Евротур-2014. День 4: Освенцим.
Когда я еще училась в школе, мне попалась книжка польской писательницы Северины Шмаглевской «Дым над Биркенау».
Это стало моим знакомством с миром фашистских концлагерей, знакомством жестоким, честным и прямым: не скупые строчки в учебнике истории «для полноты информации», а воспоминания женщины, прошедшей этот ад на Земле. Я уже плохо помню, как тогда восприняла прочитанное. Безусловно, был шок. И - недоверие, потому что в книге было написано о вещах, которые не могут быть в этом нашем нормальном и теплом мире. Но они там были - и всего лишь полвека назад… Со временем впечатления от прочитанного угасли, жизнь продолжалась, но память осталась - маленькая, незаживающая ранка.
А некоторое время назад информация о лагерях почему-то вновь пришла в мою жизнь - уже конечно не шоком, а просто начала вливаться, попадаясь то тут, то там, то рассказ, то документ, то фотографии. Она не отпускала меня, заставляя читать все больше, смотреть, впитывать это в себя. Во мне поселился вопрос - как, зачем, почему это было? Как можно было столь хладнокровно уничтожать людей? Не в бою, не за преступления - просто убирать - как выметают пыль. Постепенно вопрос породил чувство вины, вины меня - человека - перед ними - людьми. Я чувствовала необходимость хоть что-то сделать, как-то… попросить прощения?
И вдруг все сложилось само собой: планируя Европу в мае я поняла, что не могу пропустить эту возможность. Так я решила (и решилась) приехать на «фабрику смерти», в бывший немецкий концентрационный лагерь - Освенцим.
Oświęcim (нем. Auschwitz) - крупнейший и наиболее долго действовавший концентрационный лагерь из огромной сети лагерей, организованных нацистами на территории оккупированной Польши. Состоял из нескольких частей, основные - Аушвиц-I, относительно небольшой по площади, и Аушвиц-II (Биркенау), возникший при «необходимости расширения» лагеря.
Не буду приводить исторические факты и хронологию событий: любую информацию сейчас можно найти в сети, а я не пытаюсь написать историческую статью. Я ехала туда, чтобы прикоснуться к этой страшной памяти, почувствовать ее, вдохнуть, пройти по той земле - и здесь хочется написать именно об этом, о том, что я чувствовала, понимала и открывала для себя, находясь в лагере. Этот мой рассказ - мое извинение перед ними. Единственное, что я могу сделать. Прошлого не изменить и не отменить, но можно помнить.
Я приглашаю вас увидеть Освенцим вместе со мной.
Аушвиц-II (Биркенау). Ворота в ад.
Специально отведенная от основных железнодорожных путей ветка, единственное назначение которой - подводить составы, набитые «живым мусором». Эти рельсы помнят замедляющийся стук колес поездов, скрип тормозов и испуганные голоса.
После того, как человек оказывался за этими воротами, - его можно было считать мертвым. Раньше или позже.
В этих вагончиках, набитых до отказа, людей везли несколько дней, иногда неделю или больше. Многие так и оставались там, приезжая в лагерь уже мертвыми.
Мемориальная табличка на вагоне.
В память о более чем 400 тысячах еврейских межчин, женщин и детей, вывезенных из Венгрии и уничтоженных в лагере смерти Освенцим. Весной и летом 1944 года в Биркенау пришло более 100 составов из таких вагонов.
Не знаю, почему написали именно о венгерских евреях. Какая разница, из какой вы страны, если вас так безжалостно убили?
Мне кажется, писать надо обо всех.
На эту земляную рампу под лай собак и резкие окрики сыпались из вагонов еле живые люди. Рядом с вагонами росли груды чемоданов, депортированные забирали с собой из дома самые ценные вещи: для избежания бунтов при вывозе людей часто давалась дезинформация о «переезде на новые поселения».
Дальнейшие события разнились в периоды существования лагеря: порой весь транспорт без лишних проволочек отправлялся в газовую камеру. Но иногда лагерю нужны были свежие силы, или же просто сменились приказы, или же…
Начиналась сортировка. Тех, кто выглядел здоровым, сильным, преимущественно молодые мужчины и женщины, - оставляли «жить». Близнецы, карлики и прочие, имеющие «интересную» генетику отправлялись к лагерному врачу Йозефу Менгеле, проводившему медицинские опыты.
Для остальных часы отсчитывали последние минуты.
Стык прошлого и настоящего.
Сохранившийся барак охраны. Перед ним - фотографии тех лет, толпа депортированных людей, процесс сортировки.
Для тех, кому «повезло», начинались дни, недели или даже месяцы холода, недоедания, изнурительной работы и заборов из колючей проволоки. Жизнь, когда тебя не считают живым, когда ты - не ты, не человек, не личность. Ты можешь кричать, пытаться сопротивляться и бороться, но это не принесет ровным счетом ни-че-го.
Посмотрите на память об этой жизни. На то, что становилось последним зрелищем в жизни сотен тысяч человек.
Каждая труба - это барак на две сотни человек. В кадр попала лишь малая часть того, что видно на месте.
А вот здесь полнее, немного видео с телефона.
Несколько сохранившихся деревянных бараков. Вообще, с правой стороны от разгрузочной рампы все бараки были деревянные, строились при расширении лагеря. Деревянные - потому что так быстрее. Это Биркенау-2.
Санитарный барак, один на несколько десятков жилых.
Если заключенные не были на работах, то выйти на улицу они могли только иногда, очень редко. В туалет - несколько раз в день, группами, по разрешению.
Представляете, какая была цена у этого пятна света из открытой двери барака? Хотя бы увидеть небо, хотя бы представить на минуту, что ты там, на воле.
Состояние барака. Кадр, сделанный после освобождения лагеря.
Биркенау-1. Бараки с правой стороны от рампы были кирпичные, долговременные. А потом в них стало не хватать места…
Большая часть сейчас также разрушена.
А это детский барак. Понимаете, д-е-т-с-к-и-й.
С 1942 здесь содержались женщины с детьми, а после Варшавского восстания 1944 года - несколько сотен детишек, из которых выжили буквально единицы.
На стенах барака сохранены рисунки. Так и не поняла, кто их рисовал, но вполне может статься, что немцы. Они вообще удивительный народ, люди «все должно быть правильно», если есть дети, то пусть будут картинки… хотя очень хочется верить, что кто-то расписывал эти стены, чтобы хоть немного улучшить существование маленьких узников.
В этом бараке меня застал неожиданно начавшийся сильный дождь, и порядка десяти минут я просидела там совершенно одна.
И хорошо, потому что можно было уткнуться лбом в холодную кирпичную стену и заплакать. От страха и бессилия, от осознания того, каким равнодушным может быть человек.
А это особый барак, для «политических» и «опасных для 3-его Рейха». Наиболее тяжелые условия содержания, урезанный рацион питания, поверки и издевательства.
Жизнь на фоне смерти.
Все эти бараки были вторым путем, проходившим от железнодорожной рампы. Тот путь, когда живые завидуют мертвым.
Первый же путь был куда более короткий и страшный. Те, кто ничем не мог послужить 3-ему Рейху отправлялись по Дороге смерти к газовым камерам, мимо бараков с пока еще живыми.
Стенды с фотографиями тех лет выворачивают душу на изнанку. Я так и не смогла представить себе, что было внутри у людей, столь цинично фотографировавших толпы детей, женщин и мужчин, идущих к своей смерти.
Как ни ужасно это звучит, в периоды массового уничтожения фабрика смерти не справлялась. Печи дымили дни и ночи напролет, а в чахлом лесочке вокруг крематориев часами сидели люди, дожидаясь своей очереди на «санитарную обработку».
При эвакуации лагеря немцы взрывали все здания, свидетельствовавшие о истинном назначении лагеря, поэтому крематории и газовые камеры лежат в руинах.
Крематорий II
«Предбанник» 2-го крематория.
Вот по этой лесенке, прикрытой сейчас прутьями решетки, один за другим спускался нескончаемый поток людей.
«Это санитарная обработка! Раздевайтесь и оставляйте свои вещи! После душа вам выдадут новую одежду!».
Потом люди набивались в тесную «душевую» с лейками в потолке… вот только ни единой капли воды так и не появлялось. Вместо этого из отверстий начинали сыпаться белые пористые гранулы - адсорбент, пропитанный синильной кислотой, - циклон «Б». В теплом воздухе камеры гранулы выделяли газ, приводивший к медленной смерти от удушья. По данным фирмы-производителя (как вам исследование, а?) 4-х кг состава хватало для умерщвления 1000 человек. Это из серии «необходимое и достаточное» - с учетом того, что газ выделялся в течение 2х часов - его сыпали ровно столько, чтоб хватило. Люди умирали мучительно медленно, карабкаясь вверх по телам более слабых в отчаянной попытке спастись. Некоторые женщины, уже осознав, что происходит, собирали крупинки с газом и прижимали их к лицам детей, чтобы скорей избавить их от мучений.
В музее Аушвица находится макет системы «газовые камеры - крематорий».
Крематорий III
Разбор тел осуществлялся силами заключенных конц-лагеря, организовывались так называемые «зондер-команды».
Из воспоминаний члена одной из них:
«Через 40 минут обычно все были мертвы. После того как открывали дверь, мы начинали выносить трупы. На все это уходило до 12 часов. Чем дольше длилась работа, тем тяжелее было это делать. Окоченевшие труппы были тяжелыми, с трудом отделялись друг от друга, приходилось волочить их, взяв за шею или ноги. Перед крематориями команда из бывших парикмахеров состригала с трупов волосы, а дантисты рвали золотые коронки. Пепел сожженных тел вывозился на грузовиках и сбрасывался в реки или на сельскохозяйственные поля в качестве удобрения.»
…закрываю глаза и пытаюсь представить себе то, что происходило.
«…Мы целый день сидим на солнцепеке у странного кирпичного строения с трубой, не прекращающей чадить темным вонючим дымом. Люди совершенно измотаны, сидят на земле, как мешки картошки. Непонятно, зачем мы сидим, чего ждем? Нас привели сюда и сказали ждать. Жара, воды взять неоткуда, дети плачут. Я видела, как один старик пошел к солдату за водой для внука, и тот его грубо прогнал, отталкивая ружьем.
Я рада, что мой ребенок еще не родился, не знаю, что бы я сейчас делала с ним на руках…
Хотелось бы конечно в тень, но и тени нет…
…Ближе к вечеру послышались крики. Кричат по-немецки, гонят куда-то. Идем к этому зданию, очередь куда-то вниз. А, вот, говорят, что там душевые, значит наконец-то будет вода. Ужасно хочется пить, а если удастся еще и помыться, то я наверное даже буду рада.
Раздеваемся, одежду велят оставить. Сложить? Потом можно будет забрать? Новую? А я так люблю это платье. Мама шила. Только недавно носить стала, как раз когда живот стал уже сильно выдаваться. А мамы-то и нет уже. И Яцека нет. Я настолько устала, что все воспоминания как в тумане. И я не помню, когда последний раз плакала.
Очередь. Странно, что и мужчины и женщины в одну душевую. Кто-то пытается прикрываться, кому-то уже все равно. Под ногами бетонный пол, темно, несколько мутных ламп под потолком. За спиной раздался резкий лязгающий звук, кто-то вскрикнул. Оборачиваюсь и в полутьме вижу, что закрылась дверь. Рядом громким шепотом читает молитву тот самый старик, что просил воды…
Как же тут мыться?
Что это? Откуда-то сверху падает белая крупа.Чем так странно пахнет воздух? Как же здесь душно, и вздохнуть-то толком не получается. Втягиваю воздух, а как будто дышу пустотой. Господи, что это?? Вокруг меня хрипят голые люди, цепляются друг за друга. У двери свалка, они пытаются открыть ее, бьются в нее, толкаются… Я понимаю, что кричу, нет, пытаюсь кричать, но вместо этого невнятно хриплю и срываюсь на кашель…
…вокруг меня кружат хлопья чистого белого снега. Зима. Яцек наконец решился пригласить меня на свидание. Сегодня будет удивительный вечер…
…то, что от меня осталось - с шипением прогорало в пятой печи крематория Биркенау 29 июня 1944 года».
Время в Биркенау проходит незаметно: неожиданно для себя я провела на территории лагеря около пяти часов.
Пришло время ехать в музей Освенцима, расположенный на территории Аушвиц-I, первого и основного лагеря. Вообще я хотела начать осмотр с него, но до 15 часов посещение открыто только для групп с гидом, а когда я приехала утром - ни одной русскоязычной группы не сформировалось. Так что в музей я попала только в середине дня, и проходить его пришлось довольно быстро, несмотря на то, что провести там можно целый день…
Итак, Аушвиц-I. Сердце Освенцима, место, где все начиналось.
Эта часть лагеря не была направлена непосредственно на уничтожение массы людей (это была задача Биркенау). Здесь располагались более обустроенные (если так можно сказать) бараки и содержавшиеся в них заключенные жили и работали дольше. Тем не менее, первый крематорий появился именно в Аушвиц-I. Также здесь был медицинский барак и судебно-карцерный - лагерь выполнял огромное количество разных функций, являясь и научной медицинской лабораторией, и местом исполнения приговоров для политических узников.
«Труд освобождает». Апофеоз цинизма.
Через ворота, увенчанные этой надписью, утром на рабский труд выходили заключенные. Лагерный оркестр играл ритмичную музыку: под нее все шли в ногу и надзирателям было удобнее пересчитывать людей. Вечером они возвращались под такое же бодрое сопровождение, таща на себе тела тех, кто не смог пережить этот день.
Помимо заборов из колючей проволоки от побега людей удерживали страхом. Если заключенный бежал - его семья подвергалась аресту и помещалась в лагерь.
Одно из возможных лагерных бедствий - поверки. Пересчет людей, или просто так, чтоб было. Заключенных строили на центральной площади (возднее, после расширения лагеря - в линии вдоль улиц), и так они стояли по многу часов без права даже шелохнуться.
Каждый бывший барак сейчас отдан под определенную экспозицию. Чтобы все посмотреть нужен полный день, а лучше - два (кстати, в музее предусмотрены двухдневные экскурсии). К моему великому сожалению, у меня было всего 3-3,5 часа, поэтому я прошла только основную экспозицию, свидетельства нацистских преступлений.
Открывают ее бесконечно мудрые слова Джорджа Сантаяны:
«Не помнящий своей истории - обречен пережить ее снова».
Просто и коротко. Карта преступлений.
Вот так вот. Освободить от этих наций, стереть их, уничтожить само воспоминание о них.
Подумайте, вас хотят убить просто потому, что у вас именно такой нос, именно такие глаза и волосы. Убить не за то, что вы плохой человек, причиняете вред кому-то, совершаете преступление, а за то, что вы просто существуете. На минутку представьте.
Урна с пеплом, маленький мемориал.
Банки, в которых циклон «Б» хранился на складе.
Тайно сделанная членом зандер-команды фотография. Сжигание трупов даже не в крематории, а просто на улице.
Личные вещи людей, погибших в лагере. То, что нашлось при освобождении, а сколько всего было - никогда не узнать.
Груда оправ от очков.
Протезы.
Чемоданы. Они все подписаны - имя, адрес, - чтобы не потерять. Чемоданы не потерялись, потерялись владельцы…
Обувь. Ботиночки чуть больше бутона розы.
Знаете, там завыть хочется.
Слева - женские, справа - мужские. Все педантично сортировалось и вывозилось в Германию.
Фотографии и детская одежка. Все как во сне - смотришь и понимаешь, что такого просто не может быть.
Но было.
Скульптурная композиция «Голод». Если человек не умирал от истощения сам, то при очредной проверке его в конце концов отправляли в газовую камеру как недееспособного.
Чудом успевшие не умереть.
А вот на фото слева - девочка, одна из тройняшек. «Материал» для экспериментов доктора Менгеле.
На этом месте можно материться в слух.
В этом зале съемка была запрещена. За стеклянной стеной - остриженные человеческие волосы, найденные при освобождении лагеря. Почти две тонны, витрина больше 10 метров в длину минимум два в глубину и полтора в высоту. Из волос в Германии делали отличную ткань.
Многие посетители плакали в этом зале, я тоже.
Расстрельная стена (реконструкция). Между 10 и 11 бараками. 11 - судебно-карцерный, в нем выносились приговоры, и ожидали своей участи политические заключенные, захваченные работники подполья, члены польского сопротивления. Окна соседего 10-го барака забиты щитами, чтобы никто не видел расстрелов. Странно, да? Не видел. Как будто не стышны выстрелы и предсмертные стоны.
Я ставлю свою свечку к десяткам, стоящим там.
Я прошу у вас прощения, у всех погибших, замученных, изуродованных.
Я молюсь о том, чтобы такое никогда впредь не повторялось.
В этой комнате осужденные раздевались перед расстрелом.
Если удавалось - писали прощальные письма.
А когда их убивали - кто-то просто смотрел из окна…
Карцер. Туда можно было только вползти. Стоять прямо - невозможно, лечь - тоже. Только сидеть, скрючившись, в полной темноте, пока тебя в прямом смысле объедают крысы.
Уже незадолго до выхода из музея я чудом и наугад заглянула в один барак, с виду ничем не отличавшийся от других.
Экспозиция, посвещенная трагедии Франции, была невероятно сильной и, что самое важное - интерактивной.
Ты идешь по темному коридору и начинаешь слышать нарастающий звук. Стук и металлическое лязгание. Звук идущего поезда…
Входишь в комнату, на стенах - фотографии, рассказы и - силуеты людей, которые окужают тебя будто тени из прошлого. Идешь дальше вновь по коридору, тени идут рядом с тобой - и ты понимаешь, что ты - ТАМ, это ТЕБЯ ведут, а потом везут вместе с остальными… Коридор поворачивает, звук колес замедляется. Поезд прибыл, а на стене поред тобой прожектор высвечивает слова HALT и SCHNELL. Стой! и Быстро!
Именно эти крики становились последним, что слышали сотни тысяч человек.
Трехэтажное здание справа за забором - склад циклона «Б».
Виселица. Устрашение - эффективный инструмент для поддержания порядка и дисциплины.
Самый первый крематорий.
А в соседнем здании жил начальник лагеря с женой и детишками.
Как ни удивительно, это единственное место в музее, где мне встретилась подобная надпись. Хотя стоило бы на каждой стене, потому как порой создавалось впечатление, что люди не совсем понимают, где находятся. Групповые фото с улыбками на фоне главных ворот под надписью Arbeit macht frei, ржущая на улице между бараками молодежь, перекликающиеся люди в экспозиционнах залах.
Бог им судья, конечно, но это как-то не по-человечески.
Внутренний зал. Печи реконструированы.
Очень не хватает тихой-тихой печальной мелодии, чтоб пробирало до самых костей.
Музей Освенцима хранит историю, но, думается мне, должен выполнять и воспитательную функцию, внедряя даже в самые черствые души осознание невозможности повторения тех событий. А чтобы что-то осознать - мало понять, надо ощутить, кожей прочувствовать, чтобы впилось в каждую клеточку и навсегда осталось внутри.
Царство заборов из колючей проволоки и электрических проводов.
На них многие нашли наконец свой конец, предпочтя мгновенную смерть медленному, мучительному погибанию. До какого же отчаяния доходили люди, чтобы под автоматные очереди ковылять к этому страшному освобождению?
Таким я увидела Освенцим.
Таким я запомню его навсегда.
Это жестокий, но бесценный опыт.
Нет, не было и не будет оправдания мучениям, насилию и убийствам. Ни цвет кожи, ни вероисповедание, ни политические взгляды, ни сексуальная ориантация, ни… - не могут быть причиной издевательства человека над человеком, причиной лишения свободы, здоровья или жизни. Ксенофобия омерзительна и смертельно опасна в любой форме.
Смотрите, вот она, живая история. Еще есть люди, чудом пережившие концлагеря.
А далеко ли мы от края, переступив который снова пройдем этот кошмарный путь?
Мы ненавидим «черных», цыган, негров, … кто кого. Они вмешиваются в наш привычный жизненный уклад, вносят свои традиции и привычки… Мы презираем гомосексуалистов. Злимся на политических оппонентов. И постепенно то тут, то там слышится «выгнать», «убрать», а то и «убить». Да и не только слышится.
Я знаю, что это сложный и болезненный вопрос. Должна признаться, что сама порой испытываю сильный негатив по отношению к чему-то инородному, грубо вмешивающемуся в мою жизнь, и хочется, чтобы этого не было - но знаю, спасибо, господи, знаю и чувствую, что страх и ненависть не должны управлять ни мной, ни кем другим. Давить надо в себе эти чувства, давить любой ценой, быть сильнее собственного малодушия. Иначе, рано или поздно, все повторится.
Здесь можно посмотреть все фотографии четвертого дня дня.
Предыдущие части отчета:
Евротур 2014. Inception + День 1: Москва - Брест.,
Евротур 2014. День 2: Брестская крепость.
Евротур 2014. День 3: Варшава.
Это стало моим знакомством с миром фашистских концлагерей, знакомством жестоким, честным и прямым: не скупые строчки в учебнике истории «для полноты информации», а воспоминания женщины, прошедшей этот ад на Земле. Я уже плохо помню, как тогда восприняла прочитанное. Безусловно, был шок. И - недоверие, потому что в книге было написано о вещах, которые не могут быть в этом нашем нормальном и теплом мире. Но они там были - и всего лишь полвека назад… Со временем впечатления от прочитанного угасли, жизнь продолжалась, но память осталась - маленькая, незаживающая ранка.
А некоторое время назад информация о лагерях почему-то вновь пришла в мою жизнь - уже конечно не шоком, а просто начала вливаться, попадаясь то тут, то там, то рассказ, то документ, то фотографии. Она не отпускала меня, заставляя читать все больше, смотреть, впитывать это в себя. Во мне поселился вопрос - как, зачем, почему это было? Как можно было столь хладнокровно уничтожать людей? Не в бою, не за преступления - просто убирать - как выметают пыль. Постепенно вопрос породил чувство вины, вины меня - человека - перед ними - людьми. Я чувствовала необходимость хоть что-то сделать, как-то… попросить прощения?
И вдруг все сложилось само собой: планируя Европу в мае я поняла, что не могу пропустить эту возможность. Так я решила (и решилась) приехать на «фабрику смерти», в бывший немецкий концентрационный лагерь - Освенцим.
Oświęcim (нем. Auschwitz) - крупнейший и наиболее долго действовавший концентрационный лагерь из огромной сети лагерей, организованных нацистами на территории оккупированной Польши. Состоял из нескольких частей, основные - Аушвиц-I, относительно небольшой по площади, и Аушвиц-II (Биркенау), возникший при «необходимости расширения» лагеря.
Не буду приводить исторические факты и хронологию событий: любую информацию сейчас можно найти в сети, а я не пытаюсь написать историческую статью. Я ехала туда, чтобы прикоснуться к этой страшной памяти, почувствовать ее, вдохнуть, пройти по той земле - и здесь хочется написать именно об этом, о том, что я чувствовала, понимала и открывала для себя, находясь в лагере. Этот мой рассказ - мое извинение перед ними. Единственное, что я могу сделать. Прошлого не изменить и не отменить, но можно помнить.
Я приглашаю вас увидеть Освенцим вместе со мной.
Аушвиц-II (Биркенау). Ворота в ад.
Специально отведенная от основных железнодорожных путей ветка, единственное назначение которой - подводить составы, набитые «живым мусором». Эти рельсы помнят замедляющийся стук колес поездов, скрип тормозов и испуганные голоса.
После того, как человек оказывался за этими воротами, - его можно было считать мертвым. Раньше или позже.
В этих вагончиках, набитых до отказа, людей везли несколько дней, иногда неделю или больше. Многие так и оставались там, приезжая в лагерь уже мертвыми.
Мемориальная табличка на вагоне.
В память о более чем 400 тысячах еврейских межчин, женщин и детей, вывезенных из Венгрии и уничтоженных в лагере смерти Освенцим. Весной и летом 1944 года в Биркенау пришло более 100 составов из таких вагонов.
Не знаю, почему написали именно о венгерских евреях. Какая разница, из какой вы страны, если вас так безжалостно убили?
Мне кажется, писать надо обо всех.
На эту земляную рампу под лай собак и резкие окрики сыпались из вагонов еле живые люди. Рядом с вагонами росли груды чемоданов, депортированные забирали с собой из дома самые ценные вещи: для избежания бунтов при вывозе людей часто давалась дезинформация о «переезде на новые поселения».
Дальнейшие события разнились в периоды существования лагеря: порой весь транспорт без лишних проволочек отправлялся в газовую камеру. Но иногда лагерю нужны были свежие силы, или же просто сменились приказы, или же…
Начиналась сортировка. Тех, кто выглядел здоровым, сильным, преимущественно молодые мужчины и женщины, - оставляли «жить». Близнецы, карлики и прочие, имеющие «интересную» генетику отправлялись к лагерному врачу Йозефу Менгеле, проводившему медицинские опыты.
Для остальных часы отсчитывали последние минуты.
Стык прошлого и настоящего.
Сохранившийся барак охраны. Перед ним - фотографии тех лет, толпа депортированных людей, процесс сортировки.
Для тех, кому «повезло», начинались дни, недели или даже месяцы холода, недоедания, изнурительной работы и заборов из колючей проволоки. Жизнь, когда тебя не считают живым, когда ты - не ты, не человек, не личность. Ты можешь кричать, пытаться сопротивляться и бороться, но это не принесет ровным счетом ни-че-го.
Посмотрите на память об этой жизни. На то, что становилось последним зрелищем в жизни сотен тысяч человек.
Каждая труба - это барак на две сотни человек. В кадр попала лишь малая часть того, что видно на месте.
А вот здесь полнее, немного видео с телефона.
Click to viewНесколько сохранившихся деревянных бараков. Вообще, с правой стороны от разгрузочной рампы все бараки были деревянные, строились при расширении лагеря. Деревянные - потому что так быстрее. Это Биркенау-2.
Санитарный барак, один на несколько десятков жилых.
Если заключенные не были на работах, то выйти на улицу они могли только иногда, очень редко. В туалет - несколько раз в день, группами, по разрешению.
Представляете, какая была цена у этого пятна света из открытой двери барака? Хотя бы увидеть небо, хотя бы представить на минуту, что ты там, на воле.
Состояние барака. Кадр, сделанный после освобождения лагеря.
Биркенау-1. Бараки с правой стороны от рампы были кирпичные, долговременные. А потом в них стало не хватать места…
Большая часть сейчас также разрушена.
А это детский барак. Понимаете, д-е-т-с-к-и-й.
С 1942 здесь содержались женщины с детьми, а после Варшавского восстания 1944 года - несколько сотен детишек, из которых выжили буквально единицы.
На стенах барака сохранены рисунки. Так и не поняла, кто их рисовал, но вполне может статься, что немцы. Они вообще удивительный народ, люди «все должно быть правильно», если есть дети, то пусть будут картинки… хотя очень хочется верить, что кто-то расписывал эти стены, чтобы хоть немного улучшить существование маленьких узников.
В этом бараке меня застал неожиданно начавшийся сильный дождь, и порядка десяти минут я просидела там совершенно одна.
И хорошо, потому что можно было уткнуться лбом в холодную кирпичную стену и заплакать. От страха и бессилия, от осознания того, каким равнодушным может быть человек.
А это особый барак, для «политических» и «опасных для 3-его Рейха». Наиболее тяжелые условия содержания, урезанный рацион питания, поверки и издевательства.
Жизнь на фоне смерти.
Все эти бараки были вторым путем, проходившим от железнодорожной рампы. Тот путь, когда живые завидуют мертвым.
Первый же путь был куда более короткий и страшный. Те, кто ничем не мог послужить 3-ему Рейху отправлялись по Дороге смерти к газовым камерам, мимо бараков с пока еще живыми.
Стенды с фотографиями тех лет выворачивают душу на изнанку. Я так и не смогла представить себе, что было внутри у людей, столь цинично фотографировавших толпы детей, женщин и мужчин, идущих к своей смерти.
Как ни ужасно это звучит, в периоды массового уничтожения фабрика смерти не справлялась. Печи дымили дни и ночи напролет, а в чахлом лесочке вокруг крематориев часами сидели люди, дожидаясь своей очереди на «санитарную обработку».
При эвакуации лагеря немцы взрывали все здания, свидетельствовавшие о истинном назначении лагеря, поэтому крематории и газовые камеры лежат в руинах.
Крематорий II
«Предбанник» 2-го крематория.
Вот по этой лесенке, прикрытой сейчас прутьями решетки, один за другим спускался нескончаемый поток людей.
«Это санитарная обработка! Раздевайтесь и оставляйте свои вещи! После душа вам выдадут новую одежду!».
Потом люди набивались в тесную «душевую» с лейками в потолке… вот только ни единой капли воды так и не появлялось. Вместо этого из отверстий начинали сыпаться белые пористые гранулы - адсорбент, пропитанный синильной кислотой, - циклон «Б». В теплом воздухе камеры гранулы выделяли газ, приводивший к медленной смерти от удушья. По данным фирмы-производителя (как вам исследование, а?) 4-х кг состава хватало для умерщвления 1000 человек. Это из серии «необходимое и достаточное» - с учетом того, что газ выделялся в течение 2х часов - его сыпали ровно столько, чтоб хватило. Люди умирали мучительно медленно, карабкаясь вверх по телам более слабых в отчаянной попытке спастись. Некоторые женщины, уже осознав, что происходит, собирали крупинки с газом и прижимали их к лицам детей, чтобы скорей избавить их от мучений.
В музее Аушвица находится макет системы «газовые камеры - крематорий».
Крематорий III
Разбор тел осуществлялся силами заключенных конц-лагеря, организовывались так называемые «зондер-команды».
Из воспоминаний члена одной из них:
«Через 40 минут обычно все были мертвы. После того как открывали дверь, мы начинали выносить трупы. На все это уходило до 12 часов. Чем дольше длилась работа, тем тяжелее было это делать. Окоченевшие труппы были тяжелыми, с трудом отделялись друг от друга, приходилось волочить их, взяв за шею или ноги. Перед крематориями команда из бывших парикмахеров состригала с трупов волосы, а дантисты рвали золотые коронки. Пепел сожженных тел вывозился на грузовиках и сбрасывался в реки или на сельскохозяйственные поля в качестве удобрения.»
…закрываю глаза и пытаюсь представить себе то, что происходило.
«…Мы целый день сидим на солнцепеке у странного кирпичного строения с трубой, не прекращающей чадить темным вонючим дымом. Люди совершенно измотаны, сидят на земле, как мешки картошки. Непонятно, зачем мы сидим, чего ждем? Нас привели сюда и сказали ждать. Жара, воды взять неоткуда, дети плачут. Я видела, как один старик пошел к солдату за водой для внука, и тот его грубо прогнал, отталкивая ружьем.
Я рада, что мой ребенок еще не родился, не знаю, что бы я сейчас делала с ним на руках…
Хотелось бы конечно в тень, но и тени нет…
…Ближе к вечеру послышались крики. Кричат по-немецки, гонят куда-то. Идем к этому зданию, очередь куда-то вниз. А, вот, говорят, что там душевые, значит наконец-то будет вода. Ужасно хочется пить, а если удастся еще и помыться, то я наверное даже буду рада.
Раздеваемся, одежду велят оставить. Сложить? Потом можно будет забрать? Новую? А я так люблю это платье. Мама шила. Только недавно носить стала, как раз когда живот стал уже сильно выдаваться. А мамы-то и нет уже. И Яцека нет. Я настолько устала, что все воспоминания как в тумане. И я не помню, когда последний раз плакала.
Очередь. Странно, что и мужчины и женщины в одну душевую. Кто-то пытается прикрываться, кому-то уже все равно. Под ногами бетонный пол, темно, несколько мутных ламп под потолком. За спиной раздался резкий лязгающий звук, кто-то вскрикнул. Оборачиваюсь и в полутьме вижу, что закрылась дверь. Рядом громким шепотом читает молитву тот самый старик, что просил воды…
Как же тут мыться?
Что это? Откуда-то сверху падает белая крупа.Чем так странно пахнет воздух? Как же здесь душно, и вздохнуть-то толком не получается. Втягиваю воздух, а как будто дышу пустотой. Господи, что это?? Вокруг меня хрипят голые люди, цепляются друг за друга. У двери свалка, они пытаются открыть ее, бьются в нее, толкаются… Я понимаю, что кричу, нет, пытаюсь кричать, но вместо этого невнятно хриплю и срываюсь на кашель…
…вокруг меня кружат хлопья чистого белого снега. Зима. Яцек наконец решился пригласить меня на свидание. Сегодня будет удивительный вечер…
…то, что от меня осталось - с шипением прогорало в пятой печи крематория Биркенау 29 июня 1944 года».
Время в Биркенау проходит незаметно: неожиданно для себя я провела на территории лагеря около пяти часов.
Пришло время ехать в музей Освенцима, расположенный на территории Аушвиц-I, первого и основного лагеря. Вообще я хотела начать осмотр с него, но до 15 часов посещение открыто только для групп с гидом, а когда я приехала утром - ни одной русскоязычной группы не сформировалось. Так что в музей я попала только в середине дня, и проходить его пришлось довольно быстро, несмотря на то, что провести там можно целый день…
Итак, Аушвиц-I. Сердце Освенцима, место, где все начиналось.
Эта часть лагеря не была направлена непосредственно на уничтожение массы людей (это была задача Биркенау). Здесь располагались более обустроенные (если так можно сказать) бараки и содержавшиеся в них заключенные жили и работали дольше. Тем не менее, первый крематорий появился именно в Аушвиц-I. Также здесь был медицинский барак и судебно-карцерный - лагерь выполнял огромное количество разных функций, являясь и научной медицинской лабораторией, и местом исполнения приговоров для политических узников.
«Труд освобождает». Апофеоз цинизма.
Через ворота, увенчанные этой надписью, утром на рабский труд выходили заключенные. Лагерный оркестр играл ритмичную музыку: под нее все шли в ногу и надзирателям было удобнее пересчитывать людей. Вечером они возвращались под такое же бодрое сопровождение, таща на себе тела тех, кто не смог пережить этот день.
Помимо заборов из колючей проволоки от побега людей удерживали страхом. Если заключенный бежал - его семья подвергалась аресту и помещалась в лагерь.
Одно из возможных лагерных бедствий - поверки. Пересчет людей, или просто так, чтоб было. Заключенных строили на центральной площади (возднее, после расширения лагеря - в линии вдоль улиц), и так они стояли по многу часов без права даже шелохнуться.
Каждый бывший барак сейчас отдан под определенную экспозицию. Чтобы все посмотреть нужен полный день, а лучше - два (кстати, в музее предусмотрены двухдневные экскурсии). К моему великому сожалению, у меня было всего 3-3,5 часа, поэтому я прошла только основную экспозицию, свидетельства нацистских преступлений.
Открывают ее бесконечно мудрые слова Джорджа Сантаяны:
«Не помнящий своей истории - обречен пережить ее снова».
Просто и коротко. Карта преступлений.
Вот так вот. Освободить от этих наций, стереть их, уничтожить само воспоминание о них.
Подумайте, вас хотят убить просто потому, что у вас именно такой нос, именно такие глаза и волосы. Убить не за то, что вы плохой человек, причиняете вред кому-то, совершаете преступление, а за то, что вы просто существуете. На минутку представьте.
Урна с пеплом, маленький мемориал.
Банки, в которых циклон «Б» хранился на складе.
Тайно сделанная членом зандер-команды фотография. Сжигание трупов даже не в крематории, а просто на улице.
Личные вещи людей, погибших в лагере. То, что нашлось при освобождении, а сколько всего было - никогда не узнать.
Груда оправ от очков.
Протезы.
Чемоданы. Они все подписаны - имя, адрес, - чтобы не потерять. Чемоданы не потерялись, потерялись владельцы…
Обувь. Ботиночки чуть больше бутона розы.
Знаете, там завыть хочется.
Слева - женские, справа - мужские. Все педантично сортировалось и вывозилось в Германию.
Фотографии и детская одежка. Все как во сне - смотришь и понимаешь, что такого просто не может быть.
Но было.
Скульптурная композиция «Голод». Если человек не умирал от истощения сам, то при очредной проверке его в конце концов отправляли в газовую камеру как недееспособного.
Чудом успевшие не умереть.
А вот на фото слева - девочка, одна из тройняшек. «Материал» для экспериментов доктора Менгеле.
На этом месте можно материться в слух.
В этом зале съемка была запрещена. За стеклянной стеной - остриженные человеческие волосы, найденные при освобождении лагеря. Почти две тонны, витрина больше 10 метров в длину минимум два в глубину и полтора в высоту. Из волос в Германии делали отличную ткань.
Многие посетители плакали в этом зале, я тоже.
Расстрельная стена (реконструкция). Между 10 и 11 бараками. 11 - судебно-карцерный, в нем выносились приговоры, и ожидали своей участи политические заключенные, захваченные работники подполья, члены польского сопротивления. Окна соседего 10-го барака забиты щитами, чтобы никто не видел расстрелов. Странно, да? Не видел. Как будто не стышны выстрелы и предсмертные стоны.
Я ставлю свою свечку к десяткам, стоящим там.
Я прошу у вас прощения, у всех погибших, замученных, изуродованных.
Я молюсь о том, чтобы такое никогда впредь не повторялось.
В этой комнате осужденные раздевались перед расстрелом.
Если удавалось - писали прощальные письма.
А когда их убивали - кто-то просто смотрел из окна…
Карцер. Туда можно было только вползти. Стоять прямо - невозможно, лечь - тоже. Только сидеть, скрючившись, в полной темноте, пока тебя в прямом смысле объедают крысы.
Уже незадолго до выхода из музея я чудом и наугад заглянула в один барак, с виду ничем не отличавшийся от других.
Экспозиция, посвещенная трагедии Франции, была невероятно сильной и, что самое важное - интерактивной.
Ты идешь по темному коридору и начинаешь слышать нарастающий звук. Стук и металлическое лязгание. Звук идущего поезда…
Входишь в комнату, на стенах - фотографии, рассказы и - силуеты людей, которые окужают тебя будто тени из прошлого. Идешь дальше вновь по коридору, тени идут рядом с тобой - и ты понимаешь, что ты - ТАМ, это ТЕБЯ ведут, а потом везут вместе с остальными… Коридор поворачивает, звук колес замедляется. Поезд прибыл, а на стене поред тобой прожектор высвечивает слова HALT и SCHNELL. Стой! и Быстро!
Именно эти крики становились последним, что слышали сотни тысяч человек.
Трехэтажное здание справа за забором - склад циклона «Б».
Виселица. Устрашение - эффективный инструмент для поддержания порядка и дисциплины.
Самый первый крематорий.
А в соседнем здании жил начальник лагеря с женой и детишками.
Как ни удивительно, это единственное место в музее, где мне встретилась подобная надпись. Хотя стоило бы на каждой стене, потому как порой создавалось впечатление, что люди не совсем понимают, где находятся. Групповые фото с улыбками на фоне главных ворот под надписью Arbeit macht frei, ржущая на улице между бараками молодежь, перекликающиеся люди в экспозиционнах залах.
Бог им судья, конечно, но это как-то не по-человечески.
Внутренний зал. Печи реконструированы.
Очень не хватает тихой-тихой печальной мелодии, чтоб пробирало до самых костей.
Музей Освенцима хранит историю, но, думается мне, должен выполнять и воспитательную функцию, внедряя даже в самые черствые души осознание невозможности повторения тех событий. А чтобы что-то осознать - мало понять, надо ощутить, кожей прочувствовать, чтобы впилось в каждую клеточку и навсегда осталось внутри.
Царство заборов из колючей проволоки и электрических проводов.
На них многие нашли наконец свой конец, предпочтя мгновенную смерть медленному, мучительному погибанию. До какого же отчаяния доходили люди, чтобы под автоматные очереди ковылять к этому страшному освобождению?
Таким я увидела Освенцим.
Таким я запомню его навсегда.
Это жестокий, но бесценный опыт.
Нет, не было и не будет оправдания мучениям, насилию и убийствам. Ни цвет кожи, ни вероисповедание, ни политические взгляды, ни сексуальная ориантация, ни… - не могут быть причиной издевательства человека над человеком, причиной лишения свободы, здоровья или жизни. Ксенофобия омерзительна и смертельно опасна в любой форме.
Смотрите, вот она, живая история. Еще есть люди, чудом пережившие концлагеря.
А далеко ли мы от края, переступив который снова пройдем этот кошмарный путь?
Мы ненавидим «черных», цыган, негров, … кто кого. Они вмешиваются в наш привычный жизненный уклад, вносят свои традиции и привычки… Мы презираем гомосексуалистов. Злимся на политических оппонентов. И постепенно то тут, то там слышится «выгнать», «убрать», а то и «убить». Да и не только слышится.
Я знаю, что это сложный и болезненный вопрос. Должна признаться, что сама порой испытываю сильный негатив по отношению к чему-то инородному, грубо вмешивающемуся в мою жизнь, и хочется, чтобы этого не было - но знаю, спасибо, господи, знаю и чувствую, что страх и ненависть не должны управлять ни мной, ни кем другим. Давить надо в себе эти чувства, давить любой ценой, быть сильнее собственного малодушия. Иначе, рано или поздно, все повторится.
Здесь можно посмотреть все фотографии четвертого дня дня.
Предыдущие части отчета:
Евротур 2014. Inception + День 1: Москва - Брест.,
Евротур 2014. День 2: Брестская крепость.
Евротур 2014. День 3: Варшава.