What kind of things are "natural" for a kid
Мы привычно опаздывали на самолет: паковали чемоданы в последний момент, забывали телефоны, искали их, находили, выпечатывали билеты, ехали, застревали в пробках несколько раз, забегали в автобус везущий нас с парковки в аэропорт, забрасывали туда чемоданы (четыре штуки), детей (три штуки) и рюкзаки (три штуки) и сообщали водителю, что нам бы побыстрей, потом в аэропорту бежали на контроль, и только увидев, что очереди почти нет, уже расслабились.
А дальше, после контроля, когда мы надели свою обувь и опять собрали чемоданы (четыре штуки), детей (три штуки), рюкзаки (три штуки), компьютеры (две штуки) и автокресло (одна штука), то пошли уже по аэропорту поспокойней. Идти оказалось далеко, кое-где мы пользовались движущимися дорожками. На одной из них Козявушка спросила, как быстро движется дорожка. Игорь ответил, что не уверен, но наверное около трех километров в час. И тут же задал встречный вопрос:
"Если ты идешь по дорожке со скоростью два километра в час, а дорожка движется со скоростью три километра в час, то с какой скоростью ты движешься по отношению к полу рядом с дорожкой?"
"Папа, ну что, ты думаешь, что я три и два прибавить не умею?" засмеялась Козявушка.
И вот этот момент -- задачка посреди спешки -- это и есть наш стиль воспитания.
В одном дружеском журнале здесь в ЖЖ у меня однажды завязался разговор с мамой, которая считает, что детям не полезно слишком много "заумного" знать и учить. При этом она довольна, что у нее ребенок очень развитый. Просто для нее есть четкая грань в развитии: какие-то знания -- заумные, а какие-то -- "нормальные и натуральные". Мой разговор с ней был из-за моего непонимания этой грани. В ее системе координат, например, ребенок, схватывающий на лету иностранные языки, правописание, чтение и рассуждения о жизни -- это нормально и приветствуется. А вот математика всякая -- это уже заумно. То есть не просто счет, а, например, комбинаторика и теория вероятности, которые она приводила именно как пример извращений.
Мое же видение такое: мы все, как родители, даем детям то, что нам самим понятно и близко. Кому-то это иностранные языки, кому-то -- теория вероятности и комбинаторика.
"Но где в повседневной жизни встречаются теорвер и комбинаторика?" спросила она меня.
Я даже растерялась. Да где только они не встречаются! Выставляю на стол четыре разных типа мороженого, выдаю четырем сидящим за столом детям четыре тарелки и четыре ложки и говорю, что каждый может себе взять любых типов, но не больше, чем четыре больших ложки мороженого в сумме. Кто-то хочет каждого типа по одной ложке. Кто-то -- четыре ложки одного типа. Кто-то -- по две двух типов. Как тут не спросить: "а ну-ка скажите, а сколько всего разных тарелок можно скомпоновать с таким условием?"
Или вот носки, которые у Пухтышкина бывают всего двух цветов: серые и черные. Сколько раз надо засунуть руку не глядя в ящик с носками, чтоб гарантированно получить пару одного цвета? А у Козявушки, у которой в коробочке с носками двенадцать пар, все разные -- сколько ей придется тащить, если она будет брать не глядя, чтоб получить пару?
Мы приходим в ресторан, где нас проводят к почти тому же столику, за которым мы сидели нашей большущей семьей год назад. Какова вероятность, что нам дали бы тот же самый столик? А просто ту же самую левую сторону ресторана, а не правую?
Интересно, как прикинуть, сколько людей живет в нашем городе? А машин на вот той парковке, мимо которой мы проезжаем? А если родитель назовет число, то кто-то может придумать, что-нибудь, чего примерно столько же, сколько это число? Десять. Сто. Триста. Четыре тысячи.
Мне гораздо сложнее придумать, где в жизни встречаются возможности потренировать правильное письмо. Как-то не придумывается, куда можно это вставить в бегах с чемоданами, рюкзаками и младенцами или прогулках по парку с ними же (но без чемоданов). Может поэтому у Пухтышкина проблемы со spelling, а не потому что правописание как-то более натурально, а он слишком увлечен заумной математикой?
А дальше, после контроля, когда мы надели свою обувь и опять собрали чемоданы (четыре штуки), детей (три штуки), рюкзаки (три штуки), компьютеры (две штуки) и автокресло (одна штука), то пошли уже по аэропорту поспокойней. Идти оказалось далеко, кое-где мы пользовались движущимися дорожками. На одной из них Козявушка спросила, как быстро движется дорожка. Игорь ответил, что не уверен, но наверное около трех километров в час. И тут же задал встречный вопрос:
"Если ты идешь по дорожке со скоростью два километра в час, а дорожка движется со скоростью три километра в час, то с какой скоростью ты движешься по отношению к полу рядом с дорожкой?"
"Папа, ну что, ты думаешь, что я три и два прибавить не умею?" засмеялась Козявушка.
И вот этот момент -- задачка посреди спешки -- это и есть наш стиль воспитания.
В одном дружеском журнале здесь в ЖЖ у меня однажды завязался разговор с мамой, которая считает, что детям не полезно слишком много "заумного" знать и учить. При этом она довольна, что у нее ребенок очень развитый. Просто для нее есть четкая грань в развитии: какие-то знания -- заумные, а какие-то -- "нормальные и натуральные". Мой разговор с ней был из-за моего непонимания этой грани. В ее системе координат, например, ребенок, схватывающий на лету иностранные языки, правописание, чтение и рассуждения о жизни -- это нормально и приветствуется. А вот математика всякая -- это уже заумно. То есть не просто счет, а, например, комбинаторика и теория вероятности, которые она приводила именно как пример извращений.
Мое же видение такое: мы все, как родители, даем детям то, что нам самим понятно и близко. Кому-то это иностранные языки, кому-то -- теория вероятности и комбинаторика.
"Но где в повседневной жизни встречаются теорвер и комбинаторика?" спросила она меня.
Я даже растерялась. Да где только они не встречаются! Выставляю на стол четыре разных типа мороженого, выдаю четырем сидящим за столом детям четыре тарелки и четыре ложки и говорю, что каждый может себе взять любых типов, но не больше, чем четыре больших ложки мороженого в сумме. Кто-то хочет каждого типа по одной ложке. Кто-то -- четыре ложки одного типа. Кто-то -- по две двух типов. Как тут не спросить: "а ну-ка скажите, а сколько всего разных тарелок можно скомпоновать с таким условием?"
Или вот носки, которые у Пухтышкина бывают всего двух цветов: серые и черные. Сколько раз надо засунуть руку не глядя в ящик с носками, чтоб гарантированно получить пару одного цвета? А у Козявушки, у которой в коробочке с носками двенадцать пар, все разные -- сколько ей придется тащить, если она будет брать не глядя, чтоб получить пару?
Мы приходим в ресторан, где нас проводят к почти тому же столику, за которым мы сидели нашей большущей семьей год назад. Какова вероятность, что нам дали бы тот же самый столик? А просто ту же самую левую сторону ресторана, а не правую?
Интересно, как прикинуть, сколько людей живет в нашем городе? А машин на вот той парковке, мимо которой мы проезжаем? А если родитель назовет число, то кто-то может придумать, что-нибудь, чего примерно столько же, сколько это число? Десять. Сто. Триста. Четыре тысячи.
Мне гораздо сложнее придумать, где в жизни встречаются возможности потренировать правильное письмо. Как-то не придумывается, куда можно это вставить в бегах с чемоданами, рюкзаками и младенцами или прогулках по парку с ними же (но без чемоданов). Может поэтому у Пухтышкина проблемы со spelling, а не потому что правописание как-то более натурально, а он слишком увлечен заумной математикой?