Корнелиус Касториадис Мир, который придет
Для начала я хотел бы напомнить вашу интеллектуальную траекторию, одновременно атипичную и символическую. Что вы думаете сегодня о предпринятой в 1946-м году авантюре под названием «Социализм или Варварство»?
Обо всем этом я уже писал как минимум дважды (в главном предисловии к «Бюрократическому обществу» том I 10-18, 1973 и в «Сделано и нужно переделать», эпилоге к «Автономии и самоорганизации общества», «Воинствующая философия Корнелиуса Касториадиса», Droz, 1989). Я буду краток. Я очень рано начал заниматься политикой. В 12 лет я одновременно открыл для себя и философию и марксизм, а во время диктатуры Метаксаса (мне было тогда 15 лет и я учился в последнем классе лицея) я вступил в подпольную организацию молодых коммунистов. Через несколько месяцев мои товарищи по ячейке (я хотел бы назвать здесь их имена: Коскинас, Додопулос, Стратис) были арестованы. Их зверски пытали, но они меня не выдали. Таким образом я потерял контакт, который восстановил лишь в начале немецкой оккупации. Я быстро открыл для себя, что Коммунистическая партия - не революционная, а шовинистическая и полностью бюрократическая организация (как сказали бы сегодня - тоталитарное микрообщество). После провала «реформы», предпринятой мною совместно с несколькими товарищами, я вышел из партии и вступил в самую левую троцкистскую группу, которой руководил поразительный революционер Спирос Стинас. Но и там, после прочтения мною некоторых книг, чудом избежавших аутодафе диктатуры (Суварино, Сиего, Сержа, Бакмина, и, разумеется, самого Троцкого, который явно произнес a, b, c, но не хотел произнести d, e, f) я вскоре начал думать, что троцкистская концепция не способна точно отразить ни природу СССР, ни природу коммунистических партий. Критика троцкизма и моя собственная концепция окончательно оформились в декабре 1944-го, во время первой попытки государственного переворота в Афинах. Стало ясно, что КП не была реформистской партией, сотрудничающей с буржуазией, как того хотела троцкистская концепция, а явно стремилась захватить власть, чтобы установить режим того же типа, что и в России, предположение, с блеском подтвержденное событиями, которые с 1945-го последовали в странах Восточной и Центральной Европы. Это привело меня к отказу от идеи Троцкого, согласно которой Россия была «выродившимся рабочим государством», и позволило создать концепцию, которую я считаю справедливой. Согласно этой концепции, Русская революция установила новый режим эксплуатации и подавления, при котором вокруг Коммунистической партии сформировался новый господствующий класс - бюрократия. Я назвал этот режим тотальным и тоталитарным бюрократическим капитализмом.
Читайте продолжение интервью:
www.angelfire.com/ia/IOKAS/biblioteka/Castoriadis.html
Интервью взял Оливье Морель RIL N° 4. июнь 1994
Обо всем этом я уже писал как минимум дважды (в главном предисловии к «Бюрократическому обществу» том I 10-18, 1973 и в «Сделано и нужно переделать», эпилоге к «Автономии и самоорганизации общества», «Воинствующая философия Корнелиуса Касториадиса», Droz, 1989). Я буду краток. Я очень рано начал заниматься политикой. В 12 лет я одновременно открыл для себя и философию и марксизм, а во время диктатуры Метаксаса (мне было тогда 15 лет и я учился в последнем классе лицея) я вступил в подпольную организацию молодых коммунистов. Через несколько месяцев мои товарищи по ячейке (я хотел бы назвать здесь их имена: Коскинас, Додопулос, Стратис) были арестованы. Их зверски пытали, но они меня не выдали. Таким образом я потерял контакт, который восстановил лишь в начале немецкой оккупации. Я быстро открыл для себя, что Коммунистическая партия - не революционная, а шовинистическая и полностью бюрократическая организация (как сказали бы сегодня - тоталитарное микрообщество). После провала «реформы», предпринятой мною совместно с несколькими товарищами, я вышел из партии и вступил в самую левую троцкистскую группу, которой руководил поразительный революционер Спирос Стинас. Но и там, после прочтения мною некоторых книг, чудом избежавших аутодафе диктатуры (Суварино, Сиего, Сержа, Бакмина, и, разумеется, самого Троцкого, который явно произнес a, b, c, но не хотел произнести d, e, f) я вскоре начал думать, что троцкистская концепция не способна точно отразить ни природу СССР, ни природу коммунистических партий. Критика троцкизма и моя собственная концепция окончательно оформились в декабре 1944-го, во время первой попытки государственного переворота в Афинах. Стало ясно, что КП не была реформистской партией, сотрудничающей с буржуазией, как того хотела троцкистская концепция, а явно стремилась захватить власть, чтобы установить режим того же типа, что и в России, предположение, с блеском подтвержденное событиями, которые с 1945-го последовали в странах Восточной и Центральной Европы. Это привело меня к отказу от идеи Троцкого, согласно которой Россия была «выродившимся рабочим государством», и позволило создать концепцию, которую я считаю справедливой. Согласно этой концепции, Русская революция установила новый режим эксплуатации и подавления, при котором вокруг Коммунистической партии сформировался новый господствующий класс - бюрократия. Я назвал этот режим тотальным и тоталитарным бюрократическим капитализмом.
Читайте продолжение интервью:
www.angelfire.com/ia/IOKAS/biblioteka/Castoriadis.html
Интервью взял Оливье Морель RIL N° 4. июнь 1994