A plastics-saving idea for a bun cover
Заплетала дочке волосы, и на меня такая ностальгия напала -- как мне такие же гульки моя мама делала, такими же шпильками -- может даже этими самыми (мы привезли пачку или две с собою) -- тоже на танцы и на гимнастику. Как такими же заколками прикрепляля выбивающиеся пряди -- невидимки ничего не держат, а вот эти, сгибающиеся, работают лучше всех. И как я тоже выворачивалась, как сейчас Мурмилка, и ждала, ну когда уже закончится заплетание.
Шпильки советские длинные, хорошие, держучие. Не то, что купленные здесь тонюсенькие, которые тут же все поломались об дочкины волосы. Жаль, что советских всего штук пять осталось. Хорошо, что в доме нашелся еще один тип -- тех, что покороче, но хотя бы не такие хлипкие. Подумала, что надо купить ей какую-нибудь штуку одевать поверх гульки. Помните, как были такие плсатиковые -- полусфера и палочка с шариком на конце, вдевающаяся в эту полусферу? Да вот же они, и сейчас такие продаются:
Помню, как я перед танцами себе волосы заплетала -- скорее-скорее-скорее, ведь опаздываю, как всегда. И чтоб еще быстрее, поверх обернутой косы -- пластиковую штуковину. Черт, а куда же палочка-держалка делась? Бегаю по своей комнате, по коридору, по другим комнатам -- аа, где держалка? Часы устрашающе приблежаются к времени начала урока, а я еще дома, и волосы все еще не забраны. Так, вот тут пластиковая палка от планшета-рисовалки. Были такие, что-то вроде этого, только принцип другой. И палочки там были белые, пластиковые -- этакие первые стилусы. Что делать? Хватаю стилус, засовываю в волосы. Ура, держится, работает, и я бегу на танцы.
Уфф, успела. Но кто-то из девочек, конечно, замечает мою белую палку торчащую из сиреневой "ракушки" и начинает смеяться, что это я стилус из планшета взяла. "Что ты, совсем не стилус", -- отвечаю я. "Да на ней на конце даже шарика или утолщения нет, как на всех нормальных держалках для волос", -- настаивает она, и зовет других девочек в свидетели. "Имено, что шарика нет, и это так и задумано",-- вдохновляюсь на ходу я, -- "на шарик же надо тратить пластик. А палка и так работает отлично, и без шарика. Поэтому ее специально и сделали без шарика." "Что-то я таких никогда не видела", -- не верит мне подружка. Но на это у меня есть ход конем: "понятное дело, что не видела -- это мой папа придумал такие делать. Он на ХЭМЗе работает с пластиком, вот у него и появилась идея обходиться без шариков, и я тестирую его пробные палочки". Подруга не верит, но и дразниться на кружок других девочек уже не получается -- те разошлись послушав мои ответы. А там нас уже зовут на занятие, которое в этот раз почему-то так поздно начинается.
"Палка от планшета", -- переодически во время занятия шепчет мне с ухмылкой подружка, а я делаю вид, что не слышу. Конец занятия встречаю с огромным облегчением, и никогда больше не теряю ту палку, да и сами пластиковые ракушки стараюсь не использовать, а закрепляю волосы просто шпильками. Подруга еще пару раз ко мне потом задирается, "что, сегодня палки от планшета не нашлось, пришлось нормальную взять?", а меня заливает краской и стыдом, но я при этом отвечаю, что "папа решил, что экономия пластика не стоит изменений всех прессформ. Ты знаешь, что такое прессформа?" Голос у меня дрожит, но без белой палки на голове я чувствую себя уверенней.
Папа у меня действительно работал на ХЭМЗе -- на Харьковском Электро-Механическом Заводе, который выпускал львиную долю советской пластиковой потребительской продукции, -- и занимался пластиком и прессформами. Собственно, он и до сих пор ими занимается, хоть и давным-давно не на ХЭМЗе. А я до сих пор красочно помню этот эпизод, потому что у меня вообще память хороша на собственные промахи и отсутствие способностей. К вранью, и даже просто к сочинительству, у меня способностей явно нет. И врожденных нет, и во время жизни не натренировала, особенно после такого эпизода, когда даже про пластик достаточно хорошо очки втереть не смогла.
Был еще один такой детский эпизод вранья. То есть не вранья, а привирания. Даже не привирания, а неудачной попытки пустить пыль в глаза: это когда я в летнем лагере рассказала, что мой коллектив по танцам даже ездил в пионерский лагерь Орленок на смену. Я до этого уже пару раз такое рассказывала, именно этими словами, как бы забыв упомянуть, что коллектив-то ездил, но меня тогда еще в этом коллективе не было -- это была вторая моя студия по танцам, и перешла я в нее ровно после того, как все вернулись из Орленка, и мне было немного завидно, что все сьездили, а я нет. Поэтому я и подхвастывала этими перед другими.
Только в этот раз у резидента вышла ошибка: "Орленок?" подхватила слово одна из старших девочек с другого конца палаты. Отряд в этот раз у нас почему-то получился совсем разновозрастный -- от десятилетней меня, до пятнадцатилетних больших девиц. И вот одна из них после моей фразы подсела в наш кружок более мелких пионерок. "Ты была в Орленке? Как классно! Я сама там в прошлом году была. Потрясающий лагерь. Ты в каком отряде была?" "Ээээ.." -- замялась я, поняв, что попала в просак. В каком отряде я могла быть? Вообще отряды обычно в лагерях нумеровали, но то, в какой отряд я б попала по возрасту, сильно зависело бы от того, сколько там всего отрядов. Скажешь "в шестом", а он окажется самый малышовый, или вообще такого не существует, потому что их всего пять. "Во втором", -- неуверенно сказала я.
"Во втором? Странно. Это же для первоклассников вообще. Ты помнишь, как в Орленке классно -- там отряды нумеруются в обратном порядке, не как во всех лагерях. Там первый самый младший."
"Ууупс", -- подумала бы я, если б на тот момент знала, что такое "упс". Но ощущения были примерно такие.
"А в каком ты лагере вообще была?" продолжала допрашивать она.
"Ну в Орленке, конечно".
"Нет, там же четыре внутренних лагеря. Ты в каком была".
Я села на кровать и стала надеяться, что сейчас войдет вожатая и скажет, что нам пора идти. Хоть куда-нибудь, лишь бы подальше от этого разговора. Вожатая не входила, и мне пришлось блеять, что я не помню.
"Как такое можно забыть?" -- девушка была потрясена. "Ну ладно, скажи, где он находился, и я тебе напомню название".
Мне было бы легче, если б она заподозрила меня во лжи, и я бы призналась, и они бы надо мной смеялись, но по крайней мере стыд хоть как-то закончился б. Но нет, у нее были такие радужные воспоминания о лагере, что она была так воодушевлена встречей с кем-то еще, кто там был, ей так хотелось обсудить тамошний быт, что вместо того, чтоб недоверчево скривить губы, она все больше и больше пыталась выбить из меня хоть какие-то подробности, а я все больше и больше отвечала, что "забыла. Совсем все забыла".
"Эх, вот не надо туда всяких малявок посылать. Они все равно ничего не помнят." -- в конце-концов разочарованно сказала она, и я облегченно с ней согласилась.
Потом, на протяжении всей смены, эта старшая девочка переодически пыталась меня подловить и спросить еще про что-то про Орленок, в надежде, что я вот-вот хоть что-то вспомню. Но память моя все никак не прояснялась. Зато, вместо памяти, у меня все больше и больше росла вера в то, что неправду говорить плохо и бесполезно, и что я больше никогда не буду врать, особенно по таким глупым поводам, когда толку мне от этого никакого. Так с тех пор я с этим выводом и не расстаюсь.
Шпильки советские длинные, хорошие, держучие. Не то, что купленные здесь тонюсенькие, которые тут же все поломались об дочкины волосы. Жаль, что советских всего штук пять осталось. Хорошо, что в доме нашелся еще один тип -- тех, что покороче, но хотя бы не такие хлипкие. Подумала, что надо купить ей какую-нибудь штуку одевать поверх гульки. Помните, как были такие плсатиковые -- полусфера и палочка с шариком на конце, вдевающаяся в эту полусферу? Да вот же они, и сейчас такие продаются:
Помню, как я перед танцами себе волосы заплетала -- скорее-скорее-скорее, ведь опаздываю, как всегда. И чтоб еще быстрее, поверх обернутой косы -- пластиковую штуковину. Черт, а куда же палочка-держалка делась? Бегаю по своей комнате, по коридору, по другим комнатам -- аа, где держалка? Часы устрашающе приблежаются к времени начала урока, а я еще дома, и волосы все еще не забраны. Так, вот тут пластиковая палка от планшета-рисовалки. Были такие, что-то вроде этого, только принцип другой. И палочки там были белые, пластиковые -- этакие первые стилусы. Что делать? Хватаю стилус, засовываю в волосы. Ура, держится, работает, и я бегу на танцы.
Уфф, успела. Но кто-то из девочек, конечно, замечает мою белую палку торчащую из сиреневой "ракушки" и начинает смеяться, что это я стилус из планшета взяла. "Что ты, совсем не стилус", -- отвечаю я. "Да на ней на конце даже шарика или утолщения нет, как на всех нормальных держалках для волос", -- настаивает она, и зовет других девочек в свидетели. "Имено, что шарика нет, и это так и задумано",-- вдохновляюсь на ходу я, -- "на шарик же надо тратить пластик. А палка и так работает отлично, и без шарика. Поэтому ее специально и сделали без шарика." "Что-то я таких никогда не видела", -- не верит мне подружка. Но на это у меня есть ход конем: "понятное дело, что не видела -- это мой папа придумал такие делать. Он на ХЭМЗе работает с пластиком, вот у него и появилась идея обходиться без шариков, и я тестирую его пробные палочки". Подруга не верит, но и дразниться на кружок других девочек уже не получается -- те разошлись послушав мои ответы. А там нас уже зовут на занятие, которое в этот раз почему-то так поздно начинается.
"Палка от планшета", -- переодически во время занятия шепчет мне с ухмылкой подружка, а я делаю вид, что не слышу. Конец занятия встречаю с огромным облегчением, и никогда больше не теряю ту палку, да и сами пластиковые ракушки стараюсь не использовать, а закрепляю волосы просто шпильками. Подруга еще пару раз ко мне потом задирается, "что, сегодня палки от планшета не нашлось, пришлось нормальную взять?", а меня заливает краской и стыдом, но я при этом отвечаю, что "папа решил, что экономия пластика не стоит изменений всех прессформ. Ты знаешь, что такое прессформа?" Голос у меня дрожит, но без белой палки на голове я чувствую себя уверенней.
Папа у меня действительно работал на ХЭМЗе -- на Харьковском Электро-Механическом Заводе, который выпускал львиную долю советской пластиковой потребительской продукции, -- и занимался пластиком и прессформами. Собственно, он и до сих пор ими занимается, хоть и давным-давно не на ХЭМЗе. А я до сих пор красочно помню этот эпизод, потому что у меня вообще память хороша на собственные промахи и отсутствие способностей. К вранью, и даже просто к сочинительству, у меня способностей явно нет. И врожденных нет, и во время жизни не натренировала, особенно после такого эпизода, когда даже про пластик достаточно хорошо очки втереть не смогла.
Был еще один такой детский эпизод вранья. То есть не вранья, а привирания. Даже не привирания, а неудачной попытки пустить пыль в глаза: это когда я в летнем лагере рассказала, что мой коллектив по танцам даже ездил в пионерский лагерь Орленок на смену. Я до этого уже пару раз такое рассказывала, именно этими словами, как бы забыв упомянуть, что коллектив-то ездил, но меня тогда еще в этом коллективе не было -- это была вторая моя студия по танцам, и перешла я в нее ровно после того, как все вернулись из Орленка, и мне было немного завидно, что все сьездили, а я нет. Поэтому я и подхвастывала этими перед другими.
Только в этот раз у резидента вышла ошибка: "Орленок?" подхватила слово одна из старших девочек с другого конца палаты. Отряд в этот раз у нас почему-то получился совсем разновозрастный -- от десятилетней меня, до пятнадцатилетних больших девиц. И вот одна из них после моей фразы подсела в наш кружок более мелких пионерок. "Ты была в Орленке? Как классно! Я сама там в прошлом году была. Потрясающий лагерь. Ты в каком отряде была?" "Ээээ.." -- замялась я, поняв, что попала в просак. В каком отряде я могла быть? Вообще отряды обычно в лагерях нумеровали, но то, в какой отряд я б попала по возрасту, сильно зависело бы от того, сколько там всего отрядов. Скажешь "в шестом", а он окажется самый малышовый, или вообще такого не существует, потому что их всего пять. "Во втором", -- неуверенно сказала я.
"Во втором? Странно. Это же для первоклассников вообще. Ты помнишь, как в Орленке классно -- там отряды нумеруются в обратном порядке, не как во всех лагерях. Там первый самый младший."
"Ууупс", -- подумала бы я, если б на тот момент знала, что такое "упс". Но ощущения были примерно такие.
"А в каком ты лагере вообще была?" продолжала допрашивать она.
"Ну в Орленке, конечно".
"Нет, там же четыре внутренних лагеря. Ты в каком была".
Я села на кровать и стала надеяться, что сейчас войдет вожатая и скажет, что нам пора идти. Хоть куда-нибудь, лишь бы подальше от этого разговора. Вожатая не входила, и мне пришлось блеять, что я не помню.
"Как такое можно забыть?" -- девушка была потрясена. "Ну ладно, скажи, где он находился, и я тебе напомню название".
Мне было бы легче, если б она заподозрила меня во лжи, и я бы призналась, и они бы надо мной смеялись, но по крайней мере стыд хоть как-то закончился б. Но нет, у нее были такие радужные воспоминания о лагере, что она была так воодушевлена встречей с кем-то еще, кто там был, ей так хотелось обсудить тамошний быт, что вместо того, чтоб недоверчево скривить губы, она все больше и больше пыталась выбить из меня хоть какие-то подробности, а я все больше и больше отвечала, что "забыла. Совсем все забыла".
"Эх, вот не надо туда всяких малявок посылать. Они все равно ничего не помнят." -- в конце-концов разочарованно сказала она, и я облегченно с ней согласилась.
Потом, на протяжении всей смены, эта старшая девочка переодически пыталась меня подловить и спросить еще про что-то про Орленок, в надежде, что я вот-вот хоть что-то вспомню. Но память моя все никак не прояснялась. Зато, вместо памяти, у меня все больше и больше росла вера в то, что неправду говорить плохо и бесполезно, и что я больше никогда не буду врать, особенно по таким глупым поводам, когда толку мне от этого никакого. Так с тех пор я с этим выводом и не расстаюсь.