Монгольская мужская прическа XIII века
Я в истории Востока практически профан, что-то специализированное по этой теме практически не читаю, да и в сферу интересов не входит, поэтому ограничиваюсь научпопом. Но недавно увидел еще одну интересную новость про древние прически и решил все же сюда сохранить.
А. Г. Юрченко. Монгольская мужская прическа XIII века. // Mongolica-VI: Сб. ст. - СПб.: Петербургское Востоковедение, 2003.
Мужчины Монгольской империи обязаны были носить сложный тип прически. Требование одинаковой укладки волос на голове распространялось на всех мужчин, находящихся на службе, независимо от их этнического происхождения и социального статуса. Прическа Чингисхана не отличалась от прически рядового воина в его армии. Это обстоятельство требует объяснения, особенно с учетом того факта, что в империи царил принцип строгого иерархического соподчинения, который предполагает существенные различия во внешнем облике. Так, например, костюм старших по званию имел важные отличительные детали; в первую очередь это касается золотых поясов *. Корпоративная солидарность великого хана и его гвардии нашла отражение в геральдических символах: седло и конские ремни Чингисхана и кешиктенов (дневной и ночной стражи в ставке хана) украшались фигурами свернувшихся драконов 2. Различались по материалу и надписям пайцзы3, правом пользования «зонтом» обладало лишь ограниченное число высших военных чинов и члены императорской фамилии4, а мужская прическа была одинакова для всех. Удивление вызывает как раз однообразность формы прически. В семиотическом плане эту прическу можно рассматривать как знак, который всегда «находится» при мужчине. Очевидная функция этого знака заключалась в идентификации «своих» на фоне «чужих». Наша задача - выяснить ролевое поле этого знака.
В известном смысле можно утверждать, что все военнообязанное мужское население Монгольской империи представляло консолидированную группу, внешним признаком которой и выступала прическа. В исторической энциклопедии Винцентия из Бовэ (1265 г.), который использовал донесения дипломатических миссий к монголам и другие документы из архива римской курии, после описания монгольской прически сказано, что точно так же бреют макушку и носят косы за ушами все, кто живет вместе с ними: команы 5, саррацены и другие, но лица этих людей не похожи на лица тартар6. Таким образом, вопрос о неизменном постоянстве способа укладки волос выходит далеко за пределы этнографической проблематики и, видимо, должен рассматриваться в другой системе координат. Речь идет об имперской культуре. Так, например, уже упоминавшиеся воинские пояса с геральдическими изображениями драконов появляются в монгольской среде как бы в одночасье. И связано это было с резко изменившимся уровнем государственного строительства после реформ 1206 г., когда при оформлении новых элит потребовались новые объединительные символы.
В строго иерархической вертикали империи правая мужская сторона «уравновешивалась» левой женской (ср: Рашид ад-Дин. Т. П: 133). Женским эквивалентом сложной мужской прически выступала бокка. И подобно тому, как форма прически была одинаковой для всех мужчин от императора до рядового воина, так и форма бокка была одинаковой для всех женщин в империи. Разумеется, что речь идет о женах, чьи мужья состояли на военной или административной службе у великого хана. Свидетельствам современников событий, как правило, обращавших внимание на внешнюю сторону явлений 7, принадлежит решающее значение для анализа заявленной темы, ибо нас интересует функция мужской прически. Прояснив мотивацию подобных описаний, мы сможем приблизиться к пониманию истинного назначения того или иного предмета в имперской культуре (одежды, головного убора, прически).
Известно, что отличительные черты во внешнем облике представителей любого сообщества выполняют функцию культурного знака, в котором материализована не видимая для наблюдателя система социальных связей. В середине XIII в. усилиями францисканцев христианский Запад открывал для себя ранее малоизвестный мир азиатской культуры. В донесения францисканской миссии 1245 г., побывавшей в кочевой столице великого хана близ Каракорума, среди множества разнообразных и важных тем включены детальные описания монгольской мужской прически. С какой целью это сделано? Трудно предполагать, что римская курия интересовалась подобными вещами. Следовательно, у папских послов имелись какие-то веские основания для описания внешнего облика монголов. Проведя более полутора лет в странствиях по дорогам Монгольской империи и участвуя в важных церемониях (коронации хана Гуюка), они могли на собственном опыте убедиться в том, что империя выработала сложную систему символов. Донесения францисканцев являются своеобразным тестом, призванным ответить на ключевые для Запада вопросы о появлении на культурном горизонте христианского мира грозной и не известной силы.
Не секрет, что монгольское нашествие было воспринято западной элитой как предвозвестие Страшного Суда. Истинной целью странствия францисканцев был сбор достоверных сведений, касающихся происхождения, верований и образа жизни кочевых орд, а также намерений их предводителей. Путешествие западной миссии к границам познанного мира призвано было раздвинуть занавес неизвестности и снять напряжение ожидаемой вселенской катастрофы. Мир имперской культуры, открывшийся взорам францисканцев, не соответствовал слухам и стереотипам западных христиан, поэтому одна из скрытых целей миссии заключалась в создании новой картины Азии. Несомненно, папские послы осознавали степень неосведомленности Запада относительно восточных реалий. Сложнее ответить на вопрос, как далеко готовы были пойти они в скрытой полемике с ирреальными представлениями современников. Донесения миссии задают новую перспективу в восприятии Азии, решительно порывая с апокалиптической традицией, нашедшей свое монументальное воплощение в творчестве Матвея Парижского8. На практике это означало внимание к детальному описанию внешних проявлений чужого образа жизни, за которым угадывается стремление осознать феномен имперской культуры.
Масштабность поставленных целей определяла характер наблюдений францисканцев. Поэтому, обращаясь, казалось бы, к частным сведениям из их донесений, следует помнить, для какой аудитории предназначались эти описания. В глазах средневекового европейца острижение волос ассоциировалось с жизнью в обществе по определенным правилам поведения 9. Внешний вид и прическа жителей той или иной страны могли выступать в качестве одной из важных характеристик. Например, доминиканцы, отправившиеся на поиски «прародины венгров» в 1234 г., достигли Зихии. В отчете доминиканцев отмечается, что все мужчины в Зихии наголо бреют голову и тщательно растят бороды, и только знатные, демонстрируя свою знатность, оставляют над левым виском немного волос, выбривая всю остальную часть головы10. Самим францисканцам предписывалось уставом быть гладко выбритыми и носить тонзуру на голове. Выбритая макушка францисканцев поразительным образом напоминала выбритый круг на голове у монголов. Это случайное совпадение было отмечено самими францисканцами. Особый интерес ситуации придает и то обстоятельство, что китайские дипломаты этого времени тщательным образом описывали устройство монгольской прически.
Как уже сказано, участники францисканской миссии 1245 г. первыми из европейцев выполнили подробное описание этого ныне исчезнувшего способа укладки волос монголами. Наблюдения брата Иоанна де Плано Карпини и его спутника и переводчика брата Бенедикта Поляка во многом совпадают со сведениями китайских дипломатов XIII в. И те и другие наблюдения находят подтверждение в портретах монгольских императоров - Чингис-хана, его сына и внука - Угедея и Хубилая и внука последнего - Тэмура (1294-1307), найденных в 20-х годах XX в. в старом императорском дворце в Пекине 11. Выглядела эта прическа следующим образом. У мужчин, начиная с первой стрижки волос, проводив шейся в трех- или пятилетием возрасте, выбривали макушку и затылок, но оставляли челку, свисавшую на лоб, и волосы на обоих висках (их заплетали в две небольшие косички). У мальчиков они торчали короткими хвостиками в разные стороны, мужчины их укладывали локонами за ушами. На средневековых каменных изваяниях, найденных в степях Восточной Монголии и, вероятно, изображавших представителей «золотого рода» Чингизидов, в ряде случаев прослеживается именно такой тип прически ,2. К XX в. эта прическа естественно вышла из употребления, но ее детский вариант с двумя торчащими косичками из редка встречается и в наши дни в отдаленных районах Монголии.
Брат Бенедикт в своем донесении, сохранившемся в пересказе брата Ц. де Бридиа, сообщает: «Они выбривают на голове круг, наподобие наших клириков, имеющих [тонзуру], от которого они обыкновенно выбривают в направлении каждого уха [полосу] размером в три пальца. А на лбу они носят челку до самых бровей, ниспадающую в виде полумесяца. А оставшиеся же волосы они отпускают и заплетают [в косы], как саррацены» ,4. Согласно сведениям брата Иоанна, «на темени у них тонзура, как у клириков, а от одного уха до другого все, как правило, выбривают [полосу] шириной в три пальца; эти выбритые места
соединяются с вышеупомянутой тонзурой. Также и надо лбом они все сходным образом выбривают [полосу] шириной в два пальца. А те волосы, которые находятся между тонзурой и вышеотмеченной выбритой [полосой], отпускают расти до самых бровей и, выстригая [их] с обеих сторон лба больше, чем в середине, делают длинные пряди. Остальным же прядям они, как женщины [у нас], дают расти; из них делают две косы и каждую [из кос] привязывают за [соответствующим] ухом» 15.
Согласно наблюдениям южнокитайского посла Чжао Хуна (1222 г.), «в верхах вплоть до [самого] Чингиса и в низах до [рядового] подданного все бреют голову, оставляя три чуба, как у китайских мальчиков. Когда передний немного отрастает, его подстригают, а два боковых связывают в маленькие пучки и спускают на плечи» ,6. Секретарь другой южнокитайской дипломатической миссии ко двору монгольского главнокомандующего в Северном Китае (1233 г.), Пэн Да-я отмечает: «[Что касается] их головных уборов, [то они] распускают волосы и завязывают [их] в узлы» 17. «Мужчины и девицы связывают
волосы и опускают их на уши» - отмечается в путевых записках о путешествии даосского монаха Чань Чуня в Монголию и Среднюю Азию в 1220-1226 гг.18 В переводе Н. Ц. Мункуева это предложение звучит так: «Мужчины связывают волосы и свешивают [их] до ушей» 19. Близкую к монгольской мужской прическе носили кидани; они также брили волосы на макушке, а сзади и по бокам оставляли 20. Важный материал по кидаиьскому костюму, и по прическам в частности, дают настенные росписи гробниц киданьской знати X-XI вв. Согласно изображениям, макушка и затылок выбриты, на висках всегда две длинные пряди, нередко заплетенные в косички; пряди свисают перед ушами или заложены за уши. Часто над лбом, от виска
к виску, оставлена ровная короткая челка.
Очевидно, что за «этнографическими» описаниями западных и восточных дипломатов скрыты жизненные реалии монгольской империи21. Империя манифестировала свое рождение на всех уровнях бытия, от повседневной жизни 22 до общегосударственных праздников и ритуалов23. Почти с неизбежностью этот процесс породил поток символов, призванных узаконить новую расстановку сил. Сложнее ответить на вопрос, насколько этот факт осознавался наблюдателями и теми, кто был вынужден принять новую реальность. К середине XIII в. этноним монгол превратился в общеимперский политоним 24. Рашид ад-Дин отмечает, что в его время, т. е. в XIV в., тюркские племена именуют себя монголами, «хотя в древности они не признавали этого имени» 25. Причина этого стремления - величие и могущество монголов. «Ныне дошло
до того, что монголами называют народы Хитая и Джурджэ, нангясов, уйгуров, кипчаков, туркмен, карлуков, калачей, всех пленных и таджикские народности, которые выросли в среде монголов. И эта совокупность народов для своего величия и достоинства признает полезным называть себя монголами» 26. Империя была открытой системой, ориентированной на
включение и адаптацию новых групп. «Монголами» были все, кто обрел свое место в новой иерархии власти. Можно не сомневаться, что кидань Елюй Чу-цай, советник Чингис-хана по управлению Китаем, и венецианец Марко Поло, служивший гонцом при Хубилае, носили халаты и прически на монгольский манер. В этой перспективе требование однообразия мужской
прически, наряду со способом запахивания полы одежды и женским головным убором бокка, следует рассматривать как интегрирующие факторы в жизни «Великого монгольского государства». Перечисленные внешние формы выступали как признак включенности в новую социальную среду и подчинения императивам «Великого монгольского государства». Приведу два примера. Первый, типологического характера: в 1207 г. правитель Сычуани У Си объявил о неподчинении Южной Сун и обратился за покровительством к империи Цзинь. Он даже ввел «варварский» способ запахивания полы одежды на левую сторону, что было символом полного подчинения чжурчжэньским правителям27. Присутствуя летом 1246г. на
главной церемонии- аудиенции с великим ханом, францисканцы на какое-то мгновение стали участниками мировой драмы, ибо по условиям ритуала им следовало облачиться в шитые золотом халаты28. В противном случае, они не были бы допущены пред лицо императора. Как хорошо известно, вступая в орден, братья минориты приносили обет бедности, обязуясь, в частности, ходить босиком, а из одежды пользоваться только туникой из грубой шерсти. На приеме у великого хана францисканцы проявили удивительную дипломатическую гибкость. С точки зрения организаторов ритуала, облачение участников в праздничные одеяния символизировало их включенность в космос империи и определяло их место в иерархии власти29. И одновременно призвано было продемонстрировать лояльность представителей еще не покоренных территорий новому владыке мира. Другими словами, послы папы (а в их лице и сам папа) мыслились как подданные империи30. Видимо, это обстоятельство ускользнуло от внимания францисканцев. Секретарь султана Джелал ад-Дина, ан-Насави с осуждением пишет о правителе Хамадана, который подчинился монголам во время их войны с хорезшахом: «Он вступил с ними в переписку, выказывая покорность, послушание и объявляя о своем подчинении. Татары прислали ему татарскую почетную одежду, известную злополучием и скроенную подлостью и позором. И он надел ее, выказывая им дружелюбие, и очернил свое лицо краской отступничества»3|.
Известно, что средневековые общества были обществами высокой знаковости. Знаковая сущность явлений и вещей доминировала над их реальной сущностью. И одновременно мир высокой знаковости воспринимался как социально организованный32. Это положение и иллюстрируют вышеприведенные описания, выполненные представителями других культур. В частности, донесения францисканцев призваны были, в противовес невероятным слухам о диких обитателях степей, представить мир кочевников как высоко организованный социум. Внешним наблюдателям бросалась в глаза не странная форма прически или головного убора, но их однообразие. Францисканцы, описывая форму мужской прически, на самом деле описывают имперскую униформу. Сам факт подробного описания монгольской мужской прически в отчетах
европейских и южнокитайских дипломатических миссий свидетельствует о значимости этой внешней детали как имперского символа. Интересно отметить, что в Корее одно время монголы требовали от короля и его подданных наличия кос как знака покорности33. После взятия Самарканда монголы вывели население и гарнизон в степь, отделили тюрков от таджиков и всех распределили на десятки и сотни. «По монгольскому обычаю тюркам они [приказали] собрать и закрутить волосы [дословно: тюркам соорудили на монгольский манер нугулэ и какул. Какул - особый вид прически, при которой волосы собирались на голове пучком и закручивались]» Согласие тюрков изменить прическу гарантировало им сохранение жизни.
Известны и обратные примеры, но в таких случаях изменение монгольской прически на прическу противника относилось уже к разряду боевых хитростей. Иллюстрацией к словам брата Иоанна о том, что монголы «самые хитрые [из всех] в военном деле» может служить история с переодеванием войска Хулагу-хана. При осаде одного из городов в окрестностях Мосула, сообщает Рашид ад-Дин, монголы переоделись в одежду сирийцев, «выпустив по курдскому обычаю волосы». «Жители города, полагая, что это сирийцы, которые идут [им] на помощь, вышли [из города] навстречу и торжествовали. Монгольское войско окружило их со [всех] сторон и не одного не оставило в живых»35. В хронике сирийского автора ал-Макина ибн ал-Амида сообщается о трагической судьбе айюбидского принца, который в 1260 г. подчинился монголам, а потом предстал перед своими собратьями по вере и был предан смерти по приказу султана за то, что «одевался на татарский манер, пил вино во время рамадана и нарушал законы ислама»36. Христианская Европа, похоже, быстро научилась распознавать монголов по их внешнему виду. Когда слуги Иоанна де Плано Карпини по просьбе кардинала, легата Алемании, вошли на прием к нему в монгольских одеждах, то чуть не были убиты рыцарями-тевтонцами, принявшими их за настоящих монголов. При династии Юань китайцы должны были заплетать волосы в косу и укладывать ее узлом, носить монгольское платье и говорить на языке «северных варваров» 37. После свержения династии Юань новый китайский император издал указ восстановить формы одежды, головных уборов населения по танскому образцу. Все «монгольское» было запрещено. На основании древних книг об обрядах были установлены для всех классов населения формы повседневной одежды, жилищ, экипажей и т. д. соответственно рангам и сословиям. Любые нарушения пресекались законом. Чагатаи при Тимуре (конец XIV в.) считали себя вполне мусульманским войском, хотя по своей внешности и по своему военному устройству оставались верны традициям Чингис-хана. Резким внешним отличием Тимура и его воинов от прочих мусульман были сохраненные ими, по монгольскому обычаю, косы, что подтверждается и некоторыми среднеазиатскими иллюстрированными рукописями того времени 38. Головной убор одного из «чагатаев» в описании испанского посла Руи Гонсалеса де Клавихо выглядел следующим образом: сеньор Эрзинджана «на голове носил высокую шапку, отделанную жемчугом и драгоценными камнями. Верх шапки имел золотое навершие, с которого спускались две косы, из красных волос, сплетенные в три пряди, ниспадавших сзади и доходящих до плеч. Эти волосы, так сплетенные, и есть знак отличия [воинов] Тамурбека» 39. Испанский посол совершенно верно отметил знаковый характер
косы в облике чагатаев. Нам остается лишь добавить, что эта коса унаследовала имперскую моду начала XIII в. Когда войско Тимура осаждало Дамаск (1400-1401 гг.), его внук Султан-Хусейн изменил своему деду и перешел на сторону осажденных; ему прежде всего отрезали косу и заставили переменить одежду 40. Приведенные примеры показывают, что в средневековых государствах кочевников прическа взрослых мужчин определяла в первую очередь социальный
статус человека. Может создаться впечатление, что только на Востоке мужская прическа была предметом
государственного интереса. В средневековой Европе наблюдалось то же самое явление, но функция контроля принадлежала церкви. Папский легат, епископ Филипп де Фермо, прибыв на собор в Буду (Венгрия) в 1279 г., обвинил венгров, которые, казалось, решили отвергнуть христианство, изменив свои прически и одежды по образцу, заимствованному у команов 41. Обвинение касалось безобразно распущенных длинных волос и одежды, подобающей женщинам. Епископ
призвал венгров вернуться к прежнему виду и католической вере. Тем самым он обозначил влияние команов, обосновавшихся в Венгрии, после того, как те покинули причерноморские степи. Влияние команского имиджа было настолько сильным, что вызвало тревогу у духовенства, обеспокоенного за чистоту веры. По мнению Д. Баяра, строгое соблюдение традиционной формы укладки волос диктовалось символической значимостью волос в системе представлений монголов XIII-XIV вв.: данные героического эпоса и исторических хроник указывают на то, что у монголов существовало особое отношение к волосам мужчины как к символу чести и непобедимости42. Возникает вопрос: зачем же тогда монголы заставляли своих побежденных противников носить волосы на монгольский манер? Символическое значение, о котором пишет Баяр, могло быть связано с формой прически, тогда как ее знаковость (содержательный аспект) определялась иными причинами. Истоки этого явления
следует искать в новой реальности, отвечавшей потребностям империи. Насильственная смена прически у тюрков-канглы, корейцев и китайцев выступала как знак их покорности новым правителям. Одновременно смена прически (и, шире, всего внешнего облика) свидетельствовала о приобщении покоренных народов к новой социальной среде «Великого монгольского государства»43. Перемена прически, равно как и одежды, означала превращение новых подданных в «монголов», что открывало им доступ к известным социальным привилегиям. Иными словами, тип прически выступал как надэтнический, общеимперский признак, и в каком-то смысле даже не являлся личным достоянием носителя. Сравним с любопытными сведениями автора XVIII в. статского советника А. В. Игумнова, который описывает правовые обычаи современных ему монголов: «Если двое между собой подерутся и один другого схватит за косу, или оную и совсем вырвет, то сей учинит преступление наказания достойное: ибо коса принадлежит князю и служит знаком верноподданства; но если около косы будут незаплетенные длинные волосы, то за оные может теребить всякой не опасаясь наказания, потому что сии волосы почитаются собственностью не принадлежащею князю» 44. Тот же автор пишет в примечании: «По завоевании Китая манджуями [манджурами], около половины XVII века, введено победителями в обыкновение, чтобы и китайцы подобно им стригли вкруг головы волосы и оставленный на маковке хохол заплетали в косу. Замечательно при том, что самые жестокие поступки манджуев не тревожили столь много китайцев как сия новость» 45. По материалам В. И. Вербицкого, у алтайцев чуб зайсанга до того неприкосновенен для окружающих, что к нему нельзя прикоснуться даже в момент пострижения волос 46.
В XIII в. сложная мужская прическа была одним из зримых образов складывающейся имперской культуры на всем ее широком пространстве от Китая до Восточной Европы. Возможно, именно по этой причине западные и восточные дипломаты обращали столь пристальное внимание на внешний облик правящей элиты и подчеркивали малейшие градации в этом облике.
Становится ясным, что францисканцами двигало не любопытство к экзотическому способу укладки волос,
а стремление наиболее адекватно описать символы империи в их зримом воплощении. Имперская мода выполняла функцию социального регулятора, очерчивая границу между «своими» и «чужими», и одновременно оставляла открытой возможность для вхождения HOBfJx групп в культурное пространство империи.
В ХШв. описанная францисканцами мужская прическа не была принадлежностью какой-то замкнутой, привилегированной группы. Собственно, на это обстоятельство, мы и хотели обратить внимание исследователей, прежде чем перейти к рассмотрению более поздних материалов. Имперский тип прически переживет империю, но прежде чем стать этнографической реальностью, на протяжении столетий будет сохранять у кочевников
функцию престижного знака. Барон Сигизмунд Герберштейн писал о прическах татар (начало XVI в.): «Волосы они отпускают только на бороде, а остальное бреют. Только более именитые носят за ушами косы, и [притом очень] черные»47. Ношение кос за ушами - монгольский тип прически. В 1476 г. через поволжские степи проехал венецианский дипломат Амброджо Кдртарини, который сообщает с чужих слов, что по другую сторону Волги кочуют дикие татары, и именно они носят длинные волосы до пояса48. Длинные волосы «диких татар» напоминают прическу половцев. «А чело все бреют, кроме молодых и особ знатных, яко суть царики их и мурзы, иже себе хохлы наверху глав оставляют», - отмечает русский историк XVII в. Андрей Лызлов, описывая татар, кочевавших в причерноморских степях49. Черкесские татары, обитавшие в XVII в. между ногайской степью и Дагестаном, по словам Адама Олеария, выбривают полосу через всю голову и оставляют косу на затылке.
Длинные и черные, как смоль, волосы висят по обеим сторонам лица, иногда распущенные, а иногда завязанные или заплетенные50. По наблюдениям Палласа (ХУШ в.), у калмыков «все мужчины голову бреют и оставляют только на маковке прядку волос, которую обыкновенно в одну, а знатные в две или три косы плетут»51. В эпическом сказании «Джангар» встречается слово кукел, обозначающее часть прически героя (челку или чуб на лбу). Сейчас у всех монголоязычных народов словом хохол или гохол обозначают челку- небольшую свисающую вперед прядь волос, главным образом применительно к лошадям32. Это слово зафиксировано в «Сокровенном сказании» (§ 56) и «Сборнике летописей» Рашид ад-Дина в форме kagtil, kegiil. Баяр разделяет мнение, что данный термин позже был заимствован русскими в форме «хохол», тоже в применении к сходной по форме прическе, бытовавшей у запорожских казаков53. Утверждение Баяра, частично повторяющее более раннюю гипотезу Г. Локоча, который возводил рус. хохол к перс. kakul ‘прядь’, совершенно неприемлемо, так как слова, родственные рус. хохол засвидетельствованы не только в чешском, словацком и польском, но также в полабском и в обоих сербо-лужицких языках54."
Увидел здесь. Там файл прикреплен.
https://vk.com/wall-144402455_32965?hash=e3731e17310865f7d6
https://vk.com/doc272120278_518616280?hash=64d549c8d1fc90329b&dl=3aa6a82346598ebf66