеалист просто невероятный, при всем его уме, энциклопедической образованности и разнообразии личного опыта (включавшего путешествия в разные страны и две мировые войны). Такие появлялись, по-моему, исключительно в Штатах начала двадцатого века - ну вот как их описать? Вроде Хайнлайна или Фреда Астера. Ну, такие, стремящиеся в своей жизни соответствовать собственному идеалу нравственности, со всепобеждающей наивностью и без малейшего пафоса. Ведущие себя достойно и не способные унизиться до подлости, жестокости или еще каких мелочных пороков. Не потому, что мама по попе надает (в виде закона, общественного осуждения или религиозных запретов) - а потому, что noblesse oblige, понимаете ли. Как говорил мой мастер у-шу: «ты не можешь претендовать на какое-то там духовное развитие и при этом жить, как свинья».
Книжки Торнтона Уайлдера заражают этим самым «noblesse oblige» без прямого морализаторства и резонерства. Его «нравственную проповедь» читатель может и не заметить - если в его личном развитии подобные вопросы еще не стали актуальными. Вполне можно и просто поиграть в недоступного пониманию профанов сверхчеловека в «Мартовских идах» (роман в письмах о Цезаре), или в дочки-матери в «Дне восьмом» (который запросто можно читать как женский роман, роман воспитания или семейную сагу), или в великого сыщика (только такого, который распутывает детективные хитросплетения в человеческих душах -сыщик при департаменте феи-крестной?) в «Теофиле Норте». А «Мост Людовика святого» - какая там игра? Во флирт цветов для самовлюбленного человека? Повествовательный уровень, уровень завлекательной истории в книгах Уайлдера сам по себе достаточно богат, чтобы перечитывать их снова и снова - пока однажды не дорастешь до интереса к уровню назидательному. А там - просто прелесть что такое, огромный простор для размышлений и чудесных открытий. Вот про Юлия Цезаря - какие там коллизии отношений! И еще один уровень - рассказ о том, что даже самый гениальный и искренне заботящийся о благе своего народа тиран не сделает тираническое правление справедливым - и даже самый благородный тираноубийца справедливость своим поступком не восстановит. Я сильно подозреваю, что и этот уровень не последний, что у Уайлдера еще осталось для меня немало сюрпризов и спрятанных сокровищ. Слишком сильно некоторые фразы трогают душу - как некий отголосок понимания, еще не созревшего, но возможного в будущем. Это, кстати, еще одно несомненное достоинство Уайлдеровских «моралей» - они неоднозначны и не окончательны. Ни разу у него не найдешь утверждений, что, мол, то-то и то-то - правильно, а это и вон то - никак нет. Ни один из вопросов, по которым люди привыкли полагать свое мнение единственно верным (типа религии, секса и политики) он не почтил категоричным суждением. Но зато намекает, прозрачно и весьма убедительно, что задавать себе морально-философские вопросы очень важно, что важно искать на них свои, под собственную душу скроенные ответы. Да еще норовит заронить в сердце читателя надежду, что ответы можно, можно, действительно можно найти - и даже процесс поиска наполняет жизнь смыслом (тем более, что ответы никогда не бывают окончательными). Мораль не вообще для всех и на все времена, а для конкретного человека на конкретное «сейчас». Искать свою истину - почетная привилегия личности, по праву наличия на плечах собственной головы.
И еще один момент, без которого ни воспитательный эффект, ни просто удовольствие от чтения невозможны - любовь. Понятия не имею, кого или что любит Уайлдер - своих персонажей, читателя, себя? Или он любит книжки писать - вот сидит и наслаждается процессом. Откуда мне знать? Но невозможно ошибиться - эти тексты написаны с любовью. Не от гнева, не от ярости или отвращения к несовершенству мира, не от страха перед жизнью и собственной природой - горький привкус, который портит, увы, многие вкусные книжки. А еще бывает - автор начнет за здравие, а годам к тридцати, как юношеский оптимизм порассеется, привыкает потихоньку отплевываться желчью - прямо в морду читателю. Не таков Торнтон Уалдер. Ранние его книги тронуты некоторой мистической мрачностью («Каббала», «К небу мой путь»). А вот «Мартовские иды» (сорок восьмой год - после второй мировой войны!), «День восьмой» (шестьдесят седьмой - автору семьдесят!) - уже незамутненная любовь и приятие. Он не перестал видеть смерть, разрушение, несправедливость. Но, возможно, как Джон Эшли из «Дня восьмого», он пережил страдание, страх перед бессмысленной пустотой мира - и родился вновь для любви. «Не может быть счастлив по-настоящему тот, кто не изведал ужаса nada.» (nada - ничто, пустота (исп.). А самая светлая, полная игры и радости книга «Теофил Норт» написана им в 76 лет, за два года до смерти. Как будто нарочно замкнул свою литературную жизнь изящной виньеткой - ведь «Теофил Норт» - практически «Каббала» наоборот. «Каббала» - его первая книга, и там главный герой своего рода Гермес, сопровождающий персонажей на путях смерти. А в «Теофиле Норте» герой тоже Гермес, но на путях жизни, любви и освобождения. К слову о воспитании: как может воспитывать тот, чья собственная душа все глубже погружается в болото разочарований? Врачу - исцелися сам. Торнтон Уайлдер, очевидно, не из тех, кому следовало бы воспитать себя прежде, чем браться воспитывать других. Не потому, чтобы он был или полагал себя совершенством (он писал: «Художник - тот, кто знает, как следовало бы жить, и всегда осознает, как он далек от этого идеала. Художник знает, что его жизнь не удалась, и утишает свои сожаления, создавая прекрасное; а обыватель подозревает, что его жизнь не удалась, но утешается своими успехами в гольфе, или в любви, или в бизнесе» «An artist is one who knows how life should be lived at its best and is always aware of how badly he is doing it. An artist is one who knows he is failing in living and feeds his remorse by making something fair, and a layman is one who suspects he is failing in living but is consoled by his successes in golf, or in love, or in business.»). А потому, что способен видеть и любить прекрасное, стремиться к совершенству - и делаться прекраснее, совершеннее.
Многих писателей посещает мечта о неком абстрактном понимающем читателе, для которого стоит писать. И многим читателям чудится, не важно, оправданно или нет, что вот это писалось ну прямо для них, как отклик на сокровенную тоску души по верному слову. И то и другое - тоска по дому, которого мы никогда не знали. Ищем ли мы понимания и любви, спасения от одиночества? Сладкой иллюзии? Истины, которая сделает нас свободными? Я, если честно, не вижу особой разницы, как называется то, что я ощущаю домом. Мое - мне. Добро пожаловать домой, мистер Уайлдер. И добро пожаловать всем, кому посчастливится жить в этих прекрасных книгах.