Мятежный князь
К 170-летию со дня рождения Петра Алексеевича Кропоткина размещаю статью иркутского анархиста Игоря Подшивалова.
Потомок Рюрика всю жизнь посвятил борьбе против государства и власти.Товарищи по революционному кружку шутили, что у него - потомка Рюрика в тридцатом колене - больше прав на российский престол, чем у династии Романовых, однако ещё в Пажеском корпусе он упорно отказывался ставить перед своей фамилией титул «князь». Окончив корпус первым выпускником, он, вместо того, чтобы остаться в гвардии, записывается в Амурское казачье войско и уезжает в Сибирь.Аристократ в Сибири
«Пять лет, проведённых мною в Сибири, были для меня настоящей школой изучения жизни и человеческого характера, - писал Петр КРОПОТКИН. - Я приходил в соприкосновение с различного рода людьми, с самыми лучшими и самыми худшими, с теми, которые стоят на верху общественной лестницы, и с теми, кто прозябает и копошится на последних её ступенях: с бродягами и так называемыми неисправимыми преступниками... Что за дивная, богатая страна Сибирь, я ещё еду не самым югом. Что же на юге, если и здесь так богато! Вот где со временем образуется самостоятельное государство, кто знает, может быть на новых началах. Богатейшая страна…»Он прибыл в Иркутск в сентябре 1862 года, когда «перестройка», объявленная Александром II, в России уже заканчивалась - царь топил в крови крестьянские бунты, расстреливал демократически настроенных офицеров, а в следующем году уже давил восстания в Польше и Литве. Именно поэтому молодой офицер не захотел остаться в столице. Он надеялся, что в провинции ему больше удастся сделать для осуществления реформ, столь необходимых России.
«Стоит побыть в Иркутске два-три дня, чтобы убедиться, что этот город не похож на любой из великорусских губернских городов. Иркутск - столица самостоятельной части Восточной Сибири, которая в высшей степени своеобразна: своеобразность страны должна была, конечно, обозначиться и на столице».В своих мемуарах Кропоткин отмечал, что в то время высшая сибирская администрация была «гораздо более просвещённой и, в общем, гораздо лучше, чем администрация любой губернии в Европейской России».Кропоткина назначили чиновником особых поручений при генерал-губернаторе КОРСАКОВЕ, который заявил, что очень рад видеть возле себя людей либерального образа мыслей. Губернатор думал, что молодой аристократ сослан в Иркутск за какую-нибудь провинность. Кропоткин стал секретарём двух комитетов - реформы тюрем и системы ссылки и выработки проекта городского самоуправления. Было ему всего двадцать лет.
Вскоре он отмечает в Иркутске присутствие многих молодых деятельных людей, жизнь которых придаёт обществу особый колорит, не забывает о влиянии, оказанном на Восточную Сибирь политическими ссыльными. К тёмным сторонам сибирской жизни Кропоткин относит «класс загулявшего военного люда, который, к сожалению, довольно многочислен… Попав в эту маленькую столицу, эти люди начинают пить и под конец обращаются в героев гостиниц, бильярда, карт и водки. В другом месте они безвредно коптили бы небо, а тут безлюдье и одиночество заставляет их выкидывать разные штуки».
В Иркутске существовало тогда две библиотеки: казённая и частная. Казённая приходила в упадок - подписчиков почти не было, книги растеряны, средства исчерпаны. Совсем другое впечатление производила частная библиотека местного литератора М.П.ШЕСТУНОВА. «Браво, Иркутск! Какая здесь публичная библиотека!» - восклицает Кропоткин. Библиотека Шестунова представляла своего рода клуб, здесь не только читали, но и оживлённо спорили по поводу прочитанного. Многие редакции безвозмездно присылали сюда экземпляры журналов, кроме того, фонд пополнялся частными лицами. «И с этой стороны Иркутск опередил многие города в России», - с удовлетворением отмечает Кропоткин. К сожалению, эти слова трудно применить к нашему времени.
Он с увлечением принялся за работу, вскоре увлёкся географическими экспедициями. Близко познакомился с Читой, с Байкалом, с бурятской степью, с забайкальскими реками Шилкой и Ингодой, с городами и селениями, с Качугом, Кабанском, Верхнеудинском… Совершил путешествия по Амуру, через Большой Хинган и Сунгари проник в Маньчжурию, исследовал Саяны и Патомское нагорье. По заданию Сибирского отдела географического общества Кропоткин взялся найти кратчайший путь с Ленских приисков в Забайкалье. За годы исследований он проделал более семидесяти тысяч вёрст на перекладных, на пароходах, на лодках, и, главным образом, верхом. Именно в Сибири зародилась его ледниковая теория, разработку которой он закончил в Петропавловской крепости. Именно в Сибири начали формироваться его философские и политические воззрения.
«Воспитанный в помещичьей семье, я вступил в жизнь с искренним убеждением в том, что нужно командовать, приказывать, распекать, наказывать и тому подобное. Но как только мне пришлось выполнять ответственные предприятия и входить для этого в сношения с людьми, я понял разницу между действием на принципах дисциплины или же на началах взаимного понимания. В Сибири я утратил всякую веру в государственную дисциплину: я был подготовлен к тому, чтобы сделаться анархистом».Польское восстание
После восстания 1863 года в Восточную Сибирь было сослано 19, а по другим данным, 22 тысячи польских повстанцев - в основном студентов, бывших офицеров, художников и музыкантов, помещиков, а также ремесленников - лучших представителей варшавского пролетариата. Большая часть их находилась на каторжных работах, остальных расселили по деревням, где они не могли найти себе средств для пропитания и едва не умирали от голода. Поляки работали в Чите на строительстве барж, на чугунолитейных заводах в Тельме и под Иркутском и на соляных варницах в Усолье и Усть-Куте. Непривычный сибирский климат и тяжёлый труд привели к тому, что много ссыльных умерло от чахотки.
На строительстве Кругобайкальского тракта трудилось более 700 поляков. Работы велись на протяжении 200 вёрст от Култука до станции Лихановская. Поляки были разделены на партии по 50-100 человек и находились под охраной нескольких офицеров и 140 конвойных солдат и казаков. Повстанцы не пожелали смириться со своим жребием и умирать медленной смертью на чужбине. Летом 1866 года они устроили настоящее восстание. Шансов на успех не было никаких, но они, тем не менее, восстали. Впереди был Байкал, позади возвышались горы и простирались пустыни Северной Монголии. Поляки решили обезоружить конвой, захватить лошадей, выковать страшное оружие повстанцев - пики и косы, и пробиться через горы Монголии в Китай, дойти до океанского побережья в надежде, что их примут английские корабли. По замыслу вождей восстания, их должны были поддержать все находившиеся в Восточной Сибири поляки. На кораблях английской эскадры поляки и намеревались добраться до Америки, чтобы потом вернуться на родину.
Вождями Кругобайкальского восстания были 48-летний Нарцисс ЦЕЛИНСКИЙ, бывший прежде офицером русской армии, и 30-летний пианист Густав ШАРАМОВИЧ - умный и энергичный красавец, блестящий и пылкий оратор. Их ближайшими сподвижниками стали Владислав КАТКОВСКИЙ, осуждённый за убийство полицейского чиновника в Варшаве, и Яков РЕЙНЕР. 25 июня 1866 года пятьдесят поляков, работавших в 12 верстах от Култука, отняли у конвойных оружие и, захватив лошадей, отправились на почтовую станцию Амурская, где также разоружили солдат, испортили телеграфное сообщение с Иркутском и двинулись к Мурино. На следующий день в Иркутске стало известно о восстании, по тревоге были подняты казаки и три отряда пехоты. Ночью 27 июня повстанцы во главе с Рейнером и Катковским пришли на станцию Лихановская, что в 25 верстах от Посольска, и здесь произошёл первый бой. Солдаты, охранявшие станцию, забаррикадировались в станционном доме и отстреливались через окна. Им на выручку шёл отряд, переправившийся через Байкал на пароходе, - восемьдесят солдат под командованием майора РИКА. По приказу Катковского повстанцы подожгли станцию и отступили. Пожар уничтожил не только дома, но и 2000 пудов хлеба - провиант для поляков, работавших на строительстве.В восстании приняли участие несколько сот человек, которые назвали себя «Сибирским легионом вольных поляков». На подавление были посланы войска не только из Иркутска, но и из Селенгинска, казачьи отряды из других селений были срочно отправлены в приграничные районы. Уже в первых числах июля с Байкала на двух баржах доставили большую партию повстанцев, среди которых было немало раненых. Их поместили в тюрьме и казармах на Преображенской улице. Следующая схватка произошла 9 июля, затем 14 июля в урочище Урбантуй и, наконец, 25 июля в долине реки Темник был последний бой. Расстреляв все боеприпасы, последние повстанцы сдались превосходящим силам казаков. В иркутскую тюрьму привезли свыше шестисот поляков, несколько десятков повстанцев погибли в боях.С 29 октября по 9 ноября в Иркутске проходил военно-полевой суд. Семь человек были приговорены к расстрелу, 60 повстанцев осуждены в каторжные работы на 12 лет, 95 избавлены от наказания, остальные отправлены на поселение в отдалённые места Сибири. Командующий войсками утвердил приговор четверым смертникам - Целинскому, Шарамовичу, Рейнеру и Катковскому. Первые двое были признаны вожаками восстания, а Рейнер и Катковский - предводителями отрядов, причём именно они сожгли Лихановскую.
15 ноября 1866 года за Якутской заставой Иркутска казнили приговорённых. Красавец Шарамович сошёл с колесницы первым, и к нему подошёл ксёндз ШВЕРНИЦКИЙ - сам бывший ссыльный за участие в заговоре Конарского в 1838 году. Ксёндз был бледен, и руки его дрожали. «Отец! - сказал Шарамович. - вместо того, чтобы подкрепить нас словом Божьим и придать нам мужества в последние минуты, ты сам упал духом и нуждаешься в поддержке. Успокойся и молись не за нас, а за будущее Польши. Нам всё равно, где погибать за своё отечество - у себя ли дома, или в изгнании. Мечта, которая всегда была нашей путеводной звездой, не умрёт и после нас. Вот что нас подкрепляет и утешает». Шарамович обнялся с товарищами и пошёл к одному из врытых в землю столбов. Когда стали надевать на него саван, он сорвал с головы шапку, швырнул её вверх и крикнул по-польски: «Ещё Польша не погибла!» - первые слова польского национального гимна.
Между тем горсть храбрых повстанцев добилась кое-чего. О бунте стало известно за границей. Казни вызвали сильное волнение в Австрии. Австрийское правительство заступилось за галичан, принимавших участие в революции 1863 года и сосланных тогда в Сибирь, и некоторые из них были возвращены на родину. Вообще, после восстания положение всех ссыльных поляков улучшилось. И этим они обязаны тем, кто взялся за оружие, тем мужественным людям, которые были расстреляны в Иркутске.
Именно это восстание и его трагический финал привели братьев Кропоткиных к решению оставить военную службу.Тюрьма и чужбина
Последующие пять лет своей жизни Пётр Алексеевич Кропоткин посвятил науке. Учился в университете, стал секретарём Русского Географического общества, но чистая наука перестала его удовлетворять, и в 1872 году тридцатилетний учёный едет в Швейцарию для знакомства с деятельностью Международного Товарищества Рабочих. Интернационал переживал в ту пору сложный период. Юрская федерация восстала против Генерального Совета, стремившегося сосредоточить руководство мировым революционным движением в своих руках, то есть в руках Маркса и Энгельса. Признанным идеологом Юрской федерации был знаменитый революционер Михаил БАКУНИН, бежавший из Иркутска после девяти лет тюрьмы и четырёх - ссылки за год до приезда туда Кропоткина. История распорядилась так, что два великих анархиста так ни разу и не встретились, хотя пути их неоднократно могли пересечься. Во время приезда Кропоткина в Швейцарию Бакунин жил в Италии, а когда через четыре года Пётр Алексеевич бежал из тюрьмы и вновь появился за границей, Бакунин уже умер. Зато в первый свой приезд в Швейцарию Кропоткин познакомился с участниками Парижской Коммуны и ближайшими соратниками Бакунина, после чего решил отдать свою жизнь делу освобождения трудящихся. «Они борются, - думал он, - мы им нужны, наши знания, наши силы им необходимы - я буду с ними!»
Вернувшись в Россию, он быстро вошёл в дружную семью чистых и нравственно выдающихся людей, вошедших в историю под названием кружка «чайковцев». Среди них были Софья ПЕРОВСКАЯ, Сергей КРАВЧИНСКИЙ, Дмитрий КЛЕМЕНЦ, Марк НАТАНСОН. Одних ждал эшафот, других ссылки, тюрьмы, каторга. Не минула чаша сия и Кропоткина. Весной 1874 года князь Кропоткин попал в Трубецкой бастион, где провёл два года. «Мои мысли останавливались на Бакунине, который, хотя и прожил шесть лет в Алексеевском равелине, однако вышел из тюрьмы более энергичным, чем многие его товарищи, которые всё это время пробыли на свободе. Он выжил всё это, - говорил я самому себе, так и я не поддамся тюрьме».
На исходе второго года заключения Кропоткин дерзко бежал из тюремного госпиталя и вновь оказался за границей, на сей раз на целых сорок лет. Было и участие в европейском рабочем движении, и научные изыскания в области истории, географии и социологии, и три года заключения во французской тюрьме. Автор романа «Овод» Э.Л.ВОЙНИЧ считала его, Кропоткина, и итальянского анархиста Энрико МАЛАТЕСТА «двумя единственно действительно святыми людьми», которых она знала, да и не только она. Английский писатель Оскар УАЙЛЬД называл Кропоткина «белым Христом из России», что крайне смущало самого Петра Алексеевича.Гуманизм Кропоткина был неразрывно связан с его восприятием мира, природы, с его идеалами анархии. Власть, насилие присутствуют и в общественном хаосе, и в насильственных беспорядках, и в банде грабителей. Анархия пробивает себе дорогу лишь там, где отступает власть человека над человеком, и означает лишь одно: свобода человека не должна ущемлять свободы других людей. Зачатки анархии - во всяком творчестве, в самоуправлении. Кропоткин сформулировал свой биосоциологический закон взаимной помощи, в котором, на основе учения Дарвина, утверждал, что жизнь основана на взаимной поддержке, а борьба плодотворна лишь тогда, когда разрушает старые, отжившие формы и утверждает новые, основанные на принципах солидарности, справедливости и свободы. Идеал анархии действительно опасен. Он опасен для любой элиты, которая пытается сохранить себя с помощью лжи и насилия. Основой же систематического насилия является государственная власть.
«Анархия ведёт своё происхождение не от какого-нибудь научного открытия и не от какой-нибудь системы философии… Анархизм родился среди народа, и он сохранит свою жизненность и творческую силу до тех пор, пока будет оставаться народным».Утраченные иллюзии
В марте 1917-го он вернулся в Россию. На вокзале ему устроили настоящий триумф - тысячи людей, запрудившие привокзальную площадь, десятки трепещущих на весеннем ветру красных и чёрных знамён. Эти минуты были наградой за десятилетия. О последнем периоде жизни Кропоткина до последнего времени старались не писать - дескать, вернулся на Родину и умер. А между тем, годы, прожитые по возвращении из эмиграции, являются самыми трагичными в его жизни. Безуспешно призывал он отвергнуть террор как большевиков, так и тех, кто клялся его именем - анархо-коммунистов. Его беда заключалась в том, что матрос Анатолий ЖЕЛЕЗНЯКОВ и ему подобные никогда не читали его трудов и не задумывались над его словами: «Всякий имеет право на жизнь. Избиение буржуа ради триумфа революции - это безумие». Террор выгоден новым якобинцам для того, «чтобы наименее добросовестный из них добился власти», террор «служит лишь для того, чтобы ковать цепи для народа». Анархо-коммунисты поддержали большевиков и помогли их восхождению к власти, большинство из них вскоре поплатились за это. Кропоткин пытался не раз вмешаться в события, писал много писем в органы новой власти, около двадцати из них адресовал лично Ленину. Старого анархиста привели в ужас методы, используемые большевиками - аресты семей политических противников, расстрелы заложников, пытки.
«Неужели среди вас не нашлось никого, чтобы напомнить своим товарищам и убедить их, что такие методы представляют возврат к худшим временам Средневековья, и что они недостойны людей, взявшихся созидать будущее общество на коммунистических началах. Даже короли и папы отказывались от таких варварских методов самозащиты, как заложничество. Как же могут проповедники новой жизни прибегать к такому орудию? Озлобление, вызванное в рядах Ваших товарищей после покушения на Вас и убийства Урицкого, вполне понятно. Но что понятно для массы, то непростительно для «вожаков» вашей партии. Их призывы к массовому красному террору, их приказы брать заложников, массовые расстрелы людей, которых держали в тюрьмах специально для этой цели - огульной мести… Это недостойно руководителей социальной революции!»
Кропоткин писал Ленину, что «Россия стала Советской Республикой лишь по имени. Правят в России не Советы, а партийные комитеты. Людьми, никогда не знавшими действительной жизни, на каждом шагу совершаются самые грубые ошибки, за которые приходится расплачиваться тысячами жизней и разорением целых округов. Если теперешнее положение продлится, то самоё слово «социализм» обратится в проклятие».
«Самый человечный человек» ответил на взволнованный призыв апостола анархии презрительной усмешкой: «Как устарел! Вот бедность идей анархистов и всех других мелкобуржуазных реформаторов, которые в момент массового творчества, в момент революции никогда не могут дать ни правильного плана, ни правильных указаний, что делать и как быть. Ведь если только послушать его на одну минуту - у нас завтра же будет самодержавие, и все мы, и он, между нами, будем болтаться на фонарях, а он только за то, что называет себя анархистом».
Кропоткин умер 8 февраля 1921 года. По просьбе его дочери большевики выпустили под честное слово семерых видных анархистов, сидевших в Бутырской тюрьме, для того, чтобы они смогли проводить в последний путь своего патриарха. 10 февраля тысячи людей прощались со старым революционером. Первыми за траурной колесницей шли анархисты под чёрными знамёнами, следом - под красными - колонны трудящихся Москвы. На Новодевичьем кладбище был организован траурный митинг, где произносили речи анархисты Швейцарии, Франции, Бельгии, Америки, члены толстовских коммун, деятели Советского правительства. А у гроба в почётном карауле стояли анархисты России. Вечером они все до единого вернулись в тюрьму.
Некоторые вскоре погибли, некоторые дожили до конца 20-х годов и, вопреки репрессиям, вели мирную пропаганду и профсоюзную работу, пока навсегда не исчезли в ГУЛАГе.
В честь 150-летия П.А.Кропоткина ЮНЕСКО объявил 1992 год годом его имени.