РАНЕВСКАЯ Фаина Георгиевна (часть 1)
Оригинал взят у andrey_g в РАНЕВСКАЯ Фаина Георгиевна (часть 1)
Народная артистка СССР (1961)
Фаина Фельдман родилась 27 августа 1896 года в Таганроге в состоятельной еврейской семье.
«…Я вижу двор, узкий и длинный, мощеный булыжником. На дворе сидит на цепи лохматая собака по прозвищу Букет. Букет всегда плачет и гремит цепью. В черном небе - белые звезды, от них светло…»
Ее отец Фельдман Гирши Хаймович - был владельцем фабрики сухих красок, нескольких домов, магазина и парохода «Святой Николай». О маме Милке Рафаиловне Фаина позже рассказывала:
«Существует понятие «с молоком матери». У меня - «со слезами матери». Мне четко видится мать, обычно тихая, сдержанная, - она громко плачет. Я бегу к ней в комнату, она уронила голову на подушку, плачет, плачет, она в страшном горе. Я пугаюсь и тоже плачу. На коленях матери - газета: «…вчера в Баденвейлере скончался А.П.Чехов…»
В семье Фельдманов было четверо детей. У Фаины было два брата и старшая сестра Белла. Когда Фаине было 5 лет, умер младший брат.
Судя по высказываниям самой Фаины Григорьевны, она не была счастлива в родительском доме:
«Мне вспоминается горькая моя обида на всех окружавших меня в моем одиноком детстве...» Трудно понять, почему, живя без всяких материальных проблем, в семье, где у нее были еще брат и сестра, горячо любимая мать, девочка чувствовала себя несчастливой и одинокой. Возможно, причина в ее повышенной ранимости из-за легкого заикания, которым Фаина страдала от рождения. Боясь насмешек, Фаина избегала сверстников, не имела подруг, не любила учиться. С трудом проучившись в младших классах Мариинской женской гимназии, девочка упросила родителей забрать ее оттуда».
«Училась плохо, арифметика была страшной пыткой. Писать без ошибок так и не научилась. Считать тоже. Наверное, потому всегда, и по сию пору, всегда без денег…» В то же время Фаина получила обычное для девочки из обеспеченной семьи домашнее воспитание, обучалась музыке, пению, иностранным языкам, любила читать».
«Ненавидела гувернанатку, ненавидела бонну немку. Ночью молила бога, чтобы бонна, катаясь на коньках, упала и расшибла голову, а потом умерла. Любила читать, читала запоем. Над книгой, где кого-то обижали, плакала навзрыд, - тогда отнимали книгу и меня ставили в угол…»
«Впервые в кино. Обомлела. Фильм был в красках, возможно, «Ромео и Джульетта». Мне лет 12. Я в экстазе, хорошо помню мое волнение. Схватила копилку в виде большой свиньи, набитую мелкими деньгами (плата за рыбий жир). Свинью разбиваю. Я в неистовстве - мне надо совершить что-то большое, необычное. По полу запрыгали монеты, которые я отдала соседским детям: «Берите, берите, мне ничего не нужно».
«В городе, где я родилась, было множество меломанов. Знакомые мне присяжные поверенные собирались друг у друга, чтобы играть квартеты великих классиков. Однажды в специальный концертный зал пригласили Скрябина. У рояля стояла большая лира из цветов. Скрябин, выйдя, улыбнулся цветам. Лицо его было обычным, заурядным, пока он не стал играть. И тогда я услыхала и увидела перед собой гения. Наверное, его концерт втянул, втолкнул душу мою в музыку. И стала она страстью моей долгой жизни…»
"В театре в нашем городке гастролировали и прославленные артисты. И теперь я еще слышу голос и вижу глаза Павла Самойлова в «Привидениях» Ибсена: «Мама, дай мне солнца…» Помню, я рыдала… Театр был небольшой, любовно построенный с помощью меценатов города. Первое впечатление от оперы было страшным. Я холодела от ужаса, когда кого-то убивали и при этом пели. Я громко кричала и требовала, чтоб меня увезли в оперу, где не поют. Кажется, напугавшее меня зрелище называлось «Аскольдова могила». А когда убиенные выходили раскланиваться и при этом улыбались, я чувствовала себя обманутой и еще больше возненавидела оперу».
С 14 лет начинается увлечение Фаины театром. Первые посещения городского театра оставили в душе девочки неизгладимые впечатления, но настоящее потрясение испытала она в 1913 году, когда побывала на спектакле «Вишневый сад» Чехова на сцене Московского Художественного театра, где играли звезды тех лет. Кстати, псевдоним «Раневская» именно из этой пьесы. Однажды по дороге домой у Фаины из сумочки выпали деньги, их подхватил ветер, а она смеялась и говорила: «Как красиво они летят!» Ее спутник тогда заметил: «Вы совсем как Раневская». Так и осталась за ней эта фамилия, позже став официальной. Опустился занавес, погасли огни рампы, а девушка все продолжала сидеть в опустевшем зале. Она поняла, что ее призвание - театр. «Профессию я не выбирала, - скажет позже Фаина Григорьевна, - она во мне таилась».
После возвращения домой Фаина сдала экстерном экзамены за курс гимназии и стала посещать занятия в частной театральной студии А.Ягелло (А.Н.Говберга). Она училась свободно двигаться на сцене, говорить, растягивая слова, чтобы скрыть свое заикание. В это время она участвовала в любительских спектаклях. Отец снисходительно относился к увлечению дочери. Но, когда вдруг Фаина объявила о желании стать профессиональной актрисой, это вызвало скандал и разрыв с семьей. О том, чтобы пойти работать в местный театр, не могло быть и речи. Кроме того, девушка понимала, что ей еще нужно всерьез учиться сценическому мастерству".
В 1915 году Раневская уезжает из Таганрога в Москву.
1915 - 1918 годы
В своей биографии Фаина Раневская позже писала: «В 1915 году я уехала в Москву с целью поступить в театральную школу, ни в одну из лучших школ принята не была как неспособная. С трудом устроилась в частную школу, которую вынуждена была оставить из-за невозможности оплачивать уроки».
Раневская жила в маленькой комнатке на Большой Никитской. Именно в эти годы она знакомится с Мариной Цветаевой, Осипом Мандельштамом, Владимиром Маяковским и происходит ее первая встреча с Качаловым.
«…Родилась я в конце прошлого века, когда в моде еще были обмороки. Мне очень нравилось падать в обморок, к тому же я никогда не расшибалась, стараясь падать грациозно. С годами это увлечение прошло. Но один из обмороков принес мне счастье, большое и долгое. В тот день я шла по Столешникову переулку, разглядывала витрины роскошных магазинов и рядом с собой услышала голос человека, в которого была влюблена до одурения. Собирала его фотографии, писала ему письма, никогда их не отправляя. Поджидала у ворот его дома… Услышав его голос, упала в обморок. Неудачно. Сильно расшиблась. Меня приволокли в кондитерскую, рядом. Она и теперь существует на том же месте. А тогда принадлежала француженке с французом. Сердобольные супруги влили мне в рот крепчайший ром, от которого я сразу же пришла в себя и тут же снова упала в обморок, так как этот голос прозвучал вновь, справляясь, не очень ли я расшиблась…»
Начинала она свой путь актрисы с участия в массовках на сценах провинциальных театров.
«…Восхитительная Гельцер отнеслась ко мне с участием и устроила меня на выходные роли в Малаховский летний театр под Москвой. Представляя меня антрепризе театра, сказала: «Знакомьтесь, это моя закадычная подруга Фанни из провинции». В те далекие времена в летнем театре Малаховки гастролировали великая Ольга Осиповна Садовская, Петипа (его отец - Мариус Петипа), Радин и еще много неповторимых. Среди них был и Певцов. Помню хорошо прелестную актрису необыкновенного очарования, молоденькую Елену Митрофановну Шатрову.
Помню летний солнечный день, садовую скамейку подле театра, на которой дремала старушка. Помню, как кто-то, здороваясь с нею, сказал: «Здравствуйте, наша дорогая Ольга Осиповна». Тогда я поняла, что сижу рядом с Садовской. Вскочила, как ошпаренная. А Садовская спросила: «Что это с вами? Почему вы прыгаете?» Я, заикаясь, что со мной бывает при сильном волнении, сказала, что прыгаю от счастья, оттого, что сидела рядом с Садовской, а сейчас побегу хвастать к подругам. О.О. засмеялась, сказала: «Успеете еще, сидите смирно и больше не прыгайте». Я заявила, что сидеть рядом с ней не могу, а вот постоять прошу разрешения! «Смешная какая барышня. Чем вы занимаетесь?» Взяла меня за руку и посадила рядом. «О.О., дайте мне опомниться от того, что сижу рядом с Вами, а потом скажу, что я хочу быть артисткой, а сейчас в этом театре на выходах…» А она все смеялась. Потом спросила, где я училась. Я созналась, что в театральную школу меня не приняли, потому что я неталантливая и некрасивая. По сей день горжусь тем, что насмешила до слез самое Садовскую».
«…Мне посчастливилось видеть Певцова в пьесе Л.Андреева «Тот, кто получает пощечины». Помню, когда я узнала, что должна буду участвовать в этом спектакле, я, очень волнуясь и робея, подошла к нему и попросила дать мне совет, что делать на сцене, если у меня в роли нет ни одного слова. «А ты крепко люби меня, и все, что со мной происходит, должно тебя волновать, тревожить». И я любила его так крепко, как он попросил. И когда спектакль был кончен, я громко плакала, мучаясь его судьбой, и никакие утешения моих подружек не могли меня успокоить. Тогда побежали к Певцову за советом. Добрый Певцов пришел в гримерную и спросил меня: «Что с тобой?» - Я так любила, я так любила Вас весь вечер, - выдохнула я рыдая.., - Милые барышни, вспомните меня потом - она будет настоящей актрисой…»
Закончился летний малаховский сезон и после долгих поисков работы Раневская подписала договор с антрепризой Ладовской на роли «героинь-кокет» и уехала в город Керчь. Театр не делает сборов и, распродав весь свой гардероб, молодая актриса перебирается в Феодосию в труппу антрепренера Новожилова. В конце сезона он сбегает из города, не оплатив труд актеров. Раневская уезжает в Кисловодск. Работа здесь тоже не приносит ей удовлетворения, и она принимает решение переехать в Ростов-на-Дону.
Вся семья Фельдман весной 1917 году эмигрировала, Фаина осталась одна в России.
В Ростове Раневская знакомится с актрисой Павлой Леонтьевной Вульф, в лице которой она обретет надежного друга на всю жизнь.
1918 - 1924 гг. «Красный Крым».
«…Лицо природы искажалось гневом
И ужасом.
А души вырванных
Насильственно из жизни вились в ветре,
Носились по дорогам в пыльных вихрях,
Безумили живых могильным хмелем
Неизжитых страстей, неутоленной жизни,
Плодили мщенье, панику, заразу…» (М.Волошин)
«В голодные, трудные годы гражданской войны в Крыму я, уже актриса, жила в семье приютившей меня учительницы моей и друга, прекрасной актрисы и человека Павлы Леонтьевны Вульф. Я не уверена в том, что все мы выжили бы (а было нас четверо), если бы о нас не заботился Макс Волошин.
С утра он появлялся с рюкзаком за спиной. В рюкзаке находились завернутые в газету маленькие рыбешки, называвшиеся комсой. Был там и хлеб, если это месиво можно было назвать хлебом. Была и бутылочка с касторовым маслом, с трудом раздобытая им в аптеке. Рыбешек жарили в касторке. Это издавало такой страшный запах, что я, теряя сознание от голода, все же бежала от этих касторовых рыбок в соседний двор. Помню, как он огорчался этим. И искал иные возможности меня покормить.
Однажды, когда Волошин был у нас, началась стрельба. Оружейная и пулеметная. Мы с Павлой Леонтьевной упросили его не уходить, остаться у нас. Уступили ему комнату. Утром он принес нам стихи:
…Зима в тот год была страстной неделей.
И красный май сплелся с кровавой Пасхой,
Но в ту весну Христос не воскресал.
На исплаканном лице была написана нечеловеческая мука. Волошин был большим поэтом, чистым, добрым, большим человеком».
Раневская успешно дебютировала в роли Маргариты Кавалини в «Романе» и ее приняли в труппу «Театра актера», главным режиссером которого был Павел Анатольевич Рудин. Вот неполный список ролей, сыгранных Раневской в этом театре: Шарлотта в «Вишневом саде», Саша в «Живом трупе», Глафира Фирсовна в «Последней жертве», Галчиха в «Без вины виноватые», Манефа в «На всякого мудреца…», сумасшедшая барыня в «Грозе», Настя в «На дне», Пошлепкина в «Ревизоре», сваха в «Женитьбе».
«Вот я играю в пьесе Сумбатова Прелестницу, соблазняющую юного красавца. Действие происходит в горах Кавказа. Я стою на горе и говорю противно-нежным голосом: «Шаги мои легче пуха, я умею скользить, как змея…» После этих слов мне удалось свалить декорацию, изображавшую гору, и больно ушибить партнера. В публике смех, партнер, стеная, угрожает оторвать мне голову. Придя домой, я дала себе слово уйти со сцены.
Белую лисицу, ставшую грязной, я самостоятельно выкрасила в чернилах. Высушив, решила украсить ею туалет, набросив лису на шею. Платье на мне было розовое, с претензией на элегантность. Когда я начала кокетливо беседовать с партнером в комедии «Глухонемой» (партнером моим был необыкновенно талантливый актер Ечменев), он, увидев черную шею, чуть не потерял сознание. Лисица на мне непрестанно линяла. Публика веселилась при виде моей черной шеи, а с премьершей театра, сидевшей в ложе, бывшим моим педагогом (П.Л.Вульф), случилось нечто вроде истерики… И это был второй повод для меня уйти со сцены.
Крым. Сезон в крымском городском театре. Голод. Военный коммунизм. Гражданская война. Власти менялись буквально поминутно. Было много такого страшного, чего нельзя забыть до смертного часа и о чем писать не хочется. А если не сказать всего, значит, не сказать ничего. Потому и порвала и книгу.
Почему-то вспоминается теперь, по происшествии более шестидесяти лет, спектакль-утренник для детей. Название пьесы забыла. Помню только, что героем пьесы был сам Колумб, которого изображал председатель месткома актер Васяткин. Я же изображала девицу, которую похищали пираты. В то время, как они тащили меня на руках, я зацепилась за гвоздь на декорации, изображавшей морские волны. На этом гвозде повис мой парик с длинными косами.
Косы плыли по волнам. Я начала неистово хохотать, а мои похитители, увидев повисший на гвозде парик, уронили меня на пол. Несмотря на боль от ушиба, я продолжала хохотать. А потом услышала гневный голос Колумба - председателя месткома: «Штрафа захотели, мерзавцы?» Похитители, испугавшись штрафа, свирепо уволокли меня за кулисы, где я горько плакала, испытав чувство стыда перед зрителями. Помню, что на доске приказов и объявлений висел выговор мне, с предупреждением. Такое не забывается, как и многие-многие другие неудачи моей долгой творческой жизни».
В 1923 году Раневская с семьей Вульф едут в Казанский театр на зимний сезон 1923-1924 года. А в Москве в это время кипит театральная жизнь: рождается новый театр, новые имена, ставятся новые спектакли… Не закончив сезона, в конце 1924 года они поехали в Москву. Из всех театров на первом месте для Раневской стоял МХАТ. Одной из причин тому была ее влюбленность в Качалова.
«…Видела длинные очереди за билетами в Художественный театр. Расхрабрилась и написала письмо: "Пишет Вам та, которая в Столешниковом переулке однажды, услышав Ваш голос, упала в обморок. Я уже начинающая актриса. Приехала в Москву с единственной целью - попасть в театр, когда Вы будете играть. Другой цели в жизни у меня теперь нет. И не будет».
Письмо помню наизусть. Сочиняла его несколько дней и ночей. Ответ пришел очень скоро: «Дорогая Фаина, пожалуйста, обратитесь к администратору, у которого на Ваше имя 2 билета. Ваш В.Качалов». С этого вечера и до конца жизни изумительного актера и неповторимой прелести человека длилась наша дружба. Которой очень горжусь».
1925 - 1940 годы. «...Есть три профессии - врач, педагог и актер - которыми нужно родиться...»
В 1925 году Вульф с Раневской поступили в передвижной Театр Московского отдела народного образования (МОНО). Просуществовав один зимний сезон, театр закрылся.
В МОНО Раневская работала с режиссером П.Рудиным, у которого она дебютировала в 1921 году в Симферополе в роли Маргариты Кавалини. Он приглашает ее работать в Святогорский театр при санатории донбасских шахтеров. Вульф назвала этот период их жизни «чудесными минутами…»
С октября 1925 года Раневская и Вульф работали в Бакинском рабочем театре.
«…Я работала в БРТ в двадцатые годы… Играла много и, кажется, успешно. Театр в Баку любила, как и город. Публика была ко мне добра». Здесь состоялась ее вторая встреча с Маяковским. «…Был он умнейшим из людей моего времени. Умней и талантливее в то время никого не было. Глаза его, тоски в глазах не забуду - пока живу».
Два зимних сезона 1926 и 1927 годов Раневская и Вульф работали в Гомеле и Смоленске, где была поставлена пьеса К.Тренева «Любовь Яровая». Вульф играла Любовь Яровую и получила звание заслуженной артистки РСФСР после этой работы, а Раневская играла роль Дуньки.
Еще об одной смоленской роли в воспоминаниях Раневской (из книги Г.Скороходова «Разговоры с Раневской»).
«…В Смоленске я играла пьесу Алексея Толстого «Чудеса в решете». Сейчас мало кто ее помнит, а ведь это очень смешная комедия. Там героиня получает от матери лотерейный билет, на который пал огромный выигрыш, и вот нэпман, положивший на этот билет глаз, приглашает ее в ресторан. А она приходит с подругой. Подруга - это я, Марго, девица легкого поведения. И вот, попав в ресторан, я решаю вести светский разговор. Боже, как я любила эту роль. С аристократическим выражением на лице - с тем аристократизмом, каким представляла его Марго, - я стремилась поддержать «светскую беседу»:
- У моих родственников на Охте - свои куры. Я была у них недавно, и они жалуются, что у кур - чахотка. Потом я танцевала (я тогда худенькая была, стройная), пела, играла на гитаре - у меня был романс собственного сочинения: «Разорватое сердце». И все легко, беззаботно. А когда героиня получила выигрыш, то моя Марго, впервые в жизни увидав такую огромную сумму денег, смотрела на них с удивлением и радостной болью, а потом начинала беззвучно плакать. Не от зависти, нет. «Мадам, - говорила я, - вам этот капитал слишком легко достался». В этом была для меня суть роли.
Мне кажется, я хорошо играла. Павла Леонтьевна, очень помогавшая мне, хвалила меня, и, вероятно, не зря. Во всяком случае, когда я была проездом в Москве и побежала смотреть этот спектакль у Корша, то не узнала своей роли - ничего не было, ни Марго, ни ее характера, ни ее трагедии - несколько смешных реплик, и все».
Далее были Архангельск и Сталинград. Именно там Раневская начала сочинять для себя роли. Толчок к этому дал актер Б.И.Пясецкий.
В 1930-1931 годах снова работали с Вульф в Баку.
Вернемся немного в прошлое. 12 декабря 1914 года Александр Яковлевич Таиров и Алиса Георгиевна Коонен открывают в Москве новый - Камерный театр. С Коонен Раневская познакомилась еще в годы своей юности в 1910 году и была ее страстной поклонницей. И вот в 30-е годы Раневская пишет Таирову письмо с просьбой о работе для нее в Камерном театре. Сначала был отказ, но через некоторое время он предлагает ей дебют в пьесе Кулиша «Патетическая соната», которую начинал репетировать.
«Дебют в Москве! Как это радостно и как страшно. Я боялась того, что роль мне может не удаться. В то время Камерный театр только что возвратился из триумфальной поездки по городам Европы и Латинской Америки, и я ощущала себя убогой провинциалкой среди моих новых товарищей. А когда появились конструкции, мне пришлось репетировать на большой высоте, почти у колосников, я чуть не потеряла дара речи, так как страдаю боязнью пространства. Я была растеряна, подавлена необходимостью весь спектакль «быть на высоте». Репетировала плохо, не верила себе, от волнения заикалась. Мне думалось, что партнеры мои недоумевают: к чему было Таирову приглашать из провинции такую беспомощную, бесталанную актрису? Александр Яковлевич, внимательно следивший за мной, увидел мою растерянность, почувствовал мое отчаяние и решил прибегнуть к особому педагогическому приему - стоя у рампы, он кричал мне: «Молодец, Раневская! Так! Так… Хорошо! Правильно! Умница!» И, обращаясь к моим партнерам на сцене и сидевшим в зале актерам, сказал: «Смотрите, как она умеет работать! Как нашла в роли то, что нужно. Молодец, Раневская!» А я тогда еще ничего не нашла, но эти слова Таирова помогли мне преодолеть чувство неуверенности в себе. Вот если бы Таиров закричал мне тогда «не верю» - я бы повернулась и ушла со сцены навсегда».
«Патетическую сонату» вскоре сняли с репертуара. Других ролей в Камерном театре у Раневской не было. В 1934 году Раневская уходит в театр Красной Армии. Здесь в первый же сезон она получила три роли - мать в пьесе Шкваркина «Чужой ребенок», сваху в пьесе Островского «Последняя жертва», Оксану в пьесе Корнейчука «Гибель эскадры». В 1935 году Раневской была поручена главная роль в пьесе Горького «Васса Железнова». Репетиции «Вассы» начались в феврале 1936 года. Раневская - первая исполнительница Вассы. «Хорошо помню мое первое впечатление от пьесы. Я была потрясена силой горьковского гения. А сама Васса внушала мне и чувство сострадания, и ужас, и даже омерзение, но, пожалуй, над всем превалировало сострадание. Образ Вассы неотразимо привлекал меня своей трагической силой, ибо в мировой драматургии эта пьеса навсегда останется одной из величайших трагедий собственности… Роль эта принесла мне, актрисе, много страданий, так как я в то время сознавала, что мне не удастся воплотить ее с той силой, с какой она дана Горьким. И теперь, даже через два десятилетия, я испытываю жгучее чувство мучительного недовольства собой…»
Раневской присваивают звание «Заслуженной артистки РСФСР».
«…И тут меня стал уговаривать Судаков, режиссер Малого театра, перейти к ним. Сначала я колебалась, но потом согласилась. Судаков мне обещал хороший репертуар, и, откровенно говоря, меня взволновала сама мысль - играть на сцене, по которой ходила Ермолова, да и вообще в труппе Малого было много знаменитостей. Подала Попову заявление об уходе. Уходила со скандалом - отпускать не хотели. Алексей Дмитриевич, рассердившись, кричал на меня: «Неблагодарная! Куда вы идете? В клоаку ретроградства! Что вы там не видели?!» И потом в газету «Советское искусство» дал заметку «В погоне за длинным рублем». Это я-то за рублем гналась! Когда мне в Малом и прибавки никакой не сулили! Но история началась уже после этого. Как я узнала, старейшины Малого оказались категорически против моего прихода в труппу. И меня не приняли. Судаков об этом не сообщил, даже не позвонил. Из гостиницы ЦТКА, где я жила прежде, меня выставили. Вернуться к Попову я не могла - гордость не позволяла, и я переехала на кухню к Павле Леонтьевне. Там мне устроили ночлег. Больше года я нигде не работала. Вы не знаете, что это был за год. Я почти ни с кем не говорила, обида терзала меня. Продавала свои вещи, спустила все, что у меня было, но никуда не ходила, не жаловалась - да и на что жаловаться? На то, что я оказалась ненужной театру? Я вообще не могу ходить по инстанциям с поклонами и просьбами - для меня это противоестественно…
Итак, в Малый я не попала. Затем киносъемки, потом война…»
Продолжение следует...
Народная артистка СССР (1961)
Фаина Фельдман родилась 27 августа 1896 года в Таганроге в состоятельной еврейской семье.
«…Я вижу двор, узкий и длинный, мощеный булыжником. На дворе сидит на цепи лохматая собака по прозвищу Букет. Букет всегда плачет и гремит цепью. В черном небе - белые звезды, от них светло…»
Ее отец Фельдман Гирши Хаймович - был владельцем фабрики сухих красок, нескольких домов, магазина и парохода «Святой Николай». О маме Милке Рафаиловне Фаина позже рассказывала:
«Существует понятие «с молоком матери». У меня - «со слезами матери». Мне четко видится мать, обычно тихая, сдержанная, - она громко плачет. Я бегу к ней в комнату, она уронила голову на подушку, плачет, плачет, она в страшном горе. Я пугаюсь и тоже плачу. На коленях матери - газета: «…вчера в Баденвейлере скончался А.П.Чехов…»
В семье Фельдманов было четверо детей. У Фаины было два брата и старшая сестра Белла. Когда Фаине было 5 лет, умер младший брат.
Судя по высказываниям самой Фаины Григорьевны, она не была счастлива в родительском доме:
«Мне вспоминается горькая моя обида на всех окружавших меня в моем одиноком детстве...» Трудно понять, почему, живя без всяких материальных проблем, в семье, где у нее были еще брат и сестра, горячо любимая мать, девочка чувствовала себя несчастливой и одинокой. Возможно, причина в ее повышенной ранимости из-за легкого заикания, которым Фаина страдала от рождения. Боясь насмешек, Фаина избегала сверстников, не имела подруг, не любила учиться. С трудом проучившись в младших классах Мариинской женской гимназии, девочка упросила родителей забрать ее оттуда».
«Училась плохо, арифметика была страшной пыткой. Писать без ошибок так и не научилась. Считать тоже. Наверное, потому всегда, и по сию пору, всегда без денег…» В то же время Фаина получила обычное для девочки из обеспеченной семьи домашнее воспитание, обучалась музыке, пению, иностранным языкам, любила читать».
«Ненавидела гувернанатку, ненавидела бонну немку. Ночью молила бога, чтобы бонна, катаясь на коньках, упала и расшибла голову, а потом умерла. Любила читать, читала запоем. Над книгой, где кого-то обижали, плакала навзрыд, - тогда отнимали книгу и меня ставили в угол…»
«Впервые в кино. Обомлела. Фильм был в красках, возможно, «Ромео и Джульетта». Мне лет 12. Я в экстазе, хорошо помню мое волнение. Схватила копилку в виде большой свиньи, набитую мелкими деньгами (плата за рыбий жир). Свинью разбиваю. Я в неистовстве - мне надо совершить что-то большое, необычное. По полу запрыгали монеты, которые я отдала соседским детям: «Берите, берите, мне ничего не нужно».
«В городе, где я родилась, было множество меломанов. Знакомые мне присяжные поверенные собирались друг у друга, чтобы играть квартеты великих классиков. Однажды в специальный концертный зал пригласили Скрябина. У рояля стояла большая лира из цветов. Скрябин, выйдя, улыбнулся цветам. Лицо его было обычным, заурядным, пока он не стал играть. И тогда я услыхала и увидела перед собой гения. Наверное, его концерт втянул, втолкнул душу мою в музыку. И стала она страстью моей долгой жизни…»
"В театре в нашем городке гастролировали и прославленные артисты. И теперь я еще слышу голос и вижу глаза Павла Самойлова в «Привидениях» Ибсена: «Мама, дай мне солнца…» Помню, я рыдала… Театр был небольшой, любовно построенный с помощью меценатов города. Первое впечатление от оперы было страшным. Я холодела от ужаса, когда кого-то убивали и при этом пели. Я громко кричала и требовала, чтоб меня увезли в оперу, где не поют. Кажется, напугавшее меня зрелище называлось «Аскольдова могила». А когда убиенные выходили раскланиваться и при этом улыбались, я чувствовала себя обманутой и еще больше возненавидела оперу».
С 14 лет начинается увлечение Фаины театром. Первые посещения городского театра оставили в душе девочки неизгладимые впечатления, но настоящее потрясение испытала она в 1913 году, когда побывала на спектакле «Вишневый сад» Чехова на сцене Московского Художественного театра, где играли звезды тех лет. Кстати, псевдоним «Раневская» именно из этой пьесы. Однажды по дороге домой у Фаины из сумочки выпали деньги, их подхватил ветер, а она смеялась и говорила: «Как красиво они летят!» Ее спутник тогда заметил: «Вы совсем как Раневская». Так и осталась за ней эта фамилия, позже став официальной. Опустился занавес, погасли огни рампы, а девушка все продолжала сидеть в опустевшем зале. Она поняла, что ее призвание - театр. «Профессию я не выбирала, - скажет позже Фаина Григорьевна, - она во мне таилась».
После возвращения домой Фаина сдала экстерном экзамены за курс гимназии и стала посещать занятия в частной театральной студии А.Ягелло (А.Н.Говберга). Она училась свободно двигаться на сцене, говорить, растягивая слова, чтобы скрыть свое заикание. В это время она участвовала в любительских спектаклях. Отец снисходительно относился к увлечению дочери. Но, когда вдруг Фаина объявила о желании стать профессиональной актрисой, это вызвало скандал и разрыв с семьей. О том, чтобы пойти работать в местный театр, не могло быть и речи. Кроме того, девушка понимала, что ей еще нужно всерьез учиться сценическому мастерству".
В 1915 году Раневская уезжает из Таганрога в Москву.
1915 - 1918 годы
В своей биографии Фаина Раневская позже писала: «В 1915 году я уехала в Москву с целью поступить в театральную школу, ни в одну из лучших школ принята не была как неспособная. С трудом устроилась в частную школу, которую вынуждена была оставить из-за невозможности оплачивать уроки».
Раневская жила в маленькой комнатке на Большой Никитской. Именно в эти годы она знакомится с Мариной Цветаевой, Осипом Мандельштамом, Владимиром Маяковским и происходит ее первая встреча с Качаловым.
«…Родилась я в конце прошлого века, когда в моде еще были обмороки. Мне очень нравилось падать в обморок, к тому же я никогда не расшибалась, стараясь падать грациозно. С годами это увлечение прошло. Но один из обмороков принес мне счастье, большое и долгое. В тот день я шла по Столешникову переулку, разглядывала витрины роскошных магазинов и рядом с собой услышала голос человека, в которого была влюблена до одурения. Собирала его фотографии, писала ему письма, никогда их не отправляя. Поджидала у ворот его дома… Услышав его голос, упала в обморок. Неудачно. Сильно расшиблась. Меня приволокли в кондитерскую, рядом. Она и теперь существует на том же месте. А тогда принадлежала француженке с французом. Сердобольные супруги влили мне в рот крепчайший ром, от которого я сразу же пришла в себя и тут же снова упала в обморок, так как этот голос прозвучал вновь, справляясь, не очень ли я расшиблась…»
Начинала она свой путь актрисы с участия в массовках на сценах провинциальных театров.
«…Восхитительная Гельцер отнеслась ко мне с участием и устроила меня на выходные роли в Малаховский летний театр под Москвой. Представляя меня антрепризе театра, сказала: «Знакомьтесь, это моя закадычная подруга Фанни из провинции». В те далекие времена в летнем театре Малаховки гастролировали великая Ольга Осиповна Садовская, Петипа (его отец - Мариус Петипа), Радин и еще много неповторимых. Среди них был и Певцов. Помню хорошо прелестную актрису необыкновенного очарования, молоденькую Елену Митрофановну Шатрову.
Помню летний солнечный день, садовую скамейку подле театра, на которой дремала старушка. Помню, как кто-то, здороваясь с нею, сказал: «Здравствуйте, наша дорогая Ольга Осиповна». Тогда я поняла, что сижу рядом с Садовской. Вскочила, как ошпаренная. А Садовская спросила: «Что это с вами? Почему вы прыгаете?» Я, заикаясь, что со мной бывает при сильном волнении, сказала, что прыгаю от счастья, оттого, что сидела рядом с Садовской, а сейчас побегу хвастать к подругам. О.О. засмеялась, сказала: «Успеете еще, сидите смирно и больше не прыгайте». Я заявила, что сидеть рядом с ней не могу, а вот постоять прошу разрешения! «Смешная какая барышня. Чем вы занимаетесь?» Взяла меня за руку и посадила рядом. «О.О., дайте мне опомниться от того, что сижу рядом с Вами, а потом скажу, что я хочу быть артисткой, а сейчас в этом театре на выходах…» А она все смеялась. Потом спросила, где я училась. Я созналась, что в театральную школу меня не приняли, потому что я неталантливая и некрасивая. По сей день горжусь тем, что насмешила до слез самое Садовскую».
«…Мне посчастливилось видеть Певцова в пьесе Л.Андреева «Тот, кто получает пощечины». Помню, когда я узнала, что должна буду участвовать в этом спектакле, я, очень волнуясь и робея, подошла к нему и попросила дать мне совет, что делать на сцене, если у меня в роли нет ни одного слова. «А ты крепко люби меня, и все, что со мной происходит, должно тебя волновать, тревожить». И я любила его так крепко, как он попросил. И когда спектакль был кончен, я громко плакала, мучаясь его судьбой, и никакие утешения моих подружек не могли меня успокоить. Тогда побежали к Певцову за советом. Добрый Певцов пришел в гримерную и спросил меня: «Что с тобой?» - Я так любила, я так любила Вас весь вечер, - выдохнула я рыдая.., - Милые барышни, вспомните меня потом - она будет настоящей актрисой…»
Закончился летний малаховский сезон и после долгих поисков работы Раневская подписала договор с антрепризой Ладовской на роли «героинь-кокет» и уехала в город Керчь. Театр не делает сборов и, распродав весь свой гардероб, молодая актриса перебирается в Феодосию в труппу антрепренера Новожилова. В конце сезона он сбегает из города, не оплатив труд актеров. Раневская уезжает в Кисловодск. Работа здесь тоже не приносит ей удовлетворения, и она принимает решение переехать в Ростов-на-Дону.
Вся семья Фельдман весной 1917 году эмигрировала, Фаина осталась одна в России.
В Ростове Раневская знакомится с актрисой Павлой Леонтьевной Вульф, в лице которой она обретет надежного друга на всю жизнь.
1918 - 1924 гг. «Красный Крым».
«…Лицо природы искажалось гневом
И ужасом.
А души вырванных
Насильственно из жизни вились в ветре,
Носились по дорогам в пыльных вихрях,
Безумили живых могильным хмелем
Неизжитых страстей, неутоленной жизни,
Плодили мщенье, панику, заразу…» (М.Волошин)
«В голодные, трудные годы гражданской войны в Крыму я, уже актриса, жила в семье приютившей меня учительницы моей и друга, прекрасной актрисы и человека Павлы Леонтьевны Вульф. Я не уверена в том, что все мы выжили бы (а было нас четверо), если бы о нас не заботился Макс Волошин.
С утра он появлялся с рюкзаком за спиной. В рюкзаке находились завернутые в газету маленькие рыбешки, называвшиеся комсой. Был там и хлеб, если это месиво можно было назвать хлебом. Была и бутылочка с касторовым маслом, с трудом раздобытая им в аптеке. Рыбешек жарили в касторке. Это издавало такой страшный запах, что я, теряя сознание от голода, все же бежала от этих касторовых рыбок в соседний двор. Помню, как он огорчался этим. И искал иные возможности меня покормить.
Однажды, когда Волошин был у нас, началась стрельба. Оружейная и пулеметная. Мы с Павлой Леонтьевной упросили его не уходить, остаться у нас. Уступили ему комнату. Утром он принес нам стихи:
…Зима в тот год была страстной неделей.
И красный май сплелся с кровавой Пасхой,
Но в ту весну Христос не воскресал.
На исплаканном лице была написана нечеловеческая мука. Волошин был большим поэтом, чистым, добрым, большим человеком».
Раневская успешно дебютировала в роли Маргариты Кавалини в «Романе» и ее приняли в труппу «Театра актера», главным режиссером которого был Павел Анатольевич Рудин. Вот неполный список ролей, сыгранных Раневской в этом театре: Шарлотта в «Вишневом саде», Саша в «Живом трупе», Глафира Фирсовна в «Последней жертве», Галчиха в «Без вины виноватые», Манефа в «На всякого мудреца…», сумасшедшая барыня в «Грозе», Настя в «На дне», Пошлепкина в «Ревизоре», сваха в «Женитьбе».
«Вот я играю в пьесе Сумбатова Прелестницу, соблазняющую юного красавца. Действие происходит в горах Кавказа. Я стою на горе и говорю противно-нежным голосом: «Шаги мои легче пуха, я умею скользить, как змея…» После этих слов мне удалось свалить декорацию, изображавшую гору, и больно ушибить партнера. В публике смех, партнер, стеная, угрожает оторвать мне голову. Придя домой, я дала себе слово уйти со сцены.
Белую лисицу, ставшую грязной, я самостоятельно выкрасила в чернилах. Высушив, решила украсить ею туалет, набросив лису на шею. Платье на мне было розовое, с претензией на элегантность. Когда я начала кокетливо беседовать с партнером в комедии «Глухонемой» (партнером моим был необыкновенно талантливый актер Ечменев), он, увидев черную шею, чуть не потерял сознание. Лисица на мне непрестанно линяла. Публика веселилась при виде моей черной шеи, а с премьершей театра, сидевшей в ложе, бывшим моим педагогом (П.Л.Вульф), случилось нечто вроде истерики… И это был второй повод для меня уйти со сцены.
Крым. Сезон в крымском городском театре. Голод. Военный коммунизм. Гражданская война. Власти менялись буквально поминутно. Было много такого страшного, чего нельзя забыть до смертного часа и о чем писать не хочется. А если не сказать всего, значит, не сказать ничего. Потому и порвала и книгу.
Почему-то вспоминается теперь, по происшествии более шестидесяти лет, спектакль-утренник для детей. Название пьесы забыла. Помню только, что героем пьесы был сам Колумб, которого изображал председатель месткома актер Васяткин. Я же изображала девицу, которую похищали пираты. В то время, как они тащили меня на руках, я зацепилась за гвоздь на декорации, изображавшей морские волны. На этом гвозде повис мой парик с длинными косами.
Косы плыли по волнам. Я начала неистово хохотать, а мои похитители, увидев повисший на гвозде парик, уронили меня на пол. Несмотря на боль от ушиба, я продолжала хохотать. А потом услышала гневный голос Колумба - председателя месткома: «Штрафа захотели, мерзавцы?» Похитители, испугавшись штрафа, свирепо уволокли меня за кулисы, где я горько плакала, испытав чувство стыда перед зрителями. Помню, что на доске приказов и объявлений висел выговор мне, с предупреждением. Такое не забывается, как и многие-многие другие неудачи моей долгой творческой жизни».
В 1923 году Раневская с семьей Вульф едут в Казанский театр на зимний сезон 1923-1924 года. А в Москве в это время кипит театральная жизнь: рождается новый театр, новые имена, ставятся новые спектакли… Не закончив сезона, в конце 1924 года они поехали в Москву. Из всех театров на первом месте для Раневской стоял МХАТ. Одной из причин тому была ее влюбленность в Качалова.
«…Видела длинные очереди за билетами в Художественный театр. Расхрабрилась и написала письмо: "Пишет Вам та, которая в Столешниковом переулке однажды, услышав Ваш голос, упала в обморок. Я уже начинающая актриса. Приехала в Москву с единственной целью - попасть в театр, когда Вы будете играть. Другой цели в жизни у меня теперь нет. И не будет».
Письмо помню наизусть. Сочиняла его несколько дней и ночей. Ответ пришел очень скоро: «Дорогая Фаина, пожалуйста, обратитесь к администратору, у которого на Ваше имя 2 билета. Ваш В.Качалов». С этого вечера и до конца жизни изумительного актера и неповторимой прелести человека длилась наша дружба. Которой очень горжусь».
1925 - 1940 годы. «...Есть три профессии - врач, педагог и актер - которыми нужно родиться...»
В 1925 году Вульф с Раневской поступили в передвижной Театр Московского отдела народного образования (МОНО). Просуществовав один зимний сезон, театр закрылся.
В МОНО Раневская работала с режиссером П.Рудиным, у которого она дебютировала в 1921 году в Симферополе в роли Маргариты Кавалини. Он приглашает ее работать в Святогорский театр при санатории донбасских шахтеров. Вульф назвала этот период их жизни «чудесными минутами…»
С октября 1925 года Раневская и Вульф работали в Бакинском рабочем театре.
«…Я работала в БРТ в двадцатые годы… Играла много и, кажется, успешно. Театр в Баку любила, как и город. Публика была ко мне добра». Здесь состоялась ее вторая встреча с Маяковским. «…Был он умнейшим из людей моего времени. Умней и талантливее в то время никого не было. Глаза его, тоски в глазах не забуду - пока живу».
Два зимних сезона 1926 и 1927 годов Раневская и Вульф работали в Гомеле и Смоленске, где была поставлена пьеса К.Тренева «Любовь Яровая». Вульф играла Любовь Яровую и получила звание заслуженной артистки РСФСР после этой работы, а Раневская играла роль Дуньки.
Еще об одной смоленской роли в воспоминаниях Раневской (из книги Г.Скороходова «Разговоры с Раневской»).
«…В Смоленске я играла пьесу Алексея Толстого «Чудеса в решете». Сейчас мало кто ее помнит, а ведь это очень смешная комедия. Там героиня получает от матери лотерейный билет, на который пал огромный выигрыш, и вот нэпман, положивший на этот билет глаз, приглашает ее в ресторан. А она приходит с подругой. Подруга - это я, Марго, девица легкого поведения. И вот, попав в ресторан, я решаю вести светский разговор. Боже, как я любила эту роль. С аристократическим выражением на лице - с тем аристократизмом, каким представляла его Марго, - я стремилась поддержать «светскую беседу»:
- У моих родственников на Охте - свои куры. Я была у них недавно, и они жалуются, что у кур - чахотка. Потом я танцевала (я тогда худенькая была, стройная), пела, играла на гитаре - у меня был романс собственного сочинения: «Разорватое сердце». И все легко, беззаботно. А когда героиня получила выигрыш, то моя Марго, впервые в жизни увидав такую огромную сумму денег, смотрела на них с удивлением и радостной болью, а потом начинала беззвучно плакать. Не от зависти, нет. «Мадам, - говорила я, - вам этот капитал слишком легко достался». В этом была для меня суть роли.
Мне кажется, я хорошо играла. Павла Леонтьевна, очень помогавшая мне, хвалила меня, и, вероятно, не зря. Во всяком случае, когда я была проездом в Москве и побежала смотреть этот спектакль у Корша, то не узнала своей роли - ничего не было, ни Марго, ни ее характера, ни ее трагедии - несколько смешных реплик, и все».
Далее были Архангельск и Сталинград. Именно там Раневская начала сочинять для себя роли. Толчок к этому дал актер Б.И.Пясецкий.
В 1930-1931 годах снова работали с Вульф в Баку.
Вернемся немного в прошлое. 12 декабря 1914 года Александр Яковлевич Таиров и Алиса Георгиевна Коонен открывают в Москве новый - Камерный театр. С Коонен Раневская познакомилась еще в годы своей юности в 1910 году и была ее страстной поклонницей. И вот в 30-е годы Раневская пишет Таирову письмо с просьбой о работе для нее в Камерном театре. Сначала был отказ, но через некоторое время он предлагает ей дебют в пьесе Кулиша «Патетическая соната», которую начинал репетировать.
«Дебют в Москве! Как это радостно и как страшно. Я боялась того, что роль мне может не удаться. В то время Камерный театр только что возвратился из триумфальной поездки по городам Европы и Латинской Америки, и я ощущала себя убогой провинциалкой среди моих новых товарищей. А когда появились конструкции, мне пришлось репетировать на большой высоте, почти у колосников, я чуть не потеряла дара речи, так как страдаю боязнью пространства. Я была растеряна, подавлена необходимостью весь спектакль «быть на высоте». Репетировала плохо, не верила себе, от волнения заикалась. Мне думалось, что партнеры мои недоумевают: к чему было Таирову приглашать из провинции такую беспомощную, бесталанную актрису? Александр Яковлевич, внимательно следивший за мной, увидел мою растерянность, почувствовал мое отчаяние и решил прибегнуть к особому педагогическому приему - стоя у рампы, он кричал мне: «Молодец, Раневская! Так! Так… Хорошо! Правильно! Умница!» И, обращаясь к моим партнерам на сцене и сидевшим в зале актерам, сказал: «Смотрите, как она умеет работать! Как нашла в роли то, что нужно. Молодец, Раневская!» А я тогда еще ничего не нашла, но эти слова Таирова помогли мне преодолеть чувство неуверенности в себе. Вот если бы Таиров закричал мне тогда «не верю» - я бы повернулась и ушла со сцены навсегда».
«Патетическую сонату» вскоре сняли с репертуара. Других ролей в Камерном театре у Раневской не было. В 1934 году Раневская уходит в театр Красной Армии. Здесь в первый же сезон она получила три роли - мать в пьесе Шкваркина «Чужой ребенок», сваху в пьесе Островского «Последняя жертва», Оксану в пьесе Корнейчука «Гибель эскадры». В 1935 году Раневской была поручена главная роль в пьесе Горького «Васса Железнова». Репетиции «Вассы» начались в феврале 1936 года. Раневская - первая исполнительница Вассы. «Хорошо помню мое первое впечатление от пьесы. Я была потрясена силой горьковского гения. А сама Васса внушала мне и чувство сострадания, и ужас, и даже омерзение, но, пожалуй, над всем превалировало сострадание. Образ Вассы неотразимо привлекал меня своей трагической силой, ибо в мировой драматургии эта пьеса навсегда останется одной из величайших трагедий собственности… Роль эта принесла мне, актрисе, много страданий, так как я в то время сознавала, что мне не удастся воплотить ее с той силой, с какой она дана Горьким. И теперь, даже через два десятилетия, я испытываю жгучее чувство мучительного недовольства собой…»
Раневской присваивают звание «Заслуженной артистки РСФСР».
«…И тут меня стал уговаривать Судаков, режиссер Малого театра, перейти к ним. Сначала я колебалась, но потом согласилась. Судаков мне обещал хороший репертуар, и, откровенно говоря, меня взволновала сама мысль - играть на сцене, по которой ходила Ермолова, да и вообще в труппе Малого было много знаменитостей. Подала Попову заявление об уходе. Уходила со скандалом - отпускать не хотели. Алексей Дмитриевич, рассердившись, кричал на меня: «Неблагодарная! Куда вы идете? В клоаку ретроградства! Что вы там не видели?!» И потом в газету «Советское искусство» дал заметку «В погоне за длинным рублем». Это я-то за рублем гналась! Когда мне в Малом и прибавки никакой не сулили! Но история началась уже после этого. Как я узнала, старейшины Малого оказались категорически против моего прихода в труппу. И меня не приняли. Судаков об этом не сообщил, даже не позвонил. Из гостиницы ЦТКА, где я жила прежде, меня выставили. Вернуться к Попову я не могла - гордость не позволяла, и я переехала на кухню к Павле Леонтьевне. Там мне устроили ночлег. Больше года я нигде не работала. Вы не знаете, что это был за год. Я почти ни с кем не говорила, обида терзала меня. Продавала свои вещи, спустила все, что у меня было, но никуда не ходила, не жаловалась - да и на что жаловаться? На то, что я оказалась ненужной театру? Я вообще не могу ходить по инстанциям с поклонами и просьбами - для меня это противоестественно…
Итак, в Малый я не попала. Затем киносъемки, потом война…»
Продолжение следует...