Вода на чужую мельницу - продолжаю чудить...
Название: Приблуда
Фандом: вроде бы пиджеевские "Хоббит" с "ВК", но по факту - очень по мотивам. Хронология и прочие страшные слова явно шли мимо автора.
Пейринг: Даин/ОЖП и др.
Размер: не знаю
Жанр: романтика, наверно
Аннотация: гном и эльфийка - свежая добавка на старые дрожжи. Буду медленно и лениво чесать свои кинки в духе "Верных врагов".
Предупреждения: "одноногие собачки" в количестве! А если вам кажется, что на автора оказала большое влияние госпожа Громыко, вам не кажется.
Негоже это, когда некуда идти и некому защитить, но вдвойне негоже - когда некому вступиться за молодую девчонку, которой некуда идти. Дочери у кхазад рождаются реже, чем сыновья, и гномы очень берегут своих жен и дев, щедро балуя, пряча от чужих и почитая за самое главное свое сокровище. Виданное ли дело, чтоб остаться совсем одной!
- Слышишь, Лит, а что ты умеешь?
- Читать, декламировать и петь не только на родном, но и на всех старых языках. Знаю каллиграфию трех школ. Могу танцевать. Играть на арфе - эта не слишком хорошо пока мне дается, правда, хуже, чем лютня. Развлекать гостей изысканной беседой.
- А попроще что? Ну, не такое изысканное.
- Любое дело должно быть сравнимо с искусством, или это не дело вовсе! А плохая работа - это хуже…
- Хуже воровства, да. Гномья пословица, между прочим.
- Ну пусть будет ваша, суть одна.
И губешки надула, остроухая.
- И что с прочими искусствами? Ну, которые руками больше?
- Могу шить, вышивать, прясть шерсть, лен и шелк. Ткать могу. Готовить еду и печь хлеб. Убираться в доме, ухаживать за лошадьми и лечить их и остальных ездовых и других животных. Собирать и готовить травяные сборы для разных нужд, уговорить растения отдать побольше своей силы. Стрелять из лука или арбалета с седла и с неподвижного места…
- О, как много! - похвалил Даин. - Пожалуй, с растениями и с умением стрелять - самое что надо! Ну и что готовить - оно тоже правильно…
Следует чтить и беречь женщину, чтоб не нуждалась она ни в чем… Но явно не про эту остроухую приблуду речь шла! Между прочим, Даин от чистого сердца приволок ей несколько отрезов самых разных тканей, чтоб не ходила оборвышем, а приблуда нос задрала, как королева:
- Я не нуждаюсь в подачках и милостях! Я и то, что есть, потом верну!
- Вернет она! - разозлился Даин. Виданое ли дело, подарки обратно забирать, курица остроухая!
Смешно сказать, но ох и поломал он голову, пока придумал, как ответить на это спесивое фырканье!
- Значит, никаких тебе подачек или милостей. Ты ж вон без дела не сидишь же, так и оставайся, сколько надо, зима тут длинная - куда дернешься? Считай, это как подъемные тебе были.
Слышал это все Кривонос - он посмеялся всласть, но тут и вправду было смешно. Столько постоянных обитателей в Берлоге - и вправду один краше другого были. Колченогий, дурак и задохлая остроухая в подручных у колченогого. Можно вон весною из заезжего цирка еще и человека-змею позвать или фокусника, будет собственный цирк тогда у узбада. Даин предложил слова про цирк и колченогого повторить для Мраха, и на том дело и кончилось.
Нельзя сказать, что Мрах помощнице очень обрадовался, но поворчал он явно больше для виду. Даром что слабая и дикая, девчонка оказалась неплохим подспорьем: чистоту наводить в Берлоге принялась еще до того, как Даин отрядил ее в подручные! В хранилище самовольно не совалась, на все сначала разрешения просила. И хлеб у нее, кстати, получался что надо. Правда, большое тесто месить у нее сил пока не было, звала на помощь Флои, но будто шептала что-то над бадьей! - и потому поднималось оно высокое и пышное, в печи не пригорало и не черствело потом неделю. Может, и дольше бы не черствело, только к тому времени весь хлеб обычно до крошки съедался. А каких витушек с желтым сахаром она навертела из белой муки! Знахарь посмеялся, мол, что за детская забава, но съелись все витушки за один вечер и даже вперед отличнейшего печеного кабанчика. Про то, что остроухие одну траву едят, это вранье, и жаркое приблуда тоже стряпала отменное. Не скупилась она на всякие выпрошенные травки и коренья, разумеется, и запекала на углях еще и овощей - и все уходило куда быстрее, чем просто мясо или похлебка. Женская рука в Берлоге и вправду оказалась не лишней.
Так что старик, повздыхав и подымив всласть у себя на башне, распотрошил старый сундук, решительно вытряхнув оттуда вообще все, даже шкатулку.
- Бери-ка себе, девчонка, тебе точно оно в дело будет. Даин, конечно, одарил богато, но головой не очень-то подумал…
А что еще сказать, если узбад тряпок приволок, а иголок с нитками, разумеется, не догадался? У него, пока мать в силах и в разуме, так и штопка на носках, небось, по волшебству растет.
Кое-что, посетовал Мрах, все-таки придется подправить, не все сохранилось с надлежащем идеальном виде, но то, что отковал сам, прямо сейчас можно было брать и пользоваться: иголки самые разные, от тончайших для шелка до кожаных и вязальных, острейшие ножницы и выпарыватели, складной аршин, наперстки… ладно, наперстки придется перековать все-таки под тонкие эльфийские пальцы.
Шкатулка заставила засомневаться, но Мрах отмахнулся:
- Бери-бери, не купленное! - и пояснил:
- Это я еще до обвала. Жениться думал, заранее готовил подарки вот.
- И?
- Что - «и»? Кому в мужья калека нужен! А племянниц нет, у сестры одни парни. Ну, негоже ж вещам без дела лежать. А тебе негоже совсем без украшений ходить, самой же некрасиво, а?
Приблуда, не желая обидеть старика, попыталась отговориться, но не вышло. Получилось только уговорить на то, чтоб не таскать на себе все наработанное больше века назад, сошлись на паре колечек потоньше, шпильках и застежках в волосы, которые все равно приходилось прибирать для работы в кухне, и пряжках-«черепашках» на верхнее платье… А серьги - не повесить, проколов-то нет! И на предложение быстренько поправить эту срамоту остроухая чуть не сбежала!
- Тьфу, холера! - рассердился старик, но спорить не стал.
Ох и удивился же Даин, когда нагрянул в Берлогу! Отдельно удивился на прибранный во дворе хлам (Флои, если ему хвост накрутить, тоже расстараться может), отдельно - на форель, печеную в сливках, и на брусничный с медом пирог удивился раза три, пока последний кусок Судри не умыкнул. Не очень-то этот Судри уважал своего узбада, зато свежие пироги уважал очень. И на приблуду Даин поудивлялся:
- Во, теперь и в самом деле понятно, что вроде девчонка!
И сам свой бестолковый язык прикусил. Вдруг кто еще сообразит такое же, а то и вздумает таскаться сюда; только этого не хватало на заставе, чтоб вместо дозора кто-то из гномов вокруг женской юбки крутился! Но все, кто был здесь, только посмеялись: понятное дело ведь, что до девчонки остроухой еще расти и расти. Не ввысь, разумеется, а вширь, и желательно в стратегически важных местах.
***
Как только лег снег, пришли в Железные Холмы торговые караваны и из Холмов два каравана ушло. Вместе с караванами пришли еще и слухи, больше похожие на страшные сказки, и потому - пересказанные много раз, мол, видели в эту осень и по разным городам страшных всадников на вороных конях. Мол, все в черном, где в одиночку, а где по несколько ездят они по дорогам, и никто никогда не видел их скрытых капюшонами лиц и не слышал голосов, но будто ни искали чего-то или кого-то по проселкам, и веяло от них страшным холодом и жутью невероятной… Услышь эту историю один раз, и в самом деле примешь не то за сказку, не то за бред пропойцы, а вот от разных - поневоле задумаешься, и потому-то Даин, сказки вообще любивший, дозорным велел не очень-то расхолаживаться, а на заставах и в поселениях держать ворота запертыми и днем. Не весть откуда взявшиеся всадники ему отчего-то не понравились не меньше, чем не весть откуда взявшиеся в этих краях орки. Кто знает, с кем твари могли заключить союз и зачем рыскают их дозорные повсюду?
Как раз на Зимнее Солнце мать сама послала Даина отвезти для Мраха кое-каких трав и корешков и просила привезти ей серого лишайника для грудной настойки, заодно и табаку привозного вишневого в подарок всем собрала. Так-то Даин навряд ли бы в праздники туда собрался - и так таскается, будто к девке. А если без «будто», то вовсе на смех поднять можно - к остроухой сдыхоти! И было бы за чем таскаться. В Холмах Даин раза три ходил вечером к Ирвил, веселой и ядреной нестарой еще вдовушке, да вот с сентября уже не заглядывал - все не до того было…
А вот на заставу Даин попал очень даже удачно - приблуда постаралась со столом не хуже, чем любая из хозяек в Холмах или в других местах на Зимнее солнце. Как было не сесть и не отметить слегка еще и здесь, когда и жаркое как раз поспело, и особенно когда имбрного эля и имбирных пряников здесь хоть укушайся и упейся, а еще, будто специально для Даина, оставлен большой кусок от главного пирога! Может, пирога бы еще на двоих хватило, но кто успел, как говорится, тот и съел, и даже выловил в этом пироге на удачу положенные туда и монетку, и колечко, и горошинку перца.
- Будет тебе, Даин, сын Наина, весь год сплошь удачным, под новым солнцем - богатство большое, и любовь великая, и здоровье! - словно ярмарочная гадалка, смеясь, провозгласила эльфка.
- И помадки вон те круглые тоже будут мне, пока не закончились, - подсказал Даин. - Разбаловала ты тут своими разносолами, а, ост... Лит?
Не только разносолами постоянных и временных обитателей Берлоги разбаловали, кстати: все щеголяли в новых рубахах, на отделку к которым по рукавам и воротам пошел красивый синий шелк. Видно, тот, что остался от нового платья приблуды. Много ли ей, тощей да малокровной, надо! Ей еще бы украшений побольше, полновесных, красивых, да отделку побогаче…
Между тем остроухая быстренько исчезла, а вернувшись, робко протянула Даину новенький вышитый кисет - все того же тяжелого шелка.
- Эх, а мне и отдариться нечем, разве что вон, веником. В смысле букетом, - он кивнул на связку привезенных сушеных цветов каменоломки. И, подумав, махнул рукой:
- А, собирайся, поехали! Скатаемся и вернемся к ночи.
К слову, тот козлотур, что попал сюда еще осенью в качестве транспорта для остроухой, так и прижился здесь; она несколько раз выезжала даже ненадолго покружить возле Берлоги. Ясное дело, далеко не уезжала, только к могильнику, и никаких лихих проскоков не устраивала, да и просто на седло взбиралась все еще с бревнышек, но и сидеть взаперти ей было непривычно - вот и нечего.
Девице будто и впрямь было скучно, потому что на волю она рванулась только так. Замотанная в свой плащ, закутанная в куртку и шапку, она ничем не отличалась от обитателей Железных Холмов - по крайней мере, человеческих. Румяная от холода не только щеками, но и тонким носом, и кончиками пальцев в лучных перчатках… Разумеется, до Холмов давно дошли слухи о приютившейся на заставе девице, но, как и любые слухи, успели обрасти такими подробностями, что никто бы не признал их главную героиню в этой несурази, что приехала вместе с Даином - тут зимой под кучей одежек даже и не разберешь, парень или девка. У Даина хоть борода была - ох и обиндевела она по дороге, из рыжей став седой! И как потом обтаивала и становилась похожей на мокрый веник, когда они попали в тепло…
По случаю праздников которые-то лавки оказались закрыты чуть не на неделю, а которые-то не закрывались и на ночь - специально, наверно, для раззяв, что забыли про кого-то из друзей или родичей. Ну или под видом подешевевшего чтоб спихнуть этим раззявам залежалый товар.
Ходить с остроухой по лавкам оказалось делом неблагодарным, потому что все, что она перебирала и вроде как хвалила, потом неизменно возвращала на место. Пришлось немного встряхнуть ее и слегка нарычать:
- Дорого, говоришь? Обидеть меня решила?!
С украшениями вышла все-таки ерунда, на ровном месте чуть до кровной вражды разругались. Спорить с женщиной - дело гиблое; Даин вот плюнул и не стал, решив, что и хрен с ним, не дело покупать из готового, будто какому-то человеку, а надо самому в ювелирне вечер-другой покрутиться.
В швейных рядах почти повторилась та же история, но так в итоге сверток с тряпками и перекочевал в сумку к Даину потихоньку, когда остроухая уже свалила на улицу. Спасибо хоть шляться одна по Холмам, привлекая ненужное внимание, не отправилась.
- Курица бешеная! Да подожди ж ты, дура-девка!.. - Даин, вспомнив, зачем они вообще сюда потащились, осекся:
- Хватит придурать, это ж тебе подарок вообще-то должен быть!
Остроухая сердито дергала повод своими тонкими пальцами, отвязывая смирного козлотура от заборчика. И носом дергала как-то совсем почти слезливо.
- Ну ты чего взъелась, а?
Вместо ответа приблуда буркнула что-то в свой шарф вроде как «Кабан рыжий!».
- Ты давай уж по-хорошему скажи тогда, чего хочешь, а? А то вон сейчас пойдем - снова полаемся чуть не в драку.
- Ничего.
- Это значит - «Сам догадайся!», - понял Даин. - Только я этого не умею, может, сразу тогда драться начнем, а?
- Меч хочу, - буркнула остроухая едва слышно. - Легкий и удобный. Ножики для метания хочу. Тоже легкие, я тяжелые, как кухонные, хорошо не брошу.
- Сразу бы так и сказала! Откую, но это не за один раз будет, и то - когда разгребусь с посольскими делами. А пока - найдем тебе…
И в оружейных рядах дело пошло на лад. Одинокая Гора когда-то славилась своими золотыми жилами и драгоценными камнями, богатство там было сказочным, но только мало оно счастья принесло деду и дядьке. А здесь, в Железных Холмах, в изобилии были уголь и сталь - и такой отличной стали не было больше нигде!
Каждую мало-мальски стоящую внимания вещицу Даин не только осматривал и ощупывал, но и обнюхивал и чуть ли на зуб не пробовал. А может, кто-то и попробовал, потому что здесь оказалось немало знакомцев и приятелей Даина, и выбор клинка для несуразной долговязой и тощей лучницы (говорят, сирота, в Берлогу прибилась, и то оно лучше, все ж таки девка, а там-то она точно никому не сдалась) превратился почти что в турнир… Самого-то узбада слегка оттерли от вытащенного оружия, такие страсти разгорелись. Для метательных ножей кто-то притащил с ближайшей помойки старую сарайную дверь, а кто-то показывал, как ловко на лету сбить, за неимением птиц или противника, брошенную кверху шапку…
Зато меч и вправду нашелся что надо, легонький и узкий - пообещали сказочную прочность, и метательные ножики…
Здесь-то Даина и выловил неважно одетый молодой гном с фигурным плетением и золотыми бусинами на усах:
- Слышу, драка начинается, значит, точно тут поблизости Даин ошивается - и так оно и есть! - вместо приветствия заорал он и полез обниматься и слегка влепить кулаком и получить такого же ласкового в ответ:
- Что, Ровин, шило в заднице покоя не дает, опять тебя принесла нелегкая?
- С караваном только сегодня утром приперся, как раз думал дойти, вон, плащ почти чистый надел даже… Угадай, а кто письмо мне передать велел? Чуть-чуть не успели к началу праздников, а!
- Торин?!
- И Фрерин! И красота ваша Дис, и ее Ольф!
- Давай сюда! Ох, мать обрадуется… Что они?
- Ну, всяко лучше, чем прежде.
- Все живы и не голодают - и то счастье?
- И не голодают, и живы. И не только все, но и еще больше к середине весны…
Даин на секунду задумался:
- Еще больше?
И понял:
- Кто?
- Да Дис, кто ж еще-то у вас!
Даин оглянулся на творящийся вокруг балаган, ловко выцепил из него остроухую приблуду, трепетно прижимавшую к груди меч и пару ножей, наугад дал кому-то тычка и сказал пришельцу из Синих Гор:
- Такое - отметить!
И отметили…
Тут и праздники, и радостное известие от родни, и встреча; остроухой Даин (ругнувшись: «Обижусь!») тоже велел налить медовушки - вкусная, местная, на травах лесных, пилась она легко и в голову вроде как поначалу совсем не била, а четвертую кружку приблуда сама себе из кувшина набулькала уже по полной. Говорят, остроухие не пьянеют, но это слегка преувеличивают, потому что после всех тостов и после случившихся внезапно плясок под вистл и скрипку они еще и устроили гонки по дороге в Берлогу - только за счет светлого снега и выглянувшей обгрызенной с края луны не посворачивали себе шеи во тьме.
Обещанное «к ночи», как оказалось, превратилось в немало так заполночь. Обеих слегка штормило, когда приблуда замолотила своим кулаком в ворота, то Даин в эти ворота просто уперся - так, что Флои-дурачок еле открыл.
- Ох, хороши-и…
Подхватил под уздцы козлотуров и увел зверей в сарай, предоставив двуногим самим искать дорогу к двери в тепло.
В темной кухне что-то полетело на пол и там разбилось, потом что-то упало со стальным грохотом. Остроухая, слегка висевшая на Даине, негромко хихикнула ему в ухо пьяными травяными парами:
- Аккуратнее ты, кабанище! Мраха разбудим - налает!
Эти «кабанище» и «налает», произнесенное нежным эльфячьим голосом, умилило Даина так, что нельзя было не рассмеяться в ответ. Так со смехом они и рухнули на лежанку остроухой.
- Не знаю, что лучше: попросить тебя снять сапоги или попросить их не снимать.
- Да ладно, у меня носки чистые! Ну как чистые, на правый и левый еще не отличаюся… Подумать только, наша Дис! Я ж ее за косы дергал, а как перед дедом покойником малую выгораживали, когда она разозлилась и на плоту уплыла… так попало, вспомню - до сих пор задница чешется! Вон ведь, уже и замужем, уже и тяжелая - наверняка парень будет, племянник!
- У вас всегда так празднуют э… сам факт скорого рождения детей?
- А у вас что - нет?
- У эльфов дети рождаются так нечасто, что я ни-че-го не могу рассказать.
- Это потому что живете вечно, если раньше не грохнут. Ох, прости. Это уж так устроено, что вот он - кусок нашей вечности. Чтоб осталось после нас, - язык Даина тоже заплетался. - Как песни, как статуи или украшения, как оружие, только еще лучше… Вечность наша… Что ж ты про оружие-то не сказала сразу?
- А ты не спрашивал.
- А ты не говорила, что умеешь.
- Я не умею. Не учили. Я, ты сам сказал, девка…
Остроухая вдруг хлюпнула Даину в воротник:
- Ничего не смогла. Ни-че-го… Эру, как же страшно…
Ничего не оставалось, как, жалея, поцеловать в теплую макушку - как жалел и целовал в детстве маленькую Дис, когда ей доставалось от шкодных братьев или становилось грустно без матери.
- Здесь тебе бояться нечего. А драться Мрах еще научит, скажешь, я велел…
- Ох, хороши… - утром повторил старик фразу Флои.
Хотя, на взгляд Даина, перебрали они совсем слегка. Потому что и до места доехали, и даже до жилого помещения и до постели дошли. Хотя как разместились там вдвоем - непонятно, просто что каким-то эльфийским узлом все перекрутилось, и руки, и ноги, и косы... Ну хоть разделись только верхнее покидав на пол одной кучей, да еще сапоги Даина каким-то образом на столе оказались… а носки - дырявые! Махал, срам-то какой.
Остроухая, не открывая глаз, осторожно ощупала собственную голову, должно быть, страдая от непривычного для илуватаровых первенцев похмелья, но нашла свою косынку на месте и успокоилась. Она вообще и по Берлоге обычно таскалась в повязанной на мужской манер косынке - и чтоб волосы не лезли в готовящуюся еду, и уши свои тоже успешно прикрывала; кто не были вместе с Даином, когда нашли в распадке полегших эльфов, те и не верили, и в Холмах тоже никто и не увидел бы эльфийку в слегка хромой и довольно невзрачной лучнице. Главное - не терять головного убора. Ум, честь и совесть тоже лучше не терять, а гульнули-то вчера что надо. Хромота, кстати, уже сходила на нет, и ничуть не мешала ей отплясывать - вышитые сапожки плохо годились для скал и глубокого снега и, хоть и отчаянно ругаясь на неподъемную тяжесть, эта покорно влезла в нормальные, на меху и с подковками на каблуках - ох и гремели эти подковки по полам в кабаке! В самой же остроухой весу почти не было, хоть к потолку ее подкинь, ну Даин и подкинул пару раз - только смеялась, смазав ему косами по лицу.
Руки и ноги от тесноты эльфьей постели оказались отлежанными напрочь, зато примятая подушка все еще манила Даина упасть обратно. А еще, как оказалось, это довольно приятно, как остроухая садится и потягивается рядом - костлявая и неряшливая, а движения внезапно плавные и абсолютно женские - но как только соседка по постели уковыляла к заветной двери, Мрах из сокрушенного доброго старичка в один миг превратился в очень недоброго старого колдуна.
- Дело молодое, - негромко проговорил он, обращаясь к Даину. - Гульнули хорошо. Только это, чтоб не смел больше.
- Как? - именно сейчас снова нажираться Даину не хотелось, скорее уж хотелось пива или отвара из бруснички с мятой, но требование было абсурдным по сути. - Мне что, прикажешь чайный лист до старости хлебать или молоко, как козленку?
- Девчонку чтоб не смел больше обхаживать, вот чего. Ты, узбад, молодой да крепкий, тебе жениться надо, а она осталась сирота, некому вступиться. Не лезь к ней!
Даин едва не свалился на пол:
- И в мыслях не было! Нужна мне эта несуразь, будто больше женихаться не с кем! А за вступиться, так ты дай ей оружие, какое есть, а я потом ей свое откую, и учить начинай потихоньку. Сама давеча просила.
- Мутишь ты что-то, Даин, ох мутишь…
Но спорить колдун не стал, уйдя по своим делам, и больше к разговору они не возвращались, каждый для себя что-то уяснив. Зато дома, будто через вестового ворона что услышав, прицепилась матушка!
Про матушку до сих пор говаривали, мол, ведьма. И узбада приворожила, стекольщица простая, и над работой своей тоже ворожит, и лечить умеет - точно колдунья! Пустые разговоры это были, разумеется: над красавицей с рыжими косами в пол почти горевали тогда, мол, узбад - он узбад, конечно, но не губи свою юность за почти стариком, а эта только отмахивалась - сердцу не прикажешь! Не боялась никакой работы красавица Илва, над любой работой пела веселее птицы, а что сделано с чистым помыслом и с добрым словом в мир отпущено, то и служит не в пример дольше и лучше. Петь перестала она в тот год, как овдовела, и той поры по-настоящему чудесной работы ее тоже никто больше не видел; поседела, будто вмиг сравнявшись возрастом с покойником мужем…
И все же матушка точно немного ведьмой была, всегда чуяла, что задумал Даин или о чем задумался. Вот и теперь:
- Жениться тебе надо.
У Даина аж пиво не в то горло пошло.
- А чем плохо? Или хоть смотрины бы устроили - всем и весело было бы, и, глядишь, кого бы и присмотрели, а?
- Да мне и так не скучно.
- Ну, по кабакам-то всяко…
С женским населением Холмов и в самом деле никаких вестовых воронов не надо, все обскажут и так. Заодно Даин и вспомнил, отчего, собственно, так и праздновал - вытащил из-за пазухи смятое еще сильней вчерашнего письмо. Мать тоже порадовалась за двоюродных сестру и братьев, забрав у Даина недопитое пиво и вытащив вкусную настойку на земляничном листу и ежевике и достав те праздничные бокалы, которые сама в незапамятные времена еще сделала из крашеного в зеленый с белыми и красными вкраплениями стекла.
И все равно подпустила шпильку:
- И когда только я дождусь…
Клинок Даин отковал только к весне. И даже не потому что занят был другими делами (хотя их, как всегда, хватало) - смешно сказать, он все не мог подобрать формы и материала, чтоб точно пришлись приблуде по руке. Не получалось представить ее ни с каким из вроде бы очень удачно получившихся, все ерунда какая-то выходила. Решилось оно случайно, когда попал в материну травную кладовую - мать редко кого пускала туда вообще, а тут, захлопотавшись, сама послала принести настой в черном стекле. Даину соваться туда, по его же разумению, точно не следовало. Сначала принес не черный, а темно-серый фиал с отваром, потом едва не опрокинул жбан с квашеной брусникой, поймал в полете коричневый флакон, на котором аж на трех наречиях было подписано «Яд!», жогнулся ладонью об огнянку, а потом еще и сдуру той же рукой почесал лицо, и уже на выходе схватился за слишком хлипко, как оказалось, подвешенный у двери пучок колючек.
- Все развалил? - поинтересовалась мать, не поворачиваясь от томящегося в маленькой плошке варева - должно быть, опять у кого спину прихватило.
- Мам, а зачем ты спирт ядом подписала?
- Даин! - мать все-таки оторвалась от работы. - Ты хоть не успел мне балладонну выпить, дурак?!
- Да ладно, я ж только спросить! - Дин почесал отчаянно зудящее после огнянки лицо теперь другой рукой, перехватив занозистую связку. - Мам, а синеголовником что лечат?
- Дурь лечат. Если по заднице им бить. Ты зачем оберег мне сорвал, а?
- Сам упал. Так это оберег был?
- Он, он. От злого умысла, от дурного глаза, от плохого дела…
- От злого дела, от дурного умысла, - повторил потихоньку Даин, снова почесывая нос и встряхивая травяной оберег, замахиваясь им, будто в фехтовальном выпаде. Легкие полые стебельки, тонкие шипы, плоские узкие верхние листья, крутые изгибы - и снова узкие шипы… Кажется, знал он кое-кого такого же тонко-ломкого и колючего.
На какой-то момент это показалось даже смешно - использовать растительные мотивы в оружии, но когда еще только ковалась заготовка, то было понятно, что вот оно, нашлось! Клинок вышел абсолютно непохожим на гномий. Узкий, легкий, чуть изгибающийся и с длинной рукоятью, удобной как под одну, так и под две руки. Даин даже думал, не украсить ли лезвие еще и рисунком в виде синеголовниковых листьев и соцветий, но потом решил не портить собственную хищную красоту получившегося оружия. Сталь отливала благородной синью будто сама по себе - хотя, может, так просто казалось… Зато на сердечник, не скупясь, он взял целый прутик мифрила из старых запасов. Этим Даин сразу уравнял цену, а то и подороже вещицу сделал, чем если бы ковал понравившейся матушке девице серьги или перстень… И для кого? - смех сказать, для приблуды остроухой!
А до того времени остроухую гонял Мрах. Где в половину, а где в четверть силы - этой и так хватало. Правильно оно или нет, чтоб только-только оставить клюку и сразу же начать махать мечом, неизвестно, но, может, так оно и надо.
Воительница из приблуды получалась пока что так себе. У остроухих есть целая вечность, чтоб отточить их воинское искусство и спешить им, как правило, тоже некуда, и уж не всякой деве полагается владеть оружием тяжелее лука или метательного ножа. Для этих вещей меткость важнее силы, потому что откуда взяться силе для замаха, блока и удара в узких женских плечах и тонких руках? Гномам отец Махал отпустил не так много времени, но и пользовались им здесь с гораздо большим толком. Старик ковылял, дымил трубкой, бранился и каждый раз придумывал что-то новенькое. То заставлял сесть верхом и драться и стрелять на скаку, то велел ловить выпущенные стрелы, то пробежаться по тонким бревнышкам, через которые перед этим прыгала на своем смирном козлотуре. Зато после прыжков и кружения по снегу остроухая хоть и обычно хромала, но выглядела куда румянее и живее, чем в начале зимы. Она трясла снег с шапки, звонко обстукивала свои сапоги у порога, махала рукой явившемуся в гости Даину, а потом рушилась на топчан и на разные голоса спрашивала сама себя, так ли устала, как ей кажется:
- Ножки-ножки, что вы делали? Мы прыгали много, сейчас отвалимся к морготовй матери… Ручки-ручки, что вы делали? Мы лозу рубили, чуть из плеч не вывихнулись… Голова-голова…
- Голова-голова, что ты делала, кроме как ела, шапку носила и глупости говорила?
Вместо ответа из-за занавески в Даина прилетело войлочной домашней туфлей - тут не эльфий лес и босыми зимой не походишь. Приблуда как приблудилась, так и осталась жить в отгороженном в кухне углу - не то потому что тепло там, не то просто прижилась.
Кажется, старик в первую очередь того и добивался. И вроде как про то, чтоб катиться обратно к себе в неведомые дали остроухая больше волынку не заводила, и, кажется, оно и к лучшему - к ней вроде как уже привыкли. В смысле в Берлоге, разумеется, не Даин же!
Ведь вот за что хвалил ее Мрах, называя внученькой, так это за помощь со всеми его вытяжками и настойками - они собрали перегонный куб, чтоб очищать вытяжку из каменной плесени и разных полуядовитых травок. Стоял этот куб даже не в холодном пристрое, а прямо в мастерской, потому что практически не пахнул - весь смрад уходил наружу по хитро изогнутой трубе. Вот здесь-то девка была еще ловчее, чем в стрельбе или беготне по бревнам. И глаза ее были куда зорче, чем у колдуна, когда надо было отмеривать крошечные частички сыпучих сухих травок или высушенных в тонкий порошок получившихся растворов. Колдун хвастался, что с этими снадобьями можно будет однажды вообще победить заразные поветрия и гнилую горячку, но это он наверняка по старости уже слегка завирался. Правда, мать Даина ему верила и даже подарила под всякую отраву фиалов своей работы. Даже сама их привезла, как оказалось потом. Флои-дурачок рассказал вернувшемуся Даину, как госпожа Илва приехала совсем одна, как полюбовалась, как он, Флои, с Лит стреляли во дворе по мишеням, а потом еще и сошлись в рукопашной со снежками, посмеялась немного, но обедать не осталась - наверно, угадала, что стряпней в тот день занимался Мрах…
У Даина от таких известий нехорошо зачесалось меж лопатками, но несколько дней прошло, а мать подобных мрахову разговоров не учиняла, ну и то ладно. Про женитьбу не так бы донимала - еще б было лучше.
Фандом: вроде бы пиджеевские "Хоббит" с "ВК", но по факту - очень по мотивам. Хронология и прочие страшные слова явно шли мимо автора.
Пейринг: Даин/ОЖП и др.
Размер: не знаю
Жанр: романтика, наверно
Аннотация: гном и эльфийка - свежая добавка на старые дрожжи. Буду медленно и лениво чесать свои кинки в духе "Верных врагов".
Предупреждения: "одноногие собачки" в количестве! А если вам кажется, что на автора оказала большое влияние госпожа Громыко, вам не кажется.
Негоже это, когда некуда идти и некому защитить, но вдвойне негоже - когда некому вступиться за молодую девчонку, которой некуда идти. Дочери у кхазад рождаются реже, чем сыновья, и гномы очень берегут своих жен и дев, щедро балуя, пряча от чужих и почитая за самое главное свое сокровище. Виданное ли дело, чтоб остаться совсем одной!
- Слышишь, Лит, а что ты умеешь?
- Читать, декламировать и петь не только на родном, но и на всех старых языках. Знаю каллиграфию трех школ. Могу танцевать. Играть на арфе - эта не слишком хорошо пока мне дается, правда, хуже, чем лютня. Развлекать гостей изысканной беседой.
- А попроще что? Ну, не такое изысканное.
- Любое дело должно быть сравнимо с искусством, или это не дело вовсе! А плохая работа - это хуже…
- Хуже воровства, да. Гномья пословица, между прочим.
- Ну пусть будет ваша, суть одна.
И губешки надула, остроухая.
- И что с прочими искусствами? Ну, которые руками больше?
- Могу шить, вышивать, прясть шерсть, лен и шелк. Ткать могу. Готовить еду и печь хлеб. Убираться в доме, ухаживать за лошадьми и лечить их и остальных ездовых и других животных. Собирать и готовить травяные сборы для разных нужд, уговорить растения отдать побольше своей силы. Стрелять из лука или арбалета с седла и с неподвижного места…
- О, как много! - похвалил Даин. - Пожалуй, с растениями и с умением стрелять - самое что надо! Ну и что готовить - оно тоже правильно…
Следует чтить и беречь женщину, чтоб не нуждалась она ни в чем… Но явно не про эту остроухую приблуду речь шла! Между прочим, Даин от чистого сердца приволок ей несколько отрезов самых разных тканей, чтоб не ходила оборвышем, а приблуда нос задрала, как королева:
- Я не нуждаюсь в подачках и милостях! Я и то, что есть, потом верну!
- Вернет она! - разозлился Даин. Виданое ли дело, подарки обратно забирать, курица остроухая!
Смешно сказать, но ох и поломал он голову, пока придумал, как ответить на это спесивое фырканье!
- Значит, никаких тебе подачек или милостей. Ты ж вон без дела не сидишь же, так и оставайся, сколько надо, зима тут длинная - куда дернешься? Считай, это как подъемные тебе были.
Слышал это все Кривонос - он посмеялся всласть, но тут и вправду было смешно. Столько постоянных обитателей в Берлоге - и вправду один краше другого были. Колченогий, дурак и задохлая остроухая в подручных у колченогого. Можно вон весною из заезжего цирка еще и человека-змею позвать или фокусника, будет собственный цирк тогда у узбада. Даин предложил слова про цирк и колченогого повторить для Мраха, и на том дело и кончилось.
Нельзя сказать, что Мрах помощнице очень обрадовался, но поворчал он явно больше для виду. Даром что слабая и дикая, девчонка оказалась неплохим подспорьем: чистоту наводить в Берлоге принялась еще до того, как Даин отрядил ее в подручные! В хранилище самовольно не совалась, на все сначала разрешения просила. И хлеб у нее, кстати, получался что надо. Правда, большое тесто месить у нее сил пока не было, звала на помощь Флои, но будто шептала что-то над бадьей! - и потому поднималось оно высокое и пышное, в печи не пригорало и не черствело потом неделю. Может, и дольше бы не черствело, только к тому времени весь хлеб обычно до крошки съедался. А каких витушек с желтым сахаром она навертела из белой муки! Знахарь посмеялся, мол, что за детская забава, но съелись все витушки за один вечер и даже вперед отличнейшего печеного кабанчика. Про то, что остроухие одну траву едят, это вранье, и жаркое приблуда тоже стряпала отменное. Не скупилась она на всякие выпрошенные травки и коренья, разумеется, и запекала на углях еще и овощей - и все уходило куда быстрее, чем просто мясо или похлебка. Женская рука в Берлоге и вправду оказалась не лишней.
Так что старик, повздыхав и подымив всласть у себя на башне, распотрошил старый сундук, решительно вытряхнув оттуда вообще все, даже шкатулку.
- Бери-ка себе, девчонка, тебе точно оно в дело будет. Даин, конечно, одарил богато, но головой не очень-то подумал…
А что еще сказать, если узбад тряпок приволок, а иголок с нитками, разумеется, не догадался? У него, пока мать в силах и в разуме, так и штопка на носках, небось, по волшебству растет.
Кое-что, посетовал Мрах, все-таки придется подправить, не все сохранилось с надлежащем идеальном виде, но то, что отковал сам, прямо сейчас можно было брать и пользоваться: иголки самые разные, от тончайших для шелка до кожаных и вязальных, острейшие ножницы и выпарыватели, складной аршин, наперстки… ладно, наперстки придется перековать все-таки под тонкие эльфийские пальцы.
Шкатулка заставила засомневаться, но Мрах отмахнулся:
- Бери-бери, не купленное! - и пояснил:
- Это я еще до обвала. Жениться думал, заранее готовил подарки вот.
- И?
- Что - «и»? Кому в мужья калека нужен! А племянниц нет, у сестры одни парни. Ну, негоже ж вещам без дела лежать. А тебе негоже совсем без украшений ходить, самой же некрасиво, а?
Приблуда, не желая обидеть старика, попыталась отговориться, но не вышло. Получилось только уговорить на то, чтоб не таскать на себе все наработанное больше века назад, сошлись на паре колечек потоньше, шпильках и застежках в волосы, которые все равно приходилось прибирать для работы в кухне, и пряжках-«черепашках» на верхнее платье… А серьги - не повесить, проколов-то нет! И на предложение быстренько поправить эту срамоту остроухая чуть не сбежала!
- Тьфу, холера! - рассердился старик, но спорить не стал.
Ох и удивился же Даин, когда нагрянул в Берлогу! Отдельно удивился на прибранный во дворе хлам (Флои, если ему хвост накрутить, тоже расстараться может), отдельно - на форель, печеную в сливках, и на брусничный с медом пирог удивился раза три, пока последний кусок Судри не умыкнул. Не очень-то этот Судри уважал своего узбада, зато свежие пироги уважал очень. И на приблуду Даин поудивлялся:
- Во, теперь и в самом деле понятно, что вроде девчонка!
И сам свой бестолковый язык прикусил. Вдруг кто еще сообразит такое же, а то и вздумает таскаться сюда; только этого не хватало на заставе, чтоб вместо дозора кто-то из гномов вокруг женской юбки крутился! Но все, кто был здесь, только посмеялись: понятное дело ведь, что до девчонки остроухой еще расти и расти. Не ввысь, разумеется, а вширь, и желательно в стратегически важных местах.
***
Как только лег снег, пришли в Железные Холмы торговые караваны и из Холмов два каравана ушло. Вместе с караванами пришли еще и слухи, больше похожие на страшные сказки, и потому - пересказанные много раз, мол, видели в эту осень и по разным городам страшных всадников на вороных конях. Мол, все в черном, где в одиночку, а где по несколько ездят они по дорогам, и никто никогда не видел их скрытых капюшонами лиц и не слышал голосов, но будто ни искали чего-то или кого-то по проселкам, и веяло от них страшным холодом и жутью невероятной… Услышь эту историю один раз, и в самом деле примешь не то за сказку, не то за бред пропойцы, а вот от разных - поневоле задумаешься, и потому-то Даин, сказки вообще любивший, дозорным велел не очень-то расхолаживаться, а на заставах и в поселениях держать ворота запертыми и днем. Не весть откуда взявшиеся всадники ему отчего-то не понравились не меньше, чем не весть откуда взявшиеся в этих краях орки. Кто знает, с кем твари могли заключить союз и зачем рыскают их дозорные повсюду?
Как раз на Зимнее Солнце мать сама послала Даина отвезти для Мраха кое-каких трав и корешков и просила привезти ей серого лишайника для грудной настойки, заодно и табаку привозного вишневого в подарок всем собрала. Так-то Даин навряд ли бы в праздники туда собрался - и так таскается, будто к девке. А если без «будто», то вовсе на смех поднять можно - к остроухой сдыхоти! И было бы за чем таскаться. В Холмах Даин раза три ходил вечером к Ирвил, веселой и ядреной нестарой еще вдовушке, да вот с сентября уже не заглядывал - все не до того было…
А вот на заставу Даин попал очень даже удачно - приблуда постаралась со столом не хуже, чем любая из хозяек в Холмах или в других местах на Зимнее солнце. Как было не сесть и не отметить слегка еще и здесь, когда и жаркое как раз поспело, и особенно когда имбрного эля и имбирных пряников здесь хоть укушайся и упейся, а еще, будто специально для Даина, оставлен большой кусок от главного пирога! Может, пирога бы еще на двоих хватило, но кто успел, как говорится, тот и съел, и даже выловил в этом пироге на удачу положенные туда и монетку, и колечко, и горошинку перца.
- Будет тебе, Даин, сын Наина, весь год сплошь удачным, под новым солнцем - богатство большое, и любовь великая, и здоровье! - словно ярмарочная гадалка, смеясь, провозгласила эльфка.
- И помадки вон те круглые тоже будут мне, пока не закончились, - подсказал Даин. - Разбаловала ты тут своими разносолами, а, ост... Лит?
Не только разносолами постоянных и временных обитателей Берлоги разбаловали, кстати: все щеголяли в новых рубахах, на отделку к которым по рукавам и воротам пошел красивый синий шелк. Видно, тот, что остался от нового платья приблуды. Много ли ей, тощей да малокровной, надо! Ей еще бы украшений побольше, полновесных, красивых, да отделку побогаче…
Между тем остроухая быстренько исчезла, а вернувшись, робко протянула Даину новенький вышитый кисет - все того же тяжелого шелка.
- Эх, а мне и отдариться нечем, разве что вон, веником. В смысле букетом, - он кивнул на связку привезенных сушеных цветов каменоломки. И, подумав, махнул рукой:
- А, собирайся, поехали! Скатаемся и вернемся к ночи.
К слову, тот козлотур, что попал сюда еще осенью в качестве транспорта для остроухой, так и прижился здесь; она несколько раз выезжала даже ненадолго покружить возле Берлоги. Ясное дело, далеко не уезжала, только к могильнику, и никаких лихих проскоков не устраивала, да и просто на седло взбиралась все еще с бревнышек, но и сидеть взаперти ей было непривычно - вот и нечего.
Девице будто и впрямь было скучно, потому что на волю она рванулась только так. Замотанная в свой плащ, закутанная в куртку и шапку, она ничем не отличалась от обитателей Железных Холмов - по крайней мере, человеческих. Румяная от холода не только щеками, но и тонким носом, и кончиками пальцев в лучных перчатках… Разумеется, до Холмов давно дошли слухи о приютившейся на заставе девице, но, как и любые слухи, успели обрасти такими подробностями, что никто бы не признал их главную героиню в этой несурази, что приехала вместе с Даином - тут зимой под кучей одежек даже и не разберешь, парень или девка. У Даина хоть борода была - ох и обиндевела она по дороге, из рыжей став седой! И как потом обтаивала и становилась похожей на мокрый веник, когда они попали в тепло…
По случаю праздников которые-то лавки оказались закрыты чуть не на неделю, а которые-то не закрывались и на ночь - специально, наверно, для раззяв, что забыли про кого-то из друзей или родичей. Ну или под видом подешевевшего чтоб спихнуть этим раззявам залежалый товар.
Ходить с остроухой по лавкам оказалось делом неблагодарным, потому что все, что она перебирала и вроде как хвалила, потом неизменно возвращала на место. Пришлось немного встряхнуть ее и слегка нарычать:
- Дорого, говоришь? Обидеть меня решила?!
С украшениями вышла все-таки ерунда, на ровном месте чуть до кровной вражды разругались. Спорить с женщиной - дело гиблое; Даин вот плюнул и не стал, решив, что и хрен с ним, не дело покупать из готового, будто какому-то человеку, а надо самому в ювелирне вечер-другой покрутиться.
В швейных рядах почти повторилась та же история, но так в итоге сверток с тряпками и перекочевал в сумку к Даину потихоньку, когда остроухая уже свалила на улицу. Спасибо хоть шляться одна по Холмам, привлекая ненужное внимание, не отправилась.
- Курица бешеная! Да подожди ж ты, дура-девка!.. - Даин, вспомнив, зачем они вообще сюда потащились, осекся:
- Хватит придурать, это ж тебе подарок вообще-то должен быть!
Остроухая сердито дергала повод своими тонкими пальцами, отвязывая смирного козлотура от заборчика. И носом дергала как-то совсем почти слезливо.
- Ну ты чего взъелась, а?
Вместо ответа приблуда буркнула что-то в свой шарф вроде как «Кабан рыжий!».
- Ты давай уж по-хорошему скажи тогда, чего хочешь, а? А то вон сейчас пойдем - снова полаемся чуть не в драку.
- Ничего.
- Это значит - «Сам догадайся!», - понял Даин. - Только я этого не умею, может, сразу тогда драться начнем, а?
- Меч хочу, - буркнула остроухая едва слышно. - Легкий и удобный. Ножики для метания хочу. Тоже легкие, я тяжелые, как кухонные, хорошо не брошу.
- Сразу бы так и сказала! Откую, но это не за один раз будет, и то - когда разгребусь с посольскими делами. А пока - найдем тебе…
И в оружейных рядах дело пошло на лад. Одинокая Гора когда-то славилась своими золотыми жилами и драгоценными камнями, богатство там было сказочным, но только мало оно счастья принесло деду и дядьке. А здесь, в Железных Холмах, в изобилии были уголь и сталь - и такой отличной стали не было больше нигде!
Каждую мало-мальски стоящую внимания вещицу Даин не только осматривал и ощупывал, но и обнюхивал и чуть ли на зуб не пробовал. А может, кто-то и попробовал, потому что здесь оказалось немало знакомцев и приятелей Даина, и выбор клинка для несуразной долговязой и тощей лучницы (говорят, сирота, в Берлогу прибилась, и то оно лучше, все ж таки девка, а там-то она точно никому не сдалась) превратился почти что в турнир… Самого-то узбада слегка оттерли от вытащенного оружия, такие страсти разгорелись. Для метательных ножей кто-то притащил с ближайшей помойки старую сарайную дверь, а кто-то показывал, как ловко на лету сбить, за неимением птиц или противника, брошенную кверху шапку…
Зато меч и вправду нашелся что надо, легонький и узкий - пообещали сказочную прочность, и метательные ножики…
Здесь-то Даина и выловил неважно одетый молодой гном с фигурным плетением и золотыми бусинами на усах:
- Слышу, драка начинается, значит, точно тут поблизости Даин ошивается - и так оно и есть! - вместо приветствия заорал он и полез обниматься и слегка влепить кулаком и получить такого же ласкового в ответ:
- Что, Ровин, шило в заднице покоя не дает, опять тебя принесла нелегкая?
- С караваном только сегодня утром приперся, как раз думал дойти, вон, плащ почти чистый надел даже… Угадай, а кто письмо мне передать велел? Чуть-чуть не успели к началу праздников, а!
- Торин?!
- И Фрерин! И красота ваша Дис, и ее Ольф!
- Давай сюда! Ох, мать обрадуется… Что они?
- Ну, всяко лучше, чем прежде.
- Все живы и не голодают - и то счастье?
- И не голодают, и живы. И не только все, но и еще больше к середине весны…
Даин на секунду задумался:
- Еще больше?
И понял:
- Кто?
- Да Дис, кто ж еще-то у вас!
Даин оглянулся на творящийся вокруг балаган, ловко выцепил из него остроухую приблуду, трепетно прижимавшую к груди меч и пару ножей, наугад дал кому-то тычка и сказал пришельцу из Синих Гор:
- Такое - отметить!
И отметили…
Тут и праздники, и радостное известие от родни, и встреча; остроухой Даин (ругнувшись: «Обижусь!») тоже велел налить медовушки - вкусная, местная, на травах лесных, пилась она легко и в голову вроде как поначалу совсем не била, а четвертую кружку приблуда сама себе из кувшина набулькала уже по полной. Говорят, остроухие не пьянеют, но это слегка преувеличивают, потому что после всех тостов и после случившихся внезапно плясок под вистл и скрипку они еще и устроили гонки по дороге в Берлогу - только за счет светлого снега и выглянувшей обгрызенной с края луны не посворачивали себе шеи во тьме.
Обещанное «к ночи», как оказалось, превратилось в немало так заполночь. Обеих слегка штормило, когда приблуда замолотила своим кулаком в ворота, то Даин в эти ворота просто уперся - так, что Флои-дурачок еле открыл.
- Ох, хороши-и…
Подхватил под уздцы козлотуров и увел зверей в сарай, предоставив двуногим самим искать дорогу к двери в тепло.
В темной кухне что-то полетело на пол и там разбилось, потом что-то упало со стальным грохотом. Остроухая, слегка висевшая на Даине, негромко хихикнула ему в ухо пьяными травяными парами:
- Аккуратнее ты, кабанище! Мраха разбудим - налает!
Эти «кабанище» и «налает», произнесенное нежным эльфячьим голосом, умилило Даина так, что нельзя было не рассмеяться в ответ. Так со смехом они и рухнули на лежанку остроухой.
- Не знаю, что лучше: попросить тебя снять сапоги или попросить их не снимать.
- Да ладно, у меня носки чистые! Ну как чистые, на правый и левый еще не отличаюся… Подумать только, наша Дис! Я ж ее за косы дергал, а как перед дедом покойником малую выгораживали, когда она разозлилась и на плоту уплыла… так попало, вспомню - до сих пор задница чешется! Вон ведь, уже и замужем, уже и тяжелая - наверняка парень будет, племянник!
- У вас всегда так празднуют э… сам факт скорого рождения детей?
- А у вас что - нет?
- У эльфов дети рождаются так нечасто, что я ни-че-го не могу рассказать.
- Это потому что живете вечно, если раньше не грохнут. Ох, прости. Это уж так устроено, что вот он - кусок нашей вечности. Чтоб осталось после нас, - язык Даина тоже заплетался. - Как песни, как статуи или украшения, как оружие, только еще лучше… Вечность наша… Что ж ты про оружие-то не сказала сразу?
- А ты не спрашивал.
- А ты не говорила, что умеешь.
- Я не умею. Не учили. Я, ты сам сказал, девка…
Остроухая вдруг хлюпнула Даину в воротник:
- Ничего не смогла. Ни-че-го… Эру, как же страшно…
Ничего не оставалось, как, жалея, поцеловать в теплую макушку - как жалел и целовал в детстве маленькую Дис, когда ей доставалось от шкодных братьев или становилось грустно без матери.
- Здесь тебе бояться нечего. А драться Мрах еще научит, скажешь, я велел…
- Ох, хороши… - утром повторил старик фразу Флои.
Хотя, на взгляд Даина, перебрали они совсем слегка. Потому что и до места доехали, и даже до жилого помещения и до постели дошли. Хотя как разместились там вдвоем - непонятно, просто что каким-то эльфийским узлом все перекрутилось, и руки, и ноги, и косы... Ну хоть разделись только верхнее покидав на пол одной кучей, да еще сапоги Даина каким-то образом на столе оказались… а носки - дырявые! Махал, срам-то какой.
Остроухая, не открывая глаз, осторожно ощупала собственную голову, должно быть, страдая от непривычного для илуватаровых первенцев похмелья, но нашла свою косынку на месте и успокоилась. Она вообще и по Берлоге обычно таскалась в повязанной на мужской манер косынке - и чтоб волосы не лезли в готовящуюся еду, и уши свои тоже успешно прикрывала; кто не были вместе с Даином, когда нашли в распадке полегших эльфов, те и не верили, и в Холмах тоже никто и не увидел бы эльфийку в слегка хромой и довольно невзрачной лучнице. Главное - не терять головного убора. Ум, честь и совесть тоже лучше не терять, а гульнули-то вчера что надо. Хромота, кстати, уже сходила на нет, и ничуть не мешала ей отплясывать - вышитые сапожки плохо годились для скал и глубокого снега и, хоть и отчаянно ругаясь на неподъемную тяжесть, эта покорно влезла в нормальные, на меху и с подковками на каблуках - ох и гремели эти подковки по полам в кабаке! В самой же остроухой весу почти не было, хоть к потолку ее подкинь, ну Даин и подкинул пару раз - только смеялась, смазав ему косами по лицу.
Руки и ноги от тесноты эльфьей постели оказались отлежанными напрочь, зато примятая подушка все еще манила Даина упасть обратно. А еще, как оказалось, это довольно приятно, как остроухая садится и потягивается рядом - костлявая и неряшливая, а движения внезапно плавные и абсолютно женские - но как только соседка по постели уковыляла к заветной двери, Мрах из сокрушенного доброго старичка в один миг превратился в очень недоброго старого колдуна.
- Дело молодое, - негромко проговорил он, обращаясь к Даину. - Гульнули хорошо. Только это, чтоб не смел больше.
- Как? - именно сейчас снова нажираться Даину не хотелось, скорее уж хотелось пива или отвара из бруснички с мятой, но требование было абсурдным по сути. - Мне что, прикажешь чайный лист до старости хлебать или молоко, как козленку?
- Девчонку чтоб не смел больше обхаживать, вот чего. Ты, узбад, молодой да крепкий, тебе жениться надо, а она осталась сирота, некому вступиться. Не лезь к ней!
Даин едва не свалился на пол:
- И в мыслях не было! Нужна мне эта несуразь, будто больше женихаться не с кем! А за вступиться, так ты дай ей оружие, какое есть, а я потом ей свое откую, и учить начинай потихоньку. Сама давеча просила.
- Мутишь ты что-то, Даин, ох мутишь…
Но спорить колдун не стал, уйдя по своим делам, и больше к разговору они не возвращались, каждый для себя что-то уяснив. Зато дома, будто через вестового ворона что услышав, прицепилась матушка!
Про матушку до сих пор говаривали, мол, ведьма. И узбада приворожила, стекольщица простая, и над работой своей тоже ворожит, и лечить умеет - точно колдунья! Пустые разговоры это были, разумеется: над красавицей с рыжими косами в пол почти горевали тогда, мол, узбад - он узбад, конечно, но не губи свою юность за почти стариком, а эта только отмахивалась - сердцу не прикажешь! Не боялась никакой работы красавица Илва, над любой работой пела веселее птицы, а что сделано с чистым помыслом и с добрым словом в мир отпущено, то и служит не в пример дольше и лучше. Петь перестала она в тот год, как овдовела, и той поры по-настоящему чудесной работы ее тоже никто больше не видел; поседела, будто вмиг сравнявшись возрастом с покойником мужем…
И все же матушка точно немного ведьмой была, всегда чуяла, что задумал Даин или о чем задумался. Вот и теперь:
- Жениться тебе надо.
У Даина аж пиво не в то горло пошло.
- А чем плохо? Или хоть смотрины бы устроили - всем и весело было бы, и, глядишь, кого бы и присмотрели, а?
- Да мне и так не скучно.
- Ну, по кабакам-то всяко…
С женским населением Холмов и в самом деле никаких вестовых воронов не надо, все обскажут и так. Заодно Даин и вспомнил, отчего, собственно, так и праздновал - вытащил из-за пазухи смятое еще сильней вчерашнего письмо. Мать тоже порадовалась за двоюродных сестру и братьев, забрав у Даина недопитое пиво и вытащив вкусную настойку на земляничном листу и ежевике и достав те праздничные бокалы, которые сама в незапамятные времена еще сделала из крашеного в зеленый с белыми и красными вкраплениями стекла.
И все равно подпустила шпильку:
- И когда только я дождусь…
Клинок Даин отковал только к весне. И даже не потому что занят был другими делами (хотя их, как всегда, хватало) - смешно сказать, он все не мог подобрать формы и материала, чтоб точно пришлись приблуде по руке. Не получалось представить ее ни с каким из вроде бы очень удачно получившихся, все ерунда какая-то выходила. Решилось оно случайно, когда попал в материну травную кладовую - мать редко кого пускала туда вообще, а тут, захлопотавшись, сама послала принести настой в черном стекле. Даину соваться туда, по его же разумению, точно не следовало. Сначала принес не черный, а темно-серый фиал с отваром, потом едва не опрокинул жбан с квашеной брусникой, поймал в полете коричневый флакон, на котором аж на трех наречиях было подписано «Яд!», жогнулся ладонью об огнянку, а потом еще и сдуру той же рукой почесал лицо, и уже на выходе схватился за слишком хлипко, как оказалось, подвешенный у двери пучок колючек.
- Все развалил? - поинтересовалась мать, не поворачиваясь от томящегося в маленькой плошке варева - должно быть, опять у кого спину прихватило.
- Мам, а зачем ты спирт ядом подписала?
- Даин! - мать все-таки оторвалась от работы. - Ты хоть не успел мне балладонну выпить, дурак?!
- Да ладно, я ж только спросить! - Дин почесал отчаянно зудящее после огнянки лицо теперь другой рукой, перехватив занозистую связку. - Мам, а синеголовником что лечат?
- Дурь лечат. Если по заднице им бить. Ты зачем оберег мне сорвал, а?
- Сам упал. Так это оберег был?
- Он, он. От злого умысла, от дурного глаза, от плохого дела…
- От злого дела, от дурного умысла, - повторил потихоньку Даин, снова почесывая нос и встряхивая травяной оберег, замахиваясь им, будто в фехтовальном выпаде. Легкие полые стебельки, тонкие шипы, плоские узкие верхние листья, крутые изгибы - и снова узкие шипы… Кажется, знал он кое-кого такого же тонко-ломкого и колючего.
На какой-то момент это показалось даже смешно - использовать растительные мотивы в оружии, но когда еще только ковалась заготовка, то было понятно, что вот оно, нашлось! Клинок вышел абсолютно непохожим на гномий. Узкий, легкий, чуть изгибающийся и с длинной рукоятью, удобной как под одну, так и под две руки. Даин даже думал, не украсить ли лезвие еще и рисунком в виде синеголовниковых листьев и соцветий, но потом решил не портить собственную хищную красоту получившегося оружия. Сталь отливала благородной синью будто сама по себе - хотя, может, так просто казалось… Зато на сердечник, не скупясь, он взял целый прутик мифрила из старых запасов. Этим Даин сразу уравнял цену, а то и подороже вещицу сделал, чем если бы ковал понравившейся матушке девице серьги или перстень… И для кого? - смех сказать, для приблуды остроухой!
А до того времени остроухую гонял Мрах. Где в половину, а где в четверть силы - этой и так хватало. Правильно оно или нет, чтоб только-только оставить клюку и сразу же начать махать мечом, неизвестно, но, может, так оно и надо.
Воительница из приблуды получалась пока что так себе. У остроухих есть целая вечность, чтоб отточить их воинское искусство и спешить им, как правило, тоже некуда, и уж не всякой деве полагается владеть оружием тяжелее лука или метательного ножа. Для этих вещей меткость важнее силы, потому что откуда взяться силе для замаха, блока и удара в узких женских плечах и тонких руках? Гномам отец Махал отпустил не так много времени, но и пользовались им здесь с гораздо большим толком. Старик ковылял, дымил трубкой, бранился и каждый раз придумывал что-то новенькое. То заставлял сесть верхом и драться и стрелять на скаку, то велел ловить выпущенные стрелы, то пробежаться по тонким бревнышкам, через которые перед этим прыгала на своем смирном козлотуре. Зато после прыжков и кружения по снегу остроухая хоть и обычно хромала, но выглядела куда румянее и живее, чем в начале зимы. Она трясла снег с шапки, звонко обстукивала свои сапоги у порога, махала рукой явившемуся в гости Даину, а потом рушилась на топчан и на разные голоса спрашивала сама себя, так ли устала, как ей кажется:
- Ножки-ножки, что вы делали? Мы прыгали много, сейчас отвалимся к морготовй матери… Ручки-ручки, что вы делали? Мы лозу рубили, чуть из плеч не вывихнулись… Голова-голова…
- Голова-голова, что ты делала, кроме как ела, шапку носила и глупости говорила?
Вместо ответа из-за занавески в Даина прилетело войлочной домашней туфлей - тут не эльфий лес и босыми зимой не походишь. Приблуда как приблудилась, так и осталась жить в отгороженном в кухне углу - не то потому что тепло там, не то просто прижилась.
Кажется, старик в первую очередь того и добивался. И вроде как про то, чтоб катиться обратно к себе в неведомые дали остроухая больше волынку не заводила, и, кажется, оно и к лучшему - к ней вроде как уже привыкли. В смысле в Берлоге, разумеется, не Даин же!
Ведь вот за что хвалил ее Мрах, называя внученькой, так это за помощь со всеми его вытяжками и настойками - они собрали перегонный куб, чтоб очищать вытяжку из каменной плесени и разных полуядовитых травок. Стоял этот куб даже не в холодном пристрое, а прямо в мастерской, потому что практически не пахнул - весь смрад уходил наружу по хитро изогнутой трубе. Вот здесь-то девка была еще ловчее, чем в стрельбе или беготне по бревнам. И глаза ее были куда зорче, чем у колдуна, когда надо было отмеривать крошечные частички сыпучих сухих травок или высушенных в тонкий порошок получившихся растворов. Колдун хвастался, что с этими снадобьями можно будет однажды вообще победить заразные поветрия и гнилую горячку, но это он наверняка по старости уже слегка завирался. Правда, мать Даина ему верила и даже подарила под всякую отраву фиалов своей работы. Даже сама их привезла, как оказалось потом. Флои-дурачок рассказал вернувшемуся Даину, как госпожа Илва приехала совсем одна, как полюбовалась, как он, Флои, с Лит стреляли во дворе по мишеням, а потом еще и сошлись в рукопашной со снежками, посмеялась немного, но обедать не осталась - наверно, угадала, что стряпней в тот день занимался Мрах…
У Даина от таких известий нехорошо зачесалось меж лопатками, но несколько дней прошло, а мать подобных мрахову разговоров не учиняла, ну и то ладно. Про женитьбу не так бы донимала - еще б было лучше.