Иван Григорьевич
В 1933 г. политический ссыльный Антэ Цилига, после ареста за участие в подпольной троцкистской группе, Ленинградской тюрьмы, Верхнеуральского и Челябинского политизолятора, Иркутской тюрьмы, голодовок и угрозы покончить с собой если ему не позволят вернуться в Европу, был доставлен в Красноярск, откуда ему предстояло отправиться в Енисейск. В Красноярске он заболел ревматизмом и оказался в городской больнице, в палате № 14. «Комната была очень спокойной, - вспоминает Цилига в написанных за границей воспоминаниях «Десять лет в стране великой лжи», - Больные казались людьми здоровыми, но очень уставшими. Это была чудовищная иллюзия. Близкая смерть подстерегала большинство лежачих…».
По соседству с Цилигой лежал 45-летний квалифицированный рабочий, коммунист Иван Григорьевич. Он прибыл с Игарки с подозрением на цингу, но затем выяснилось, что это был цирроз печени. Цилига сразу почуствовал расположение к соседу и рассказал ему, как ГПУ не выпускает его из Советского Союза, хотя он уже отбыл свой срок и против него не было выдвинуто новое обвинение. Иван Григорьевич прервал его: «Правильно делают, что не пускают тебя за границу. Ты будешь вести там антисоветскую пропаганду».
Цилига безуспешно попытался возразить, но Ивана Григорьевича поддержал второй коммунист в палате, директор кислородного завода, бывший рабочий. Первый пятилетний план оставил ему на память острый туберкулез.
- Позволить вам выехать за границу? Чтобы вы там раскрыли буржуазии государственные секреты? Конечно нет! Вам не позволят этого сделать!
- Что за глупости! Прежде всего, я не знаю никаких секретов. К торму же, если бы я их и знал, то не сообщил бы их буржуазии. Я не для того порвал со Сталиным, чтобы присоединиться к буржуазии.
- Это ложь. Посмотрите на Троцкого… Как только он оказался за границей, как сразу раскрыл буржуазии все наши секреты.
- Назовите мне хотя бы один секрет, раскрытый Троцким. Вы молчите? Вы не можете их назвать, поскольку Троцкий ничего не раскрыл. Я не троцкист и не собираюсь защищать Троцкого. Но что правда, то правда. Он ничего не раскрыл, я это знаю совершенно точно, потому что прочел то, что он написал, оказавшись за границей. Он не стесняется безжалостно критиковать Сталина, но, когда речь идет об общественном строе в СССР, он далек от того, чтобы показать его таким, каков он есть, он склонен его приукрашивать. Таким образом, для Троцкого зло заключается скорее в личности самого Сталина, а не в бюрократическом характере советского режима.
- Вот как, вы находите, что Троцкий недостаточно критикует советскую власть? Вы хотели бы еще худшей критики? И чтобы вам позволили выехать за границу! Вы все - оппозиционеры, троцкисты, децисты, меньшевики, анархисты, вы все предатели, агенты мировой буржуазии!
После этого спора в палате установилось тягостное молчание. Цилига понял, что люди не доверяют ни его противникам, ни ему: «Сегодня они спорят и ругаются, но что если завтра они вновь объединятся против нас?»
Несмотря на эту стычку, Цилига и старый большевик Иван Григорьевич нашли общий язык. После революции 1905 г. Иван Григорьевич бежал в Германию. Там он выучил немецкий и принимал активное участие в немецком социалистическом движении. Спустя десятилетия он все еще с волнением вспоминал о выступлениях Бебеля и Либкнехта. В 1919 г. он вернулся в Россию и участвовал в Гражданской войне как политический комиссар девизии. Затем он работал в разных учреждениях, но нигде не прижился и вернулся на завод.
Совсем иные чувства испытывал к Ивану Григорьевичу другой пациент палаты № 14, бывший батрак, опухший от голода. Он постоянно хотел есть, обвинял санитаров в том, что те давали слишком маленькие порции, отбирал еду у умирающих. Иван Григорьевич кричал на батрака, что тот ведет себя недостойно советского человека, обзывал его животным, а тот в ответ называл его сволочью и людоедом. Прочие больные в этих перепалках всегда выступали на стороне батрака. По словам Цилиги, обзывая рабочего-большевика сволочью и канибалом, батрак «имел ввиду коммунистов в целом, коммунистическую партию, которая выпила кровь у миллионов рабочих и крестьян ради пятилетнего плана». «Палата это очень хорошо чувствовала, вот почему каждый раз поддерживала батрака». Остальные коммунисты в палате не снисходили до политических дискуссий и потому не вызывали такой неприязни.
После выписки из больницы Цилига продолжал навещать новых знакомых. Однажды в разговоре с Иваном Григорьевичем он произнес слово «система». «Это было словно искра, воспламенившая порох».
- Проклятая система! - разгорячился Иван Григорьевич, - Система, всегда система и, наконец, рабочий подыхает.
И тогда Цилига наконец понял, что творилось в душе у его друга. «И почему Иван Григорьевич не мог устроится в аппарате, и почему он пил, и почему поддерживал решение не выпускать меня за границу, и почему подружился со мной и почему ругался с поденщиком, этим абстрактным бунтарем».
«Иван Григорьевич воплощал собой традиции старого революционного поколения, самого лучшего, которое многое перенесло, но не видело выхода и умолкло, которое скрывало свое разочарование и защищало установленный порядок вещей не только из страха перед возможной контрреволюционной реставрацией, но и из страха перед восстанием народных масс, которое привело бы к хаосу».
Однажды Цилига пришел в больницу навестить своих знакомых и узнал, что Иван Григорьевич умер. Его тело никто не востребовал и старый большевик был похоронен в общей могиле, рядом с умершим от голода поденщиком.
Мне подумалось, что история Ивана Григорьевича очень кинематографична. Интересно, кто из современных актеров мог бы сыграть человека с такой биографией?