Москва и москвичи
Сегодня впервые за много лет смог погулять по центру города в выходной, просто побродить без какой-либо цели. Так получилось, что гулял я в районе Плющихи, где нет уже трёх тополей и не поёт больше Татьяна Доронина об улетевшем Гагарине, где живут вперемежку старые москвичи, городские интеллигенты в третьем поколении, служивые и государевы люди в домах из желтых кирпичей (когда-то называвших ЦКовскими) и понаехавшие, а так же просто разбогатевшие люди, в основном среднего возраста в умопомрачитель-но дорогих квартирах. В нашем странном городе, на одной улице можно найти жилье более чем экономичное, скорее даже всего в старом хрущевском или неказистом сталинском доме и замечательную во всех смыслах, кроме разумности, квартирку за полмиллиарда рублей. У нас, похоже, есть только одно место про которое можно сказать, что это "Золотая Миля" - Остоженка. Место то ли для жизни миллиардеров, то ли для сохранения капиталов. Как не пытались из Плющихи сделать "Серебряную милю" , не получилось, слава богу- типичный район Старой Москвы.
Летом, на выходных,эти районы имеют особое очарование, дворики тщательно убраны, народу мало, все уехали кто на дачу, кто на юг. Иногда из открытого окна заиграет музыка, девочка в короткой юбчонке выведет погулять свою собачку, плывут облака, солнце бьёт в глаз, отражаясь от хрома дорогих машин, в тенёчке мамаша с коляской сидит и читает толстую книжку. Пух уже отлетел, шума машин не слышно, на душе - безмятежность и какое-то странное ожидание чего-то нового и хорошего.
Конечно, как и везде в нашем городе хорошие, бывшие доходные дома расселяются, выгребается всё их натруженное и дряблое нутро и остаётся лишь фасад, за которым строят новенькие и крепенькие стены и потолки. Комнаты большие, квартиры исполинские на этаже, где раньше жило по 20 человек остаётся по две семьи, которые там часто и не появляются, жёны с детьми в Англии или Швейцарии, муж, отягощённый корпоративными или государственными заботами, живет на даче на Рублёвке, или у любовницы на купленной ей квартирке на Кутузовском, зачем ему одному в 12 комнатах плутать. и стоят такие кварталы пустые как после взрыва нейтронной бомбы, лишь пробежит пара рыжих собак с соседней стройки, да иногда выходит покурить охранник в черном костюме.
Как-то давно гулял я так же по городу. Был глубокий март. Весна ещё не чувствовалась, но мокрые тучи висели прямо над крышами, желтые фонари почти не светили, с подоконников на голову падали тугие толстые капли. Я спускался вниз к трупной площади по Рождественскому бульвару, где я прожил целый год после рождения, чего я совсем не помню. Ничего, вспомню к старости. Так говорят. Я промок и шаркал ногами уже не обходя лужи. Кричали вороны. Машин было тогда мало, но еще и вечер какой-то безлюдный был. Шёл я совершенно без цели и не особенно выбирая маршрут. Внезапно я остановился около только что расселённого дома, дверь была открыта нараспашку и на лестничной площадке горел свет. Я поколебался пару секунд и зашел. Лифт уже отключили, двери квартир были раскрыты. Я поднялся на второй этаж и мой взгляд упал на дверь на косяке которой висело штук десять звонков, разных форм и эпох. Не было ни одного одинакового. Около каждого была табличка в рамке, чтобы звонить тому к кому ты идёшь. Только пара имен осталось. Наверно жильцы уезжая не захотели оставлять здесь свои фамилии. среди оставшихся меня привлекла одна в массивной металлической рамке, под старым звонком - на ней была написана фамилия Петровы. Такая же девичья фамилия была у моей мамы. Конечно я знал наверняка, что мы не жили в этом доме. Наш был трехэтажный и давно уже отошел к какому-то ведомству, но мне было занятно. Я потянул картонку на котором была написана фамилия. Картонка по-упиралась и вылезла. Это был кусочек упаковки вафельного торта. такие я видел только с Книге о Вкусной и Здоровой Пище и еще в черно-белых фильмах о пятидесятых. В моём детстве эти тортики, которые почему то не считались настоящими (настоящие были бисквитные или шоколадные "Прага", "Подарочный" или "Сказка", на худой конец), так вот в моём детстве эти тортики упаковывали в тоненький картон с некрасивым коричнево-бежевым рисунком. Тогда была эпоха очень плохого дизайна. Наверно кто-то из руководства страны посчитал, что если наши товары станут красивыми, или хотя бы будут красиво упакованы, это отвлечёт советский народ от трудовых свершений и затянет его в мещанство. А эта картонка была толстой с яркими красками. И что самой страшное - она пахла. Запах затаившийся на несколько десятилетий рванулся в мокрый мартовский воздух и на лестничной клетке закружились ароматы ванили, шоколада и орехов.
Это было так странно, что я зачем-то вошел в квартиру и повернул во второй дверной проём. Комната была довольно ярко освещена городским фонарем. Почему-то я подумал, что Петровы жили именно здесь. Около окна стояла сломанная детская кроватка, у двери висела этажерка. На освещенной сене я увидел детские рисунки, прямо на выцветших бледных обоях кто-то рисовал цветными карандашами то, что обычно рисуют все дети, папу, маму, себя. Небо, солнце и облака. Рисунков было много. Было видно, что ребёнок любит рисовать и родители зная о скором переезде разрешили ему портить обои. Я сел на пол, прислонившись спиной к противоположной стене. Старый паркет был сухой и тёплый. Я нюхал кусочек коробки от торта и думал о том, что этот торт наверно был куплен, чтобы отметить въезд в эту квартиру еще родителями родителей этого ребёнка. Через открытую форточку было слышно как проехала машина, потом прошла парочка обсуждавшая какую-то премьеру в театре, опять закричали вороны. Мне стало очень хорошо и спокойно. Прошло много лет, может уже старших Петровых и нет на свете, а картонка пахнет тортом, жизнь проходит очень быстро и не надо жалеть о прошлом, надо жить сегодня, здесь и сейчас. Главное - надо жить.